Teeth

Джокер любит кусаться. Джокер, черт его побери, обожает кусаться. Брюс сотни раз уворачивался от его зубов в драке — пусть маской не закрыта всего лишь крошечная часть лица, Джокер никогда не упускал возможности вцепиться в подбородок или губу. И в этом нет ровным счетом ничего романтичного, черт, ничего. Брюс прижимается к стене лопатками и проводит пальцами по разорванной губе, предвкушая очередные швы, а в его совершенно не приспособленном для такого костюме становится тесно. Чёрт. Джокер облизывается с таким неприкрытым удовольствием, что постороннему зрителю станет неловко (если он доживёт до этого неловко, конечно). Он утирает подбородок от крови — своей, чужой, неважно — одним быстрым движением, смазывая грим, и подходит чуть ближе. — Я слегка переборщил, дорогой? Брюс кривится, не желая вступать в очередную идиотскую беседу, но глаза его цепко следят за приближающимся человеком. Никогда не знаешь, когда этот безумец кинется в драку, а когда упадет на колени. — Брюси, тебе больно? — в голосе Артура нет беспокойства, только жадный интерес. — Хочешь, приласкаю, где болит? Секунда — и Джокер с глухим стуком врезается в стену, удерживаемый за хрупкое белое горло. Он скалит зубы в оскале, в этой слабой, жуткой пародии на улыбку, когда Брюс чуть сильнее сдавливает пальцы. — Ну же, Брюс, детка, — сипло говорит он, чуть конвульсивно дернув подбородком. — Накажи меня за то, какой я плохой, плохой… Брюс не дослушивает. Он ещё раз ударяет Джокера спиной о кирпичную кладку, чтобы заставить замолчать, но тот только коротко охает и начинает смеяться. Не в этот раз, нет, в этот раз Джокер не получит того, чего хочет. — Бэтс, мне начинает казаться, что у тебя проблемы, — он выразительно выгибает брови и опускает глаза на пах Брюса. — По этой части. Брюс чувствует, что слишком зол. Он знает, что ещё немного и его самоконтроль треснет в очередной раз, и он снова совершит что-то чудовищно лишнее. Джокер подается вперед насколько может; одна из его длинных, худых ног неожиданно сильно толкает Брюса под колено, подтягивая к себе, и Брюс делает вынужденный шаг вперед. Джокер восторженно хихикает и проводит ладонями по кевларовым пластинам на животе Бэтмена — недостаточно высоко, чтобы стать угрозой. Артур знает все границы, иначе он не смог бы их нарушать. — Детка, ты уже можешь отпустить меня, да? — шепот — скорее шипение — сползает мурашками за броню, расползаясь жаром по коже. — Брюси, мой мальчик, мой дорогой… Черт! Брюс разжимает пальцы, но не отступает, хотя опасность выросла в разы. Он повинуется ласкающим, нежным прикосновениям, которые не чувствует сквозь броню; позволяет снять с себя маску и подставляет горло под короткие, мягкие укусы. Джокер любит кусаться, но если нужно — он сдерживает свои порывы. Артур тянет его за волосы — не слишком сильно, но Брюс всё равно откидывает голову, сипло дыша, чувствуя влажные прикосновения смертельно опасных зубов. Джокер может его загрызть, но не делает этого, не причиняет даже намека на боль — у Брюса спазмом сводит мышцы внизу живота и он неожиданно для себя тихо стонет, уже не в силах подавить этот звук. Джокер восторженно охает и широко проводит языком по выступающему кадыку, слизывает пот в ложбинке между ключицами. — Детка, ты скучал по мне, скучал же? — Джокер облизывает губы, слизывая остатки красного грима. — Я так скучал, дорогой, я думал, что сойду с ума. Он снова сдавленно хихикает, осознав, что сказал, но в полноценный приступ веселья это не перерастает. Брюс сглатывает: хрящи под кожей движутся, пропуская слюну, и Джокер хищно следит за движением, тяжело дыша. — Я хочу тебя, — теперь в его голосе нет и тени от вечного истеричного веселья. И Брюс хочет. Он отступает на несколько шагов, к своей машине, и опирается задом на капот. Артур идет следом, будто привязанный; нервно отбрасывает волосы с лица, щурится едва — Брюс почти слышит, как тот думает. — Ты меня трахнешь — и я отвезу тебя в Аркхем, — он неторопливо расстегивает пояс, следя за Джокером. — И ты не будешь выкидывать фокусы. Брюс почти спокоен. Он снова не устоял, снова сломался под давлением своих больных желаний, но уже нечего плакать над этим. Он знает, что может получить, и собирается воспользоваться положением на все сто процентов. Без маски и измененного голоса видно, насколько Брюс ещё юн. Совсем мальчишка, едва ли перешагнувший порог совершеннолетия. Джокер подходит вплотную и убирает несколько вьющихся прядей с его лица. Мальчишка, ребёнок, зависимый от своих импульсивных и неконтролируемых желаний. Ещё такой далёкий от самоконтроля. Такой уязвимый. Джокер проводит пальцами по обнажившейся коже, следует подушечками по дорожке темных волос вниз. Уязвимый, но прекрасно знающий, как это использовать. — Хорошо, дорогой, — Джокер улыбается, подняв глаза. — Как скажешь. Ни у одного человека в мире нет столько влияния. Джокер убивает ради развлечения и потому что ему захотелось, он действует непредсказуемо и непонятно, часто повинуясь сиюминутным порывам, которые сменяются новыми желаниями уже спустя мгновение. Но не когда дело касается Брюса. Наверное, это можно назвать островком стабильности в его нестабильном, перевернутом и извращенном мире. Он может делать что угодно, он может драться или сдаться на милость, угрожать, поддаваться, но причина всегда одна и та же. Джокер хочет его целиком и полностью, неважно в какой роли, неважно насколько это связано с сексом — плевать. Это всегда значит принадлежность. Когда Брюс трахает его в рот; когда Брюс лежит под ним на капоте своей дорогой тачки; когда Брюс втрахивает его в матрас в своей шикарной спальне. Принадлежность. Джокер позволяет надеть на себя наручники и садится в машину. Брюс несколько секунд стоит у левого крыла, скрытый от света фар или фонарей. Он устало проводит ладонью по лицу, старательно избегая поврежденной губы; на перчатке белыми разводами остается грим. Как клеймо, которое не смыть обычной водой. Он смотрит на Джокера в темноте салона: необычайно притихшего, постаревшего даже без своей обычной маски. Если Брюса можно назвать почти мальчишкой, то Артур уже опасно близок к тому возрасту, когда можно назвать человека стариком. В своем гриме он кажется человеком без возраста, он кажется пугающе бессмертным, бесплотным — кажется, что его не существует в самом деле, есть только образ, идея, а сам маленький человечек Артур Флек исчез. Брюсу кажется, что он давно умер, а в этом тщедушном жилистом теле поселился вечный монстр, чей голод не утолить тоннами крови. Брюс смотрит, а Джокер неожиданно устало опускает плечи и откидывает голову на край сидения, прижавшись лбом к окну, и поводит закованными в наручники руками. Как обычный человек. Сумасшедший, кровожадный, но человек. Не идея. Не призрак. Брюс смотрит и неожиданно понимает, что Джокер однажды умрёт и без его помощи. Это будет не в драке и не в очередном извращенном преследовании. Не от оружия или травм. Это будет что-то до боли скучное — возможно, инфаркт или что-то вроде. Что-то настолько же не подходящее. От этой мысли становится неуютно. Брюс не думает почему. Он садится за руль, тянется и пристегивает Артура — тот молчит, но очень выразительно выгибает брови. — Я не собираюсь убивать тебя, даже если это будет авария, — говорит Брюс зачем-то. — Я не собираюсь тебя убивать, — повторяет он, а затем сжимает зубы. Джокер молчит — уже действительно долго, почти пугающе долго — и смотрит в окно. — Было бы намного проще, если бы ты это сделал, дорогой, — говорит он без обычного кривляния. Брюс не уточняет, кому. Брюс не уточняет, что слишком долго думает о том, что он будет делать когда. И в этих мыслях нет и капли облегчения.