всё хуйня

Женьку всё не нравилось. Искусство — параша, чувства — говно, даже небо в Москве отвратительное, как кофе, который он покупал в автомате-будке лечфака. Нет, не депрессия, хуле, просто характер такой. Ну такой. Женьку всё не нравилось. Гуманизм дело червей, деканат — десятый круг ада (почему у вас так много пропусков? неужели не хотите быть хорошим врачом?! и вам бы постричься, евгений) (хуений), карта «Тройка» покоилась в нагрудном кармане рядом с крестиком и напоминала о доме. Отец, сын и Карл Маркс, бля. Мать писала в вайбере: «Здравствуй, Женечка. Что-то ты совсем нас забыл. Как дела?» Женечка срался в комментах под видео Навального и заливал макароны прекрасной фирмы «Каждый день» кетчупом. Женьку всё не нравилось. Толкотня Китай-города, капитализм, поколение блогеров, жёлтый цвет, культы, боги и анатомия. Он стрелял сигареты у корпуса онкологии, ходил в одних и тех же трёх футболках с группами, которые он слушал в пятнадцать, и, вероятно, подрачивал на Ницше. Женьку всё не нравилось. До одного дня. Одинцова — эта дамочка с ярко-красной помадой и томиком Эдгара По под мышкой — потащила его на какую-то пьянку к своему очередному ухажёру в честь открытия сезона КВН. Женёк заметил: «Это же блядский цирк». Анна ответила: «С бесплатной выпивкой». Женёк подумал: «Справедливо». Потом добавил, что справедливость — хуйня. Это сборище прокажённых трудно было назвать «вечеринкой» или, как выражалась Одинцова, «светским раутом», но приличные места, кроме бесплатных туалетов ТЦ, Базаров и не посещал. Слишком много чести. Они столкнулись на выходе, который служил входом, и этот мажорчик облил Женька пивом. После потаращился на него пару секунд, похлопал светлыми ресницами и звонко промямлил: «Соррян, не заметил». Хуйня вопрос. — Это Кеша, — представила его Анна. — С сестрой моей учится. Кеша. Как попугай. С дорогими часами на запястье, в бежевых брючках, чтоб как надо, и вежливой улыбкой на лице. Он сам подошёл, когда все начали расходиться: — Я тебя раньше не видел здесь. — Так я тебя тоже. — Будешь пиво? А хули нет, если угощают? Кеша сам добавился во вк. Сам написал на следующее утро. Сам спросил, как добрался, не болеет ли с похмелья, а потом скинул мем про коммунизм. Женьку вообще это не нравилось, а мем был ну просто чистым баяном. Кеша даже не старался. Они переписывались до следующих выходных, пока Кирсанов не позвал его пить кофе в какую-то пафосную кофейню на Маяковской. Пил, кстати, как настоящий мажор, мокко на соевом. Позорище. Если бы Базаров знал, с кем связался, то ни за что бы не мылся перед их «светским раутом». — Ты интересный, Жень, — Кеша улыбался так, будто каждый день долбил в дёсны. — С тобой не соскучишься. Тьфу. Но затирать что-то про утопичность коммунизма Женёк не прекратил. Анна листала профиль Кеши в инстаграме и его эко-активистские посты с лёгкой улыбкой. Что-то она зачитывала вслух, чтобы горе-одногруппник улыбнулся тоже: у Базарова был доисторический андроид с разбитым экраном и хуёвой камерой, поэтому он даже не пытался вникнуть в суть блогерства, — но Женьку это не нравилось. Вообще, Кирсанов учился на юрфаке: с огромными зеркалами в лифтах, пафосной плиткой вместо разбитых стен и стажировками где-то в Брюсселе. Вечно собирался то ли бросить, то ли перевестись на бюджет, а потом Базаров так и спросил: «Слушай, оно тебе вообще надо?» — и Кеша реально задумался. Он был немного фотографом, немного поэтом, немного блогером, немного тиктокером, немного стилистом, немного художником, немного режиссёром, немного музыкантом и немного того… короче, увлекался всякой хуйнёй. Мда. Он дарил Женьку стикеры во вк, звал в кино на всякую голливудскую парашу и всегда находил темы для разговора. Правда, всегда получалось так, что говорил больше Базаров, а этот мажорчик от слов «ты обосрался» только кивал и поддакивал, когда нужно, но, как писал Лукреций, так надо, релакснись. — Как тебе фильм? — спрашивал Кеша каждый раз. И каждый раз получал в ответ: — Да хуйня какая-то. — Знаешь, я тут такую книжку на днях прочитал! — Ницше? — Нет. — Чернышевского? — Нет. — Писа… — Маяковского. — Тогда хуйня. Кивал головой, и они шли молча. Базаров всегда горбился в три погибели, но даже так Кирсанов едва доставал макушкой до его подбородка. Цеплялся за его плечи, когда они бесцельно бродили по «Музеону» и рассматривали причудливые скульптуры: «Скользко просто, Жень», — и поправлял старое пальто Женька с очень важным видом. Москва с каждым днём становилась ярче, а ночи длиннее. Однажды Кеша сам напросился в гости в общагу. Вообще, оставаться на ночь было не по правилам, но раз уж свет юриспруденции сам захотел нарушить закон, то ничто не могло его остановить. Спали они в одной кровати, но всё одеяло Базаров отдал гостю. Просто жарко было, никакого гостеприимства. А на следующее утро тот с гордым видом надел одну из трёх футболок Женька, чтоб до дома доехать: — Не в грязном же ходить. Смело и безрассудно предположить, что одежда Базарова была чистой, ну да ладно. Женёк сам открыл их диалог во вк, сам спросил, как тот добрался, не замёрз ли без толстовки и, вообще… ёбана в рот. Может, даже жаль, что не буквально. В деканате был всё ещё ад, и Анна, смеясь, подарила одногруппнику резинку для волос, чтобы преподы меньше докапывались. На анатомии было скучно, в курилке — душно. Чернышевский оказался придурком, а Аркадий Кирсанов заходил в сеть три дня назад. Пиздец. Женьку это не нравилось. Он листал мемы, выбирал те, что посмешнее, и сохранял в мысленную папку «отправить Кеше». Толкался в метро, не особо торопясь на пары, и, надевая смятый белый халат, мысленно разрезал себе грудную клетку в поисках сердца, чтобы оно не мешалось. Нахуй, блядь, оно вообще нужно. Москва гасла под подошвами рваных ботинков. Но Женёк типа панк. Ему типа похуй. Вообще, он типа ушёл в запой, если по секрету, потому что всё стало ну совсем отвратительным. Бесформенная толстовка Кеши провоняла куревом и общагой. «Не знала, что у тебя есть другая одежда, — покачала головой Анна. — И тебе бы помыться, дружок». Кирсанов прислал ему голосовое на следующей неделе. Всё ок, Жень, ты, наверное, заметил, что я пропал, да? Так папа приезжал, я ему Москву показывал, всё такое. Только на вокзал проводил. Кек. Чем занят сегодня вечером? Базаров ответил: «Ты кто?» — и пошёл в душ, потому что Кеше не нравилось, когда от него пахло сигаретами. Наскрёб денег на проезд и на отвратительно-сладкий мокко на соевом. Кеша опоздал минут на пятнадцать и улыбнулся, как будто не только долбился в дёсны, но ещё и пускал по вене. Хуй этих мажоров ебаных знает. Он снова цеплялся за плечо Женька, и Женёк понял, что так жить нельзя. — Я тебе нравлюсь? — спросил. — Ну да… соррян? — промямлил Кеша. Женёк хотел сказать: «Ну тогда раздевайся, хуле. Чувства — говно, как ты не понял-то, идиот?» А в итоге сказал: — Это пройдёт. — Надеюсь, Жень, надеюсь. Ночью Базаров скинул ему мем. Самый смешной из тайной коллекции самых смешных мемов. Кеша уже спал — часа четыре было, — поэтому осталось только размотать наушники и слушать его аудиозаписи в открытом доступе. Но ёбаная реклама во вк решила иначе. Кеша обожал слать глупые селфи исподтишка в высоком качестве, и Женёк всегда знал, когда у Кирсанова насморк, а когда он просто притворяется больным, чтобы посидеть дома и почитать что-нибудь глупое из разряда Пушкина или Лермонтова. Кеша бывал в Италии три раза за последние пять лет, но не знал, как добраться до Химок, и больше предпочитал снимать людей, чем архитектуру или природу. Кеша был робким и мягкосердечным, но при этом очень упорным и смелым. Он носил кроссовки от Баленсиаги, но вместе с другими приятелями перепрыгивал через турникеты, когда не было денег на проезд. Кеша. Как попугай. Как птичка, что мечется в клетке и повторяет непонятные ей слова. Женьку он не нравился. Ни капли. Может быть. Это пройдёт, — твердил Женёк, а сердце стрекотало жёлтым, как худи Кеши: «Хотите — буду от мяса бешеный — и, как небо, меняя тона — хотите — буду безукоризненно нежный, не мужчина, а — облако в штанах!» Хуйня.