Я знаю, что делать (I know what it takes)

Если говорить о времени, то в два часа ночи застрять в какой-то глуши Ронан прямо мечтал. Может, не так бы бесило, случись оно впервые, но машина Ганси ломается каждые две недели — и вот опять. Ронан слышит, как Ганси что-то бормочет, но разобрать слова даже не пытается. — Господи, Ганси, давай просто позвоним Адаму и всё. Однако Ганси то ли игнорирует его, то ли вообще не слушает. Он пытается завести машину, и с каждой неудачной попыткой всё больше теряет терпение. — Ганси. — Сейчас ночь. Я не стану будить Адама посреди ночи. Ронан закатывает глаза — Адаму не потребовалось бы много времени, чтобы починить Кабана. Адам, блин, их друг, и прямо сейчас требуется его помощь, не то они безвылазно проторчат тут без единого шанса хоть немного поспать. Не то чтобы Ронану срочно хотелось спать — вполне вероятно, заснуть он вообще не сможет. Просто предпочёл бы оказаться в каком угодно месте, только не здесь, где нечем заняться. — Ну, так почини тогда эту чёртову штуку. — А я что делаю, как думаешь, Ронан? Ронан громко вздыхает, но больше ничего не говорит, а открывает дверь и выбирается из «Камаро». Снаружи свежо, но не холодно. Лето ещё не совсем прошло. Вот сейчас Ганси открыл капот, но Ронан сомневается, знает ли он, что делать. Может, Адам и научил его самому основному, но Кабан старый — того и гляди развалится, — а снаружи чёртова темень, и серьёзно — что, Ганси чудом осенит, как исправить поломку? Они до утра здесь проторчат, пока не позвонят кому-нибудь, или пока кто-то проезжающий не поможет. Почти в ту же секунду, словно услышав Ронана, возле Ганси останавливается автомобиль. Ронан уже готов потребовать, чтобы водитель подвёз их домой, но потом узнаёт машину и тихо матерится. Белый «Мицубиси» водит только один человек. И действительно, раздаётся голос Кавински — он насмешливо тянет: — Линч. Дик. Ронан так и видит его ухмылку. Ганси моментально оказывается рядом, не в силах определиться, что делать: защищать Ронана от Кавински, или не дать Ронану наделать глупостей. Смотря что случится первым. — Как приятно и неожиданно встретить здесь вас обоих. Искали местечко, чтобы уединиться, а? Ронан стискивает зубы. Он не намерен радовать Кавински и реагировать на его слова, и вместо этого интересуется: — А ты хочешь нас подвезти? — Попробовать всё же стоит, хотя ощущение такое, что ответ уже известен. Будь Ронан один, Кавински, может, и подвёз бы его — приятного мало, но, по крайней мере, подбросил бы до дома. Однако, поскольку Ганси тоже здесь, на это нет ни единого шанса. Кавински его терпеть не может — скорее, переехал бы своим «Мицубиси», подозревает Ронан. — И прервать ваше свидание? — с опасной и довольной улыбочкой отвечает Кавински. — Да ни за что. Вот как-то так. Кавински не собирается и пальцем шевельнуть — просто понаблюдает за ними, а потом умчится прочь по каким-то своим ночным бессонным делам. И если Ронан не заставит Ганси передумать, оставаться им тут до утра. Замечательно. — Эй, Дик. А он тебе уже сосал? Или до свадьбы ждёте? — Заткнись, К. Возможно, игнорировать Кавински получается у Ронана не так чтобы отлично, но кто осудит? А выслушивать его надоедает, и Ронан ошеломлённо ловит себя на мысли — хочется доказать Кавински обратное. Хочется доказать Кавински, что тот не прав, заставить заткнуться хоть раз. Хоть один-единственный раз. А потом Ронан думает: игнорировать Кавински — не самый лучший способ, это сработало бы с кем-нибудь другим; и доказывать, что он ошибается, тоже не поможет. Если всё отрицать, усмешка Кавински станет ещё шире, а сам он — ещё опаснее. Нет, лучший способ заткнуть ему рот — сделать то, что застанет его врасплох, чего он не ждёт, от чего потеряет дар речи, отвяжется и оставит их в покое. Ронан может сделать только одно. Он оборачивается, смотрит на Ганси, который живым щитом всё ещё стоит рядом, хватает за воротник рубашки и притягивает ближе. Их губы встречаются так естественно, и на долю секунды Ронан вспоминает, что не узнал, как Ганси такой расклад, и вполне вероятно, что тот — «Какого чёрта, Ронан!» — оттолкнёт его, и тогда Кавински заухмыляется, будто выиграл в лотерею. Но этого не происходит; Ганси отвечает на поцелуй, не моргнув глазом. Ронан чувствует, как язык Ганси скользит по его сомкнутым губам, и открывает рот ему навстречу, и вот они просто… целуются. Медленно целуют друг друга, сплетаются, исследуют языками, делают такое, о чём раньше никогда даже не думали. И Ронан увлечён процессом больше, чем мог представить. Как приятно, думает он, целовать Ганси. Хотя, наверное, «приятно» — не самое подходящее слово. Целовать Ганси — столько ощущений. Неожиданно, чудно, странно волнующе. Ронана трясёт, ему кажется — он горит, он вцепился в рубашку Ганси, прижимая его к себе. Из этого ошеломления Ронана выводит рёв «Мицубиси». Он не отвлекает его от Ганси, но, когда Кавински проносится мимо, разогнавшись до максимума за полсекунды, Ронан смеётся, не прерывая поцелуя. Потом Ронан отстраняется и смотрит на Ганси, его захлёстывают возбуждение и адреналин — состояние, которое обычно ассоциируется с уличными гонками. — Чувак, он вообще офигел. — Какого чёрта, Ронан? Вот и настоящий ответ, которого Ронан ждал. Он понимает, что сам напросился, и, кашлянув, пожимает плечами: — Да расслабься. Это ж просто Кавински. — Так ты сделал это только из-за Кавински? Голос у Ганси какой-то непонятный, и это странно — ведь Ронан всегда считал, что к этому времени всё уже понял про Ганси. Голос такой, будто Ганси и защищается, и ему любопытно, и, наверное, немножко… грустно? Грусть – это вариант? Ронан представляет ситуацию с другой стороны: Ганси поцеловал его назло Кавински; и до него доходит — да, грусть вполне себе вариант. Хм. — Ну, может, и нет, — в конце концов отвечает он. — Может, я сделал это ещё и из-за тебя. — Из-за меня? — Ага… — Ронан хмурится. — Потому что ты — это ты, понимаешь? Блин, да по фиг. Это что, так важно? Прежде чем ответить Ронану, Ганси обдумывает свои слова. — Может, и важно. Важно, если хочешь сделать это снова. Никогда в жизни Ронан не ожидал ничего подобного. Никогда, ни за что не смог бы предположить, что в один прекрасный момент будет беседовать с Ганси о том, хочет ли снова его поцеловать. Жизнь — грёбаная шутка, чувак. Впрочем, он всё же отвечает: — Думаю, да, — и пристально наблюдает за реакцией Ганси. Неслышно выдохнув, тот кивает — и вот его губы опять касаются губ Ронана, в этот раз увереннее и настойчивей, не так нежно и медленно, и Ронан ловит себя на том, что наклоняется ему навстречу. Несколько мгновений они прижимаются друг к другу, словно всегда жаждали этого и теперь не могут больше сдерживаться — хотя, кажется, Ганси, целуя Ронана, вполне себя контролирует и полностью отдаёт отчёт в том, что он делает и что вообще происходит. Это заводит куда сильнее, чем Ронан мог представить. Но потом они снова отстраняются друг от друга, главным образом, чтобы вдохнуть, и Ронан видит темноту в глазах Ганси. Чувствует, как дрожат его пальцы, и, если только не ошибается, ощущает неровное биение его сердца. Если совсем начистоту, то видеть Ганси встревоженным и выбитым из колеи офигеть как жарко. Наверное, даже ещё жарче, Ронан пока не определился. Но всё же это что-то будоражит в нём — что-то, от чего по венам разливается огонь. И, может, он неправ, но… — У тебя стоит? — шепчет он в губы Ганси, тот затаивает дыхание, и Ронан едва не ухмыляется. — Возможно. Да, — наконец отвечает Ганси. Его голос звучит твёрже, чем ожидал Ронан. Он не напуган, видимо, просто на взводе. Возбуждён. Как сам Линч. Ронан с усмешкой склоняется, чтобы поцеловать его, но теперь подаётся бёдрами вперёд, и на этот раз ошибки быть не может — у Ганси стоит так, что даже джинсы наверняка натянулись. От этого движения у Ганси вырывается стон, и вот так Ронан становится зависимым. Он подсаживается на то, чтобы ощущать Ганси, слышать звуки, которые тот издаёт, целовать его, чувствовать; и остановиться не получится. Не прекращая целоваться, они трутся друг о друга. Сначала робко, осторожно и неуверенно, но потом всё сильнее и сильнее, всё отчаянней, догоняя оргазм, который уже вот-вот, но ещё не совсем. — Давай же, Ганси, — бормочет Ронан, неистово толкаясь бёдрами ему навстречу. Движения Ганси становятся быстрее, будто слова его подстёгивают; ладони скользят вниз, на задницу Ронана и притягивают ближе, направляя его, и это так хорошо, что глаза Линча едва не закатываются под лоб. Кончая, Ронан стонет — наверное, имя Ганси, но, честно говоря, он не совсем уверен. Довольно сложно соображать, что говоришь, когда в голове пусто и кончаешь так, будто вытекают даже мозги. И то ли от вида Ронана, то ли от звука имени, которое тот простонал, или просто от напряжения, которое всё нарастает, Ганси кончает тоже, странно тихий во время оргазма. У него вырывается хриплый стон — и только, но он дрожит всем телом, и Ронан поддерживает его, пока ноги Ганси не перестанут подкашиваться, и он не сможет стоять сам. — Ох, ебать, — шепчет Ганси, когда способность дышать возвращается к нему. — Не совсем. Полагаю, это называется «обжиматься». А ебля подразумевает… — Пожалуйста, Ронан, замолчи и дай насладиться моментом ещё чуть-чуть. Ронан ухмыляется, но больше ничего не говорит, просто пропускает волосы Ганси сквозь пальцы — почти ласка, хотя он никогда в этом не признается. Наконец через несколько минут Ганси, кашлянув, предлагает: — Возвращаемся? И Ронан так и ждёт, что он отвернётся, приведёт в порядок одежду, спрячется за своим Ганси-фасадом, и оба сделают вид, что ничего не произошло. Но Ганси поступает иначе: просто берёт Ронана за руку и ведёт к машине, помогает забраться внутрь, а потом идёт к своей двери и садится за руль. — Думаешь, он заведётся снова? Ганси улыбается: — Я знаю, что заведётся. Он поворачивает ключ, и мотор с рёвом оживает. Ронан раздражённо закатывает глаза, а Ганси смеётся, и Кабан срывается с места, чтобы отвезти их домой. — fin —