***
Натянув рубашку, Мартин вышел из комнаты и по пути заглянул в ванную. Остановился у раковины, напротив зеркала, освещенного тусклой лампочкой, и повернул кран. Хлынула вода. Вдруг он увидел пятно на вороте и тяжело вздохнул. Такое случалось уже не раз. Ева постоянно пачкала его одежду своей помадой. — Опять стирать, — Мартин раздраженно стянул рубашку и уже хотел бросить ее в корзину с грязным бельем, как его взгляд снова зацепился за след губ. Что-то было не так. Мартин поднёс рубашку поближе, рассмотрел и улыбнулся. Впервые за вечер улыбнулся, потому что наконец понял, что от него хотели. Этого нельзя было не заметить. Раньше пятна на одежде были ярко-красными, даже бурыми, а теперь от них веяло желтизной. — И правда, — Мартин рассмеялся, вспомнив, какое злое лицо было у Евы. — Раньше оттенок был совсем другим. Новый цвет нравился ему гораздо больше. Старый был каким-то мрачным, напоминал кровь и отсылал к прошлому, которое хотелось забыть. А этот был подобен солнцу или цвету листвы. Он знаменовал начало новой жизни. — Знаешь, ты очень красива и без помады, — сказал Мартин, вернувшись. Ева сидела на постели, завернувшись в простыню, и пила чай. — Чего это ты? — удивленно спросила она. — Ничего, просто хотел сказать. Она нахмурилась, но удивительно быстро смягчилась и вскоре тоже встала с кровати. Дождь закончился так же внезапно, как и начался, и вдалеке как бы во второй раз взошло, озаряя небо, солнце. А в самом углу, за лесом, появилась едва заметная радуга. Когда же в последний раз Мартин видел подобное? Уже и не вспомнить. Но он улыбнулся — улыбнулся искренне и по-настоящему, а вслед за ним и Ева, потушив сигарету о край пепельницы. — Мы будем вместе всегда? — спросила она все с той же улыбкой. — Обещаю, — не отрывая глаз от радуги, ответил ей Мартин. Каждый из них подумал, что другой слукавил, потому что для них было так несвойственно говорить подобное. Но никто из них не солгал. Они не знали, что принесет им завтрашний день, и уж тем более не знали, что ожидает их в далеком будущем, но оба надеялись на счастливый конец, который несомненно заслужили. Хоть где-то их должно было ждать счастье, ведь жизнь не может быть до конца несправедливой. Ее смысл в радуге, раскинувшейся над лесом, или мимолетной улыбке, но не в страдании. Ее смысл в близости человеческих душ. Иначе зачем был создан наш мир?Часть 1
6 ноября 2019 г. в 22:01
— Я решила сменить имидж. Как тебе?
Мартин задвинул штору и обернулся на Еву. Ее лицо было непривычно каменным, но глаза хитро посмеивались, как в те минуты, когда она замышляла нечто ужасное. В ушах Евы звенели серьги из светлого золота. Их, кажется, подарил ей Тенма много лет назад. Ожерелье тоже старое: оно было на Еве в одну из их первых встреч. Может, платье? На диване в полурасстегнутом чехле лежало оранжевое платье из бархата. Нет, они купили его в прошлом году в каком-то из парижских бутиков с труднопроизносимым названием. Значит, платье ни при чем. В чем же тогда дело?
— А что-то разве изменилось? — спустя пять минут щепетильного изучения внешнего убранства Евы спросил наконец Мартин, слегка прищурившись.
Он знал, что говорить подобное женщинам опасно для жизни, но не смог удержаться.
— Я так и знала, что ты круглый идиот, — разозлилась Ева. — Все вы одинаковые: что ты, что Кензо… Никогда ничего не замечаете.
— Ну прости. Я правда не понимаю. Что такое?
— Что такое? Что такое, спрашиваешь? — капризно повторила Ева. — А ты присмотрись.
Мартин нахмурился, напрягся всем своим существом, попытался вспомнить облик Евы вчера и сопоставить его с тем, что видит сегодня, но у него опять ничего не вышло.
— Помада, я сменила оттенок помады!
— Помада?.. — Мартин сощурился.
— Да к черту тебя!
Лицо Евы стало красным от негодования. Она топнула каблуком, обиженно скрестила руки на груди, но больше ничего не сказала.
Мартин тоже молчал. За время совместной жизни он сумел хорошо изучить эту женщину и понимал, что сейчас к ней соваться не стоит. Остынет — самая подойдет, а если не остынет, то нужно ждать, пока обида забудется. Но все-таки, сколько бы Мартин ни приглядывался к Еве, он не мог понять, чем отличается сегодняшний оттенок её помады от вчерашнего. Все такие же яркие губы. Не зеленым же она их накрасила, честное слово!
На кухне тем временем засвистел чайник. Мартин рассеянно отошёл от окна и налил кипятку себе в бокал. Наполовину наполнил и белую чашку с рисунком кошки, на дне которой чернела заварка и лежал неровно отрезанный кусок лимона. Отпил глоток из своего бокала, поморщился, добавил ложку сахара и, не раздумывая, другую.
Когда Мартин вернулся в комнату, Ева, поджав под себя ноги, сидела на диване. Чехол был уже застегнут.
— Я налил, — Мартин отдал ей чашку. — Сахара хочешь?
— Ещё чего. Я слежу за фигурой.
Мартин снова отпил, опустился в кресло напротив Евы и скучающе уставился на картину, висящую над их постелью. Это была дешевая пародия на «Рождение Венеры», купленная в задрипанной лавке у какого-то старого мошенника.
— Спасибо за чай, — тихо сказала Ева.
— Угу, — хмыкнул Мартин.
И снова повисло молчание.
Снаружи оглушительно завывал ветер. Крыша ходила ходуном, окна дрожали от холода и тоски. По небу, разрастаясь, плыла огромная серая туча — предвестница надвигающегося ливня. Первые капли чадили несмело, аккуратно, как будто боясь побеспокоить кого-то своим появлением. Но не прошло и минуты, как все за окном заволокло пеленой дождя. Сырость, казалось, сумела проникнуть даже в дома. У кого-то в буквальном смысле: люди заносили грязь и слякоть на своей обуви, а влагу — в зонтах.
Осени в Англии противно дождливы и туманны, но даже в них есть какая-то прелесть. Мартину нравилось сидеть и смотреть, как громыхает вдали, как чернеет небо и задыхается от тяжести земля. Здесь, в доме, ему было спокойно, как никогда… Такие мгновения и составляют смысл человеческой жизни.
Вдруг диван протяжно скрипнул, и Мартин услышал тихие шаги. Не поднимая глаз на Еву, замер, а когда она обняла его, дотянулся до прикроватного столика и поставил бокал.
В комнате стало тихо. Мартин слышал только дыхание и биение сердца. Чье: свое или Евы? Они стали одним целым, поэтому он не мог различить. Щека Евы была теплой, и она прижалась ею к его колючей щетине, как кошка. Мартин охотно подпустил ее еще ближе и, не говоря ни слова, потушил лампу.