Без остатка

Подарки! Не Хуайсан бесхитростно любил подарки с самого детства, особенно когда сам что-то дарил. Но получать подарки тоже приятно. Не очень понятно, почему его одаривали с такими загадочными лицами, но задумался он об этом впервые только лет в тринадцать. Тогда очередная дальняя родственница, скорбно поджав губы, осторожно погладила его по голове и посоветовала спрятать веер. — Небеса, несчастный ребёнок… — вполголоса уронила она своей компаньонке уже за дверью. — Я всё понимаю, традиции клана… ах, молодой глава клана Не такой красивый мужчина, но мужественность не должна быть жестокой, особенно по отношению к ребёнку… Она ещё что-то ахала и причитала, а Не Хуайсан никак не мог взять в толк: что конкретно такого жуткого делает с ним старший брат, что и весь клан в ужасе, и вся армия тётушек и дядюшек судачит, и даже представители других знатных кланов нет-нет, да глянут с сочувствием. Спустя пару-тройку лет правда всплыла исключительно стараниями Мэн Яо. Он поманил за собой, предложил встать за ширмой и послушать, как вполголоса судачат о главе клана. — Просто взял и бросил в огонь! Бедный мальчик так любит изящные вещи… — И так удивительно, что в клане Не родился такой тонко чувствующий молодой человек, тянущийся к искусству, а не… — Ах, бросьте. Никто не стесняется того факта, что клан Не создан мясником. Но забрать все милые сердцу безделушки и кинуть в огонь — это жестоко. — Даже гуцинь старинной работы сжёг. — Да вы что?! Варварство какое. Уже и гости разъехались, а Не Хуайсан так и стоял за ширмой, глотая слёзы обиды. Мэн Яо сочувственно вздыхал рядом, бормотал что понимает, и первый озвучил то, что сейчас так безжалостно прибило: — Это ведь неправда… Это — неправда! Не Хуайсан только головой замотал, оттолкнул ласковые утешающие руки, побежал куда-то, лишь бы не видеть никого, не слышать. Сладкой приторной патокой сплёлся вокруг кокон всех этих шепотков, которые он раньше старался не замечать. А он, сопливый доверчивый придурок, так радостно принимал подарки, не понимая, что всё это — попытка возместить «несчастному ребёнку» зверства его старшего брата! Зверства, которых не было! Да, Не Минцзюэ не добренький дядюшка, он воин! Да! У него суровый старший брат, сильный, смелый, лучший на свете! Пусть он не умеет выбирать изящные украшения, нельзя быть лучшим во всём, где-то обязательно окажешься бездарностью! — Не Хуайсан! Это что такое?! Он только заморгал растерянно, вытирая рукавом глаза, поднял голову, глядя на старшего брата снизу вверх. Не в духе. Ой, не вовремя. Не Минцзюэ хмурился, наверняка дела клана. Наверняка что-то не так. Не Хуайсан втянул голову в плечи и попытался выдавить дрожащими губами хоть какое-то объяснение, понимая, что сейчас только добавляет проблем своему старшему брату, который вовсе даже не зверь, как о нём говорят, но ведь не так просто управлять кланом! — Прекрати немедленно, — глаза Не Минцзюэ разве что молнии не метали. — И не прячься за веером, что за жеманная привычка? Не Хуайсан задержал дыхание и засмеялся с надрывом. Наверное, напугал этим брата, потому что он коротким резким жестом цапнул за затылок, вжал лицом себе в грудь и неловко погладил. — Ну что такое? Блажь в голову взбрела… Мэн Яо, проследи, чтобы этот молодой господин перестал по полночи сидеть носом в книжку, а лёг спать. А утром… — Не Минцзюэ, будто пытаясь искупить такую нехарактерную для него нежность, тут же прекратил прижимать брата к себе и энергично встряхнул за плечи и зарычал. — А утром на тренировочной площадке я из тебя душу вытрясу, понял? — Небеса, несчастный ребёнок. Господин! Этот укоризненный голос не было сил слушать. Не Хуайсан даже не понял, кто из визитёров позволил себе откровенно порицать его старшего брата. Он с трудом собрал себя в кулак — да, в кулак, в крепкий мясницкий мозолистый кулак! — безукоризненно поклонился и чинно удалился в свои покои. С высоко поднятой головой. Приличным шагом, ни разу не запнувшись. У себя он даже снова расплакаться не смог. Смотрел на свою комнату, на любовно расставленные безделушки, картины, коллекцию вееров с изящной росписью, книги… Подарки. Подарки людей, которые считали его бедной овечкой. Слабаком. Тряпкой. Которые считали его брата жестоким зверем. Утром Не Хуайсана не нашли в его покоях, да и комнаты выглядели ограбленными, даже нежилыми. С перепугу доложили главе клана, и только потом нашли молодого господина, стоящего возле остывающего пепелища. Он пытался прочитать что-то на рассыпающемся в труху листочке, но только зря напрягал покрасневшие от слёз глаза. — Не Хуайсан! Он только обернулся на сердитый голос старшего брата, вытер лицо, оставив серые полосы пепла, и непримиримо вздёрнул подбородок. — Уже утро? Я готов к тренировке. — Идём со мной. Не Хуайсан еле успевал за братом. Тот всегда ходил быстро, стремительно, и чтобы не отставать, иногда приходилось срываться на бег. — Зачем? Что с тобой случилось? В комнатах брата он не так часто появлялся. Стоял, как к столбу прибитый, и малодушно радовался тому, что рукава скрывают кисти рук. Пальцы дрожали от напряжения. — Говори! — Не Минцзюэ рявкнул, и только чудом удержался, чтобы не долбануть кулаком по столу. — Сядь. Объясни. Зачем ты всё сжёг? Не Хуайсан видел, что ему тяжело. Тяжело спрашивать, а не требовать, сложно сдерживаться от привычного резкого тона. Сердце прыгнуло золотой канарейкой в клетке из рёбер, и он начал объяснять. Рассказывал, как любил принимать подарки. Как заподозрил неладное. Как молчал, теряясь в догадках… как подслушал разговор. — И ты решил всё сжечь сам? Хуайсан, не плачь снова, слышишь? — Я не плачу, — он воинственно нахмурился, шмыгнул носом. — Я вижу, — Не Минцзюэ поднялся, обошёл стол, постоял над ним, сел рядом и начал вытирать мокрые от слёз щёки. — Ты ведь никогда… как они могут? Они ведь не знают! Он не заметил, как оказался на коленях у старшего брата, впервые за очень долгое время. Последний раз он так сидел ребёнком. Сидел и царапал ногтем шитьё на одеждах. Как в детстве. Это успокаивало. И как Не Минцзюэ дышит ему куда-то в макушку — это тоже успокаивало. Весь мир может валиться в любую пропасть на выбор, кто он такой, чтобы мешать миру решать, где он желает погибнуть. Всё неважно, пока брат так дышит, держит крепко, скупо гладит по плечу, пытается незаметно прижаться губами к виску, но так и не заканчивает этот целомудренный поцелуй. Не Хуайсан всё понимает. Воины не раскисают, воины не плачут, воины не целуют даже своих братьев. Особенно своих братьев. Особенно младших. И ему горько, с привкусом пепелища во рту. Только чтобы не было так горько, только поэтому — поднял голову и ткнулся неумелым поцелуем в такие родные губы… Напоролся на такой острый взгляд, что как ветром сдуло с колен. Брат поднялся на ноги, отвернулся, заложив руки за спину. Не Хуайсан не знал, куда себя деть. Что же, старший брат всегда поможет… по родственному. — Завтра ты уезжаешь на обучение в Гу Су Лань. Удачно, что тебе не придётся долго собирать вещи. Ступай. — Брат… Нервно дрогнула Бася в специальной подставке, Не Хуайсан предпочёл кинуться за дверь, прежде чем старший брат вспылит настолько, что сабля сама бросится ему в руки. Он собирался, как во сне. Брат был прав, у него осталось совсем мало вещей. Он только кивнул, когда Мэн Яо что-то спросил, и, кажется, кивнул не в тему. Он понятия не имел, откуда он взял веер — кажется, кто-то снова подарил, сопроводив лицемерными сожалениями о суровом главе клана Не. И он взял, сгорая от стыда. Нужно было за чем-то прятать измученное лицо. Нет, брат снова был прав, как всегда, и Не Хуайсан гордился им со страшной силой. В Гу Су было не только сложно учиться, но и весело, у него появились друзья, которые знать не знали всю эту ересь про страшного тирана старшего брата и бедную сиротку. Но как же часто ему хотелось вернуться в ту комнату и сказать: «Не уйду. Я тебя не боюсь». Но всё шло как надо. Если Не Минцзюэ сказал, что так надо — значит это правильно. Да, Не Хуайсан не оправдывал его ожидания, из него не вышло сильного воина, но разве все должны быть великими воинами? Это его собственная полоса бездарности. — Вы слышали? Глава клана Не пошёл по шлюхам. — Не может быть! — Может! Его видели в лавке, покупал подарок дешёвой девке. — Почему сразу дешёвой? — Да только дешёвая шлюха с восторгом примет такой ужас. Шёлк со слишком плотным глянцем, позолоту лепили с пьяной щедростью, драконы, фениксы, золотая цепочка по низу. Дорогая пошлость, сплошной ужас. — Дайте угадаю. Ярко-красного цвета? И ехидный смех. Да, действительно, ярко-красного цвета. Не Хуайсан осторожно потрогал веер кончиками пальцев и поднял изумлённый взгляд на старшего брата, припоминая этот случайно подслушанный разговор. — Это… мне? — Я искал тебе подарок, — тяжёлый взгляд Не Минцзюэ давил горячо, как масса расплавленного камня из огнедышащей горы, на висках вздулись вены. — Ты… любишь красивое. Чтобы веер. Здесь всё так красиво. — У меня нет слов. — Сожги, если тебе не нравится. На торжественном приёме в тот же вечер Не Хуайсан вызывающе и высокомерно щурил глаза над разливом алого и позолоченного. Дешёвые драконы кисти безрукого художника бессмысленно таращились с глянцевого шёлка на лакированном остове с богатыми и чрезмерными инкрустациями. Золотая цепочка блестела слезинками горного хрусталя. Фениксы приоткрывали клювы в недоумении, словно пытались понять, как их угораздило угодить на эдакую красотищу. Взгляды были прикованы к этому яркому слепящему варварскому великолепию, а Не Хуайсан запоминал всех и каждого. Каждый нюанс взглядов, каждый оттенок. Если будет нужно, он готов драться с любым, кто попытается что-то вякнуть. — Молодой господин Не… потрясающий веер. В том смысле, что он просто потрясает основы хорошего вкуса, как землетрясение, и разрушает здравый смысл до основания, — вкрадчивый голос прервался. Рядом в безукоризненном поклоне склонился новый глава клана Ланьлин Цзинь. Улыбался как обычно, словно ничего и не было, вот только теперь он Верховный Заклинатель. При нём злословие увяло, и внезапный поборник хорошего вкуса предпочёл с поклоном ретироваться. — Этот веер подарил мне старший брат, — упрямо выдохнул Не Хуайсан. — Молодой господин Не, я восхищён, — Мэн Яо по-прежнему на его стороне. — Это великодушный и прекрасный поступок. Это преданность. Не слушайте, что говорят злые языки. Верно. Кому, как не ему знать, как больно ранят чужие слова. Кому же… почему на его стороне только человек, после которого брату становится хуже? Почему? Он снова чувствовал подвох, и не мог раскопать причину. Не Хуайсан понадеялся, что никому не придёт в голову ляпнуть что-то про веер при его брате. Надежды не оправдались. Не Минцзюэ даже не постучался — вошёл в его комнату, сгрёб со стола веер, и пошёл прочь, сжимая его в кулаке с такой силой, что позолота обсыпалась жирными хлопьями, а фениксы и драконы в смертном ужасе бессмысленно таращились. Грустно падали слёзы горного хрусталя. Не Хуайсан босиком бежал следом в очередной попытке объяснить, остановить, а потом только смотрел, как веер горит в жаровне, источая жирный чадный дым дешёвой краски. — Почему ты не сказал? Что ты делаешь?! Не Хуайсан отмахнулся, кинулся к жаровне, выхватил из огня полыхающий остов, обжёг руки. Они ругались и орали друг на друга — он впервые повысил голос на своего старшего брата, не в силах сдержаться. В груди билась уже не золотая канарейка — там бесновался феникс, недобро сияя огненными глазами. От такой бури все домочадцы, включая прислугу, предпочли спрятаться подальше, чтобы потом можно было честно сказать — ничего не видели, ничего не слышали. — Почему ты не сказал? Почему пошёл с этой дешёвкой, всем демонстрируя… — … подарок! Твой подарок! Мне всё равно, что ты мне дашь — подними камень и подари мне, я буду с ним ходить везде! Подари мне саблю, подари мне нож — можно прямо в горло! — доспехи, лук и стрелы, подари мне взгляд, хоть убей, только дай мне что-нибудь! Ты — сам! Сам, не потому что подсказали, как сам решил! — Я тебе затрещину сейчас подарю! — Давай! Я буду носить с гордостью! Не Минцзюэ замахнулся, но он только подался навстречу, глядя с таким же бешенством. — Дурак… дурак… Так и не ударил. Опустил руку, покачнулся, мутно глядя на огонь, тяжело сел на пол и не сопротивлялся, пока Не Хуайсан торопливо сцеловывал каждый удар тяжёлого пульса с нервно стучащих висков, каждую гримасу с искривлённых болезненной злостью губ, подозрительный прищур любимых глаз. И только когда Не Минцзюэ с надрывным вдохом сам его поцеловал, он понял — вот он, подарок. Брат выбрал, что подарить. Всё, что у него было. Без остатка.