❝ Дочь Купидона наивно полагала, что ей дозволено
быть любимой без волшебных стрел ❞
Наш фильм я бы назвала банально — «Мы», ибо витиеватость названия не отразила всю высоту чувств, что мы пережили за такое короткое время. Я бы пересматривала плёнку снова и снова, не понимая, как болят мои глаза, как адски они болят. Какая ирония, сын Аида, которому дочь Купидона отдала своё сердце. Когда я была рядом с тобой, ничего не смело тревожить меня, однако некие опасения добрались до тебя. Ты упрямился, ничего не говорил мне, позже я осознала, что это было жалкими попытками уцепиться за «нас», которые уже начали раскалываться. Сначала, сын Аида, ты напомнил мне подарок зимы, очаровательную грусть снежинок — я боялась, как бы моя внезапная, нежная, трепетная любовь не разрушила тебя, совсем позабыв о себе и аромате нарциссов. До сих пор вспоминаю летние вечера, когда я отправилась с тобой — боги, как чудесно это было! Мы разговаривали ночами, унося с собой закаты и даря рассветы, ты целовал мои запястья, всё тихо смеясь, что они слишком маленькие, и ты боишься их сломать. Но, право, сын Аида, я не люблю эту банальность, но мы уже решили, что я банальна, — ты сломал мне не запястья, ты уничтожил душу купидона. Я помню, как ты, высокий, худощавый и вечно недовольный, бродил со мной, маленькой японской девочкой, что считала ненужными стрелы в амурном колчане. Считала божественной удачей то, что дочь Купидона не идёт по отцовским стопам, не зарывается и не вырывает себе волосы из-за глупостей, как это делают влюблённые девочки. И не стреляет в того, в кого безответно влюблена, ведь Нико — любит, и никаких стрел не нужно. Ты целовал меня, любил утыкаться в шею, был близко настолько, что, казалось, наши души соединились. Если я буду рядом, любить и быть твоей банальной крошкой Аи, то тебе будет хорошо. Наверное. Я помню, как мы рисовали гуашью цветы, рисовали не на холсте или чём-нибудь другом; мы исписывали на рёбрах друг друга лилии и ромашки, которые спустя пару часов неаккуратными касаниям похоронили в душе. Похороны проходили довольно страстно и самозабвенно, вода обжигала, но твои поцелуи были для меня губительнее любого кипятка. Мне казалось, после, когда мы лежали и придумывали друг для друга сказки, ты был счастлив. Как выяснилось, я никогда не видела счастья сына Аида. Не знаю, как тебе пришло в голову обманывать меня в вопросе любви. Любви, конечно, не ко мне. Такой, как выяснилось, никогда не существовало. Я закрывала глаза, не верила аромату нарциссов, несчастливых вестников безответности. Но всё чаще от тебя помимо нарциссов веяло морским бризом. Как же я раньше не ощутила вездесущего океана, в котором ты просто захлёбывался. Я поняла всё с самого начала; знала и видела свои красные глаза, твою неуверенность и страх сказать мне правду. Вероятно, то Психея из ревности обманула мой разум, вырвала лёгкие, впустив бабочек в полое тело, стёрла важность предупреждений и заглушила шум волн. Но ты правда думал, что я ничего не понимала? Моя истерзанная душа была готова на самозабвение и преданность Апате, лишь бы не слышать эти чёртовы волны. Перси был мне другом, и я никогда, даже тогда и сейчас, не могла в чём-то винить его. И всё же, мне было больно. Смотря на моря, озёра, даже собственные слёзы я вспоминала о том, как же слаба. Но я знаю. Он не виноват в твоём выборе. В том, что ты оставил девочку-амура одну в тот холодный вечер августа. Закончил «нас» перед всеми звёздами и при фиолетовом небе. В тот момент я и понятия не имела, что не так со мной, крыла проклятиями эту встречу, эту неуместную и глупую попытку с самого начала пытаться стать для тебя всем, эту глупость Купидона и Афродиты, в наследство от которых мне и досталось такое приторно-влюблённое восприятие всего на свете. Что я делала не так? Я могла подарить тебе всю любовь мира, а ты выбрал утопиться. Я знала, что Перси не догадывался о тебе; его сердце занято другой. Твоё же должно было разбиться от такого простого поворота. Но можешь ли ты представить себе, от какого сладкого плода Немезиды я отказалась? Одна стрела — и он ненавидит тебя. Достойная месть Купидона, однако, опять же, я слишком банальна. Банальна до той степени, что отдалась прощению, светлому небытию, наивно веруя в милость богов и откинув мщение. Месть? Жестокость? О нет, чудесная Афродита не одобрила бы такого прямого вмешательства. И на место этого низкого поступка пришла мысль куда ниже, отвратительная и коварная, и я поняла, что такова моя сущность, таков мой путь влюбленной девушки с колчаном стрел и волшебным оружием. Та мысль, от которой Афродита пришла бы в восторг.Последние кадры нашего фильма я бы сняла в сиреневый день начала весны. Льют дожди, а нежные кроны фиолетовых деревьев устало плачут, и слёзы их стекают по зонту. Это я, я держу зонт над тобой, вытянув руку, будучи уже под холодными струями неба. Ты взглянешь на меня и не поймёшь, то слёзы бегут по бескровным щекам или же просто я под дождём слишком долго. Эти мысли будут банальными, но я люблю банальности.
По садовым листьям бьются капли, умирая, а затем сливаясь в один буйный, страстный поток утекающего бытия и стеклянного чувства в груди. И эта грусть вечернего сада сотрясает грусть мою, я продолжаю смотреть, как ты, тоскливо смущённый, пытаешься сказать что-то (наверное, что так было решено богами), но воздух переполняет однозвучная нежность. О, боги, коли я решусь, неужели муки мои исчезнут, как сейчас погибает этот лиственный звук, как погибают в душе моей его слова?..
Ты напуган, злишься, полон гнева и тоски. Всё говоришь и говоришь, немного про «нас», что-то про «было и прошло», ты даже сказал «извини» и ещё много чего банального. Продолжай, мой отважный. Ты незримо атакуешь моё сердце, вновь напоминая, что оно твоё.
— Равноценный обмен. Что думаешь?
Ты в недоумении, о чём я говорю, произносишь моё имя, что переводится как «любовь» (жаль, что не «я люблю тебя»), подходишь ближе и берёшь мои руки в свои, так, что зонт падает на мокрую землю, и скоро его укроет дождём. Руки ледяные (наши руки), ты отчаянно (больше раздражённо) пытаешься убедить меня в чём-то, даже больно сжимаешь запястья. Не боишься сломать их, Нико?
Я чувствую аромат смерти. Не знала, что смерть пахнет завядшей ромашкой. В конце концов, ты отступил, посмотрел в сторону. О, мой герой, волосы твои намокли, и мы похожи сейчас на двух поссорившихся глупцов, что уронили зонтик. Ты так и не решил, слёзы на моём лице или дождь, и сказал, отвернувшись, «Прощай, Аи».
Это слёзы, Нико.
Они жгут кипятком мне кожу, режут осколками глаза,
я достала стрелу
и каждый шаг твой отдаётся во мне градом из ножей
натянула тетиву
боюсь я, отважный мой герой, что рано ты сказал «прощай»
одна мольба
«душа за душу» ты говорил, а я…
я сердце твоё забрала.