Неожиданный праздник

Солнце уже высоко поднялось над городком, когда шаловливые прикосновения его не по-зимнему тёплых ласковых лучей заставили Тсуну открыть глаза. После пробуждения он ещё около часа валялся в кровати, жадно цепляясь сознанием за всё ещё живые и яркие образы сна и думая о том, что снилось ему только что. Благо ни одна живая душа в это прекрасное воскресное утро не возжелала ему помешать. Он уже успел позабыть о тех счастливых и беззаботных временах, когда мог позволить себе такую роскошь. И поэтому это выглядело более, чем странно. Хотя вполне возможно, что у домочадцев наконец-то проснулась совесть, и они решили дать несчастному Тсуне вдоволь отдохнуть, хотя бы в честь того, что тот недавно выписался из больницы и нуждался в хорошем отдыхе. И всё же размышления обо всём этом никак не давали ему заснуть снова. «Странно, почему так тихо?» Он лениво потянулся в лежачем положении, как откормленный диванный кот, чтобы зарядиться энергией хотя бы на то, чтобы встать с кровати. Затем снова нехотя открыл глаза: настенные часы показывали без пятнадцать полдень. «Ну всё, теперь точно пора вставать...» — твёрдо подумал Тсуна, и после нескольких неудачных, сломленных скорее ленью, чем бессилием, попыток, поднялся с кровати и неторопливо начал одеваться. Впрочем, после полученных травм и экстремально стрессогенного процесса лечения, сил у него действительно совсем не было, и их не хватало даже на самые элементарные вещи. Кое-как одевшись, мальчик спустился по лестнице на первый этаж и первым делом направился в кухню. Там никого не было, зато на столе он обнаружил записку, нацарапанную причудливым почерком матери: «Тсуна, мы с Ламбо и И-Пин ушли по магазинам. Сомэн в холодильнике, обязательно скушай. Будь хорошим мальчиком. Целую, мама». «Как хорошо, что Бьянки так вовремя уехала за травами...» — подумал Тсуна, облегчённо вздохнув и доставая из холодильника обещанную мисочку с яичной лапшой. Останься Бьянки дома, у Наны вполне хватило бы ума доверить кормление своего сына девушке, прозванной Ядовитым Скорпионом. Но, какой бы ни была его мать, с тем, что она великолепно готовит, нельзя было не согласиться. Савада-младший жадно принялся за завтрак, счастливый, что сегодня-то никто у него его не отнимет. «Интересно, куда подевался Реборн?» — неожиданная, но очень неприятная мысль вдруг электрическим разрядом промелькнула в его голове. День начинался настолько хорошо, что самое время было ждать подвоха. И отсутствие рядом маленького учителя обычно тоже не сулило ничего хорошего. Размышления Тсуны прервал продолжительный, твёрдый звонок в дверь, заставивший его вздрогнуть от неожиданности. «Кого там ещё чёрт принёс?» Быстро доев сомэн, он поднялся и неуверенно пошёл к двери. Неприятное предчувствие не покидало его ни на секунду. Ему вдруг стало страшно, действительно страшно, и от нервов его руки начали мелко дрожать, а ноги становились ватными. Всё шло к тому, что наверняка намечалась очередная «тренировка». С трусливой решительностью десятый босс Вонголы дёрнул на себя дверь. — Доброе утро, Джудайме! От неожиданности Тсуна даже не сразу распознал знакомый голос и знакомую итальянскую физиономию. Он нервно вскрикнул и отшатнулся, но, когда до него дошло, что стоящий перед ним субъект никакой опасности не представляет, успокоился. Почти успокоился. «Из-за чёртова Реборна я стал параноиком... Проклятье». — С тобой всё в порядке, Джудайме? — обеспокоенно спросил Гокудера, вглядываясь в только что полные неподдельного ужаса карие глаза. Тсуна заметил, что тот держал руки за спиной и явно что-то там прятал. — Ты бледен. — Не-не-не, со мной всё в полном порядке! — сказал Тсуна, замахав руками и улыбаясь. Он тщательно старался не подавать виду, что тот чуть не напугал его до смерти, чтобы избежать пламенных извинений Гокудеры, которые его всегда ужасно смущали, и он не знал, как на это реагировать. — Я очень рад тебя видеть! «Что этому идиоту от меня надо?» Тсуна всегда был человеком терпеливым и толерантным, но даже его можно было, что называется, достать. Эта идиотская улыбка в тридцать два зуба, которой тот улыбался только ему одному, этот восторженный вопль «Джудайме-е-е», повторяемый по сотне раз в день, этот фанатичный блеск в глазах, клятвы в бесконечной преданности... Тсуна не сомневался в том, что сам по себе Гокудера был хорошим парнем, но были в нём черты, которые напоминали... Хару. Девчонку, которую он уже тихо ненавидел за её фанатизм к его скромной, как он считал, персоне. Девчонку... Он почему-то побаивался находиться наедине как с одной, так и с другим. И боялся даже задуматься над тем, почему это было так. — Я слышал, тебя вчера выписали из больницы. Мы собирались прийти все вместе, но нам это не удалось, потому что торфяноголовый с бейсбольным придурком уехали на соревнования, а девчонки — на распродажу тряпок, и у тебя, я слышал, тоже все поразбегались куда-то, но ведь мы и вдвоём можем это отметить, не правда ли, Джудайме? «Откуда он всё это знает? Тут по-любому не обошлось без Реборна. Боже мой, что же они задумали...» Гокудера достал из-за спины спрятанные там бутылку дорогого красного вина и коробку не менее дорогих конфет, снова улыбаясь своей фирменной улыбкой. Тсуна натянуто улыбнулся в ответ, но сердце его затрепетало в предвкушении того, что он попробует на вкус такие дорогие продукты, которые никогда не мог себе позволить. — Вау... Спасибо, Гокудера-кун, конечно можем! Проходи. «Разве я не говорил ему, что вообще не пью? Но отказывать неудобно. Чёрт...» Они прошли в прихожую, и Гокудера задержался перед зеркалом, лёгким, совершенно женским движением руки поправляя причёску, и в дань уважения труду Наны, с утра не поленившейся вымыть полы во всей квартире, снял обувь, оставшись в белоснежных носках. Тсуна направился по направлению к кухне, с которой только что вернулся. — Пошли лучше к тебе в комнату, Джудайме? Там уютней. — Как скажешь, Гокудера-кун. «Чёрт возьми, что я себе позволяю? Я же здесь главный... Чёрт, а там же бардак... Надо срочно убраться!» Тсуна опередил белобрысого и вбежал в комнату, наспех застилая постель и набрасывая на неё покрывало, затем запинал под кровать валяющиеся на полу носки, трусы, детские игрушки и прочий хлам, прежде чем Гокудера заметит, какой творческий беспорядок творится в комнате десятого босса Вонголы. Он появился как раз в тот момент, когда последняя пара бесхозных носков исчезла под кроватью. — Ну что же, давай праздновать, — белозубо улыбаясь, проговорил Хаято и уселся на ковёр, раскладывая подарки на полу. Тсуна подсел рядом, сразу же хватая одну конфету из только что вскрытой коробки и отправляя её в рот. Уж к чему-чему, а к сладкому он питал особую слабость. — М-м-м... какой странный привкус... — Это ликёр. — Ликёр? Никогда не пробовавшему ничего алкогольней лимонада, конфета с ликёром показалась Тсуне чем-то экстремально забористым. Ему даже показалось, что в голове у него помутнело, и он пьянел — но это было всего лишь детское самовнушение. Неожиданно он почувствовал гордость за себя: теперь он будет пить «по-настоящему», как взрослый! И он ел конфеты одну за другой, уже легко и непринуждённо беседуя с Гокудерой о последних событиях их весьма богатой на события мафиозной жизни. Пока у него действительно не помутнело в голове: Тсуна ещё не знал, но он был очень чувствительным к действию алкоголя. Зато, кажется, кое-кто уже знал об этом, и умело этим пользовался. — У тебя рюмок не найдётся, Джудайме? — неожиданно спросил Взрыватель. Он съел слишком много сладкого, и теперь ему хотелось выпить. «А сразу нельзя было сказать, придурок?» Тсуна поднялся с пола, чувствуя, как его уже слегка пошатывало, и, заметя недовольное выражение на лице своего обожаемого босса, Гокудера вскочил. — Сиди, я сам принесу! — НЕТ! Но было уже поздно кричать: белобрысого не было в комнате, и он не слышал приказа. Тсуна взвыл от отчаяния, вцепившись в собственные волосы, однако бежать вниз и контролировать Гокудеру ему было тупо лень. «Если он сейчас взорвёт шкаф с посудой, где лежит дорогой сервиз, подаренный маме и папе на свадьбу, я перестану быть добрым и удавлю его собственными руками...» Но, как ни странно, тот умудрился даже ничего не разбить. Хаято вернулся с парой рюмок в руках и поставил их на ковёр, садясь на место и не забывая лучезарно улыбаться Тсуне. Искусно откупорив бутылку зубами, он налил обоим ароматного красного вина, невольно напоминавшего по своему виду кровь. — За твоё здоровье, Джудайме, — проговорил Гокудера, чокнувшись с тем рюмками и маленькими глотками истинного гурмана вкушая напиток. Тсуна тоже отпил немного. Вкус оказался очень, если можно так выразиться, вкусным, немного сладким и заставляющим в голове мутнеть ещё больше. Когда он допил рюмку, то почувствовал сильное головокружение и вместе с ним какое-то странное удовольствие. Ощущение лёгкости бытия. И стойкое чувство того, что если он сейчас встанет, то непременно упадёт. — Налить ещё, Джудайме? — Светло-серые глаза Гокудеры, как-то хитро сощурившись, смотрели прямо на него. — Давай, — не совсем твёрдо ответил Тсуна. Он всё ещё чётко понимал, что после последующих рюмок его совсем развезёт, но любопытство брало верх над осторожностью. Рюмка за рюмкой, и с вином было покончено. Осталось только две конфеты, одну белобрысый съел сам, другую поднёс к губам Тсуны. — Кушай, Джудайме, — ласково проговорил он, и голос его под действием алкоголя уже тоже начал плыть, наполняясь оттенками... пошлости? Не думая о том, что он делает, Савада-младший съел конфету и стал медленно слизывать потекший шоколад с пальцев Гокудеры. Его мягкий и нежный язычок скользил по его пальцам, тщательно удаляя остатки шоколада, затем перебрался на ладонь. Другая рука тем временем зарылась в густую каштановую копну волос Тсуны, ласково поглаживая его по голове. Это на миг отрезвило его и, широко распахнув глаза и взглянув наверх, он увидел довольное и похотливо улыбающееся лицо Взрывателя. — Извращенец, что ли? — едва выговорил заплетающимся языком Тсуна, отталкивая того от себя и от толчка сам опрокидываясь на спину. Он ударился головой об пол, и теперь комната и всё, что в ней находилось, ещё сильней кружились и двоились перед его глазами. Отчего-то его не покидало чувство, что в вино было что-то подмешано, и теперь он точно знал, что больше не имел никаких сомнений по поводу сексуальной ориентации Хаято. Ведь не зря же он терпеть не мог девушек, сам вёл себя порой как девушка и носил розовое. Вот и сейчас... опять в розовой куртке. — Я же ещё ничего не делал, Джудайме. — Гокудера медленно подполз к Тсуне, нависая над ним сверху и его тонкие и изящные, но такие сильные пальцы, заключили в плен его маленькие ладошки. Прижатый к полу, тот запаниковал, и слёзы предательски потекли по его щекам. Как и следовало ожидать. — Гоку... дера... — невнятно прошептал он, и от страха и волнения последующие слова застряли у него в горле. В этот момент он был готов высказать всё, что он о нём думает, но не в силах был вымолвить ничего, кроме его фамилии. Да и почему-то Тсуна сомневался, что тот послушается, даже если он твёрдо прикажет немедленно отпустить его. Тем более, они оба прекрасно знали, что он всё равно не сможет этого сделать. — Не бойся, Джудайме... я не сделаю тебе ничего плохого, — как-то хрипло и жарко, и вместе с тем успокаивающе прошептал Гокудера, наклоняясь ниже и проводя языком по нежной детской щеке своего босса. Он чувствовал солёный привкус его слёз на своём языке и трепетание маленького хрупкого тела, безвольно распростёртого под ним. Ощущение столь долгожданной близости к объекту своего обожания заставляло его сердце биться о рёбра в бешеном ритме, а дыхание сбиваться, и Тсуна тоже это чувствовал. Какие-то странные и незнакомые чувства переполняли его, и страх не прекращал бороться с любопытством, не давая ему вымолвить ничего смыслообразующего. — М-м-м... — В бесполезной попытке защитить себя мальчик упёрся коленкой в твёрдый живот Взрывателя, но, разумеется, силы были неравными, и оттолкнуть его не удалось. Заметив это, Гокудера лёгким движением убрал его ногу и стал успокаивающе поглаживать по бедру. — Я не буду трахать тебя, не бойся... От одного этого слова «трахать» по коже Тсуны пробежало стадо мурашек, и смысл сказанного даже не сразу дошёл до него. Обещание не делать этого, конечно, несколько успокаивало, но всё равно ему было сильно не по себе. Даже не то что неприятно, а именно не по себе. С закрытыми глазами он чувствовал, как руки Гокудеры, прохладные от плохого кровообращения и металлических колец на пальцах, забираются к нему под рубашку, умелыми ласковыми движениями поглаживая его торс, а слегка потрескавшиеся от холода губы блуждают по шее, нежно засасывая кожу и щекоча кончиком языка. Руки его медленно поползли выше, высоко задирая рубашку, и пальцы стали теребить его твердеющие соски, заставляя всё новые и новые волны сладостных мурашек пробегать по его телу. Обнаружив, что его руки больше никто не держал, Савада-младший невольно и робко потянулся к белобрысому, забираясь ему под куртку и кладя горячие ладони на поясницу. Поглаживая её, они медленно заскользили ниже и легли на ягодицы, легонько сжимая их. Очертания фигуры у него были упругими и округлыми, как у девочки, и трогать его оказалось очень даже приятно. От его прикосновений Гокудера слегка прогнулся в спине и сладострастно застонал. — Да-а, Джудайме... Через некоторое время он наконец поднялся с пола, хватая Тсуну за руки и прижимая к себе. Тот уже не держался на ногах, и всё, что ему оставалось — это крепко вцепиться в плечи белобрысого, чтобы не упасть снова. Пальцы Гокудеры мягко обхватили его подбородок и приподняли лицо кверху, а губы впились в его губы долгим, жадным поцелуем. Тсуна едва не задохнулся от запаха сигарет, но всё же прекратил какие-либо попытки сопротивляться всему тому, что делал с ним Гокудера. В голову начала закрадываться досадная мысль, что если бы он действительно не хотел этого, то смог бы предотвратить. Однако это было скорей оправданием собственной слабости и безвольности. Да и не зря же Рейтинговый Фуута дал ему первенство по неумению отказывать в просьбе. Пусть даже такого характера. «Что же я за босс такой, если не могу приказать своему подчинённому не домогаться меня?» Медленно оторвавшись от поцелуя, Гокудера подтащил Тсуну к его же кровати, усадив на неё и устраиваясь перед ним на коленях. Тонкие длинные пальцы ловко начали расстёгивать ремень на его брюках, затем потянули вниз молнию ширинки. «О нет, он сейчас увидит мои трусы с сердечками... Впрочем, чего стесняться, их уже видел весь город. Но всё равно так стыдно...» Голова у него всё ещё кружилась, и, чтобы не завалиться на спину, мальчик крепко, насколько это было возможно в его состоянии, схватился за края матраса. Гокудера тем временем уже внаглую стаскивал с него брюки, и не смог сдержать улыбку, увидев под ними пресловутые трусы с сердечками. И без того раскрасневшиеся от слёз и смущения щёки Тсуны ещё сильней залила краска. Трусы вскоре были стянуты вниз вместе с брюками, и теперь не оставалось сомнения в том, что он возбуждён не меньше, чем и сам Гокудера. Тот наклонил голову и медленно провёл языком по уздечке его небольшого члена, заставляя его быстро набухать и увеличиваться в размерах. Язык у него был длинный и гибкий, что делало ощущения от его прикосновений особенно насыщенными. С губ Савады-младшего невольно сорвался тихий стон наслаждения, и он вцепился одной рукой в светлые, почти серебристые волосы парня. — Что... ты делаешь? — Я делаю тебе приятно, Джудайме, — промурлыкал Гокудера, вновь проводя языком по разгорячённому пульсирующему органу и нежно касаясь губами головки. В знак невольного согласия Тсуна снова застонал, чувствуя, как от удовольствия ему начинало сносить крышу. Он никогда бы в жизни не подумал, что сможет получить удовольствие с парнем, но сейчас для него уже перестало иметь значение, какого пола его обожатель. Он был первым, кто ласкал его так, и делал это действительно хорошо. Губы Гокудеры стали мягко посасывать сначала одно, потом другое яичко, не забывая ласково касаться кожи кончиком языка, а руки тем временем поглаживали тонкие угловатые коленки мальчика, не давая им сдвинуться. Череда сочных стонов вновь нарушила воцарившуюся тишину в комнате, когда он начал заглатывать его член, всё быстрей и быстрей двигая головой. Тсуна запрокинул голову назад и прикрыл глаза, мучимый непреодолимым желанием кончить. Во рту у Гокудеры было так тепло и влажно, и его язык так ласково скользил по его коже, что доставлял ему поистине неземное наслаждение. И его ощущения усиливались тем, что этот раз был у него первым... «Вот теперь я взрослый... я пью и занимаюсь сексом как взрослый» — не покидала его восторженная мысль. Вдруг гость прекратил своё дело и поднялся с колен, мягко толкая Тсуну в грудь и роняя на спину. Он быстро стащил с него домашние тапочки и положил его ноги на кровать тоже. От волнения всё у того внутри затрепетало, и сердце забилось как бешеное. «Он же сказал, что не будет этого делать», — думал Савада-младший, содрогаясь от звука расстёгиваемой молнии и шелеста стаскиваемой одежды. От страха он опять закрыл глаза и не смел их открыть, безропотно ожидая, что будет дальше. Это ожидание протекло как целая вечность. И вдруг он снова почувствовал, как Гокудера нависает над ним сверху, нежно, но крепко вцепляясь в его хрупкие плечи и вдавливая в кровать. Член Тсуны ткнулся во что-то мягкое и тёплое и почти сразу же стал погружаться в приятное тесное пространство, сопровождаемый томным вскриком Гокудеры. Он открыл глаза и увидел, как тот садился на него сверху, щурясь и стискивая зубы от болезненных ощущений. Не выдержав, мальчик резко надавил на его поясницу, входя в него ещё глубже и заставляя белобрысого почти завизжать от боли. Вот теперь-то Тсуна получил истинное удовольствие. Очевидно, его совратитель сам не подозревал, что это окажется так больно, и, таким образом, сам себя наказал за свою наглость. Однако он быстро адаптировался к ситуации и стал насаживаться снова и снова, впуская его в себя всё глубже и не прекращая сладострастно стонать после каждого проникновения, словно настоящая шлюха. Тсуна даже представить себе не мог, что тот окажется таким развратным извращенцем, но нельзя было сказать, чтобы ему это не нравилось. Он тихо постанывал в унисон, продолжая сжимать пальцы на его пояснице и насаживая на свой член. Вдруг Гокудера осторожно слез с него и улёгся на спину, утягивая его за собой и сразу же разводя полусогнутые ноги в стороны. Он устал и теперь хотел, чтобы Савада взял инициативу на себя. — Войди в меня, Джудайме, — тихо прошептал он, жарко дыша в шею своего обожаемого босса и обнимая его за плечи. Тот не заставил себя долго ждать, поскольку был уже почти на пределе, и, обхватив его за бёдра, резким толчком погрузился в него, заставив очередной стон наслаждения сорваться с его губ. Он погружался вновь и вновь в узкое разгорячённое пространство и вдавливал Гокудеру в кровать, отчего та начала поскрипывать, но ни тот, ни другой не обращали на это ровно никакого внимания. — М-м-м... а-а-ах... ещё... ещё... глубже... — не прекращал стонать он, извиваясь под ним. Наконец после ещё нескольких толчков Тсуна вздрогнул всем телом и кончил, придавив партнёра к кровати. Он наконец заметил, что рубашка у него к тому времени уже была забрызгана белой липкой жидкостью. — Я люблю тебя, Джудайме, — едва слышно проговорил Гокудера, когда тот вышел из него и улёгся рядом, прижавшись к его боку. — А я хочу спать... — недолго думая ответил Тсуна, закрывая глаза и уткнувшись носом в его плечо. Белобрысый грустно вздохнул и, поцеловав его напоследок, встал с кровати и стал одеваться. Алкоголь уже выветрился из его головы, но теперь ему было немного больно ходить. И, тем не менее, он был счастлив как никогда в жизни, ведь любимый-обожаемый босс наконец-то лишил его девственности, пусть и не совсем так, как он мечтал. Наспех одевшись и убравшись в комнате, Гокудера заботливо укрыл безмятежно спавшего Тсуну ещё одним покрывалом и ушёл в ванную, чтобы побыстрей привести себя в порядок и скрыться с места «преступления», прежде чем кто-то вернётся домой. Тишина снова нависла в комнате и во всём доме. «Задание по укреплению семьи выполнено», — улыбнулся со шкафа всё это время сидевший там и попивавший чай Реборн.