Тем временем в Нью-Йорке

Лёша провёл на новом месте уже полтора месяца. Экс-коллеги пару раз стучались в аську, но Слава по-прежнему молчал, и Лёша решил, что он уже достаточно восстановился для того, чтобы начать новую жизнь. Было бы глупо жить в Нью-Йорке и не выбираться дальше работы и своей такой чужой и пустой бруклинской квартиры. Бродвей, конечно, не в счёт. Поэтому однажды, в пятницу вечером, выходя с работы, он собрался с духом и завернул в заведение под вывеской «Зелёная гвоздика*». Это было самое приличное и интеллигентное название на весь Нью-Йорк: от вида других вывесок вроде «Гульфик» или «Не просто банан» Лёша даже краснел — после Москвы всё это было слишком непривычно. Зайдя в бар, Лёша нерешительно огляделся по сторонам. Внутреннее содержание этого заведения вполне соответствовало его названию — оно было слишком интеллигентным даже для Лёши. По телевизору крутили «Хэлло, Долли!» для кучки восхищённых парней в пайетках, которые не могли оторвать глаз от Барбры Стрейзанд, в углу виднелся проигрыватель для грампластинок в бирюзовом чемоданчике, по стенам были развешаны фото известных личностей с автографами, от Коула Портера и Ноэля Кауарда до Элтона Джона и Бой Джорджа — и вообще, это место напоминало скорее гей-библиотеку, чем гей-бар. К тому же, книг вокруг было полно, и некоторые посетители не на шутку углубились в чтение. Это всё было очень странно, но мило, и немного успокаивало нервы, поэтому Лёша направился к стойке. Бармен — высокий молодой человек в костюме-тройке, с клетчатой бабочкой на шее, платиновыми кудрями на голове и подводкой на веках — расплылся в улыбке. — Добро пожаловать в «Зелёную гвоздику», мой милый мальчик! Что будете заказывать? Лёша порядком опешил от внезапного «dear boy», но, кто знает, может в Америке так принято… стоп, а ведь бармен — явный англичанин. Надо узнать подробнее. — Я… не знаю даже. А сидр есть у вас? — Ничего, у нас всё есть. Сидр тоже есть, даже грушевый! Бармен дружески дотронулся до его руки, но у Лёши тут же сработал рефлекс, пусть и в переводе на английский. — Руки свои у… ой, простите, пожалуйста! Парень встал по стойке смирно, явно испугавшись такой реакции. — Простите, сэр, я не… — Не извиняйтесь, у вас отличные руки, мне нравятся, беру свои слова обратно. Правда, замечательные руки. И маникюрчик такой аккуратный! Это у меня просто привычка, надо отвыкать. — Где ж вы успели такую привычку подцепить, бедный ребёнок. Но насчёт маникюрчика спасибо. А почему сидр? — произнёс бармен, придя в себя и уже налив полную кружку сидра. — Не хотите чего-нибудь покрепче? — Очень странно было бы пить водку в вашей библиотеке. Я лучше так. — Вот, прошу вас. А что до библиотеки… да, у нас своя атмосфера. Тони хотел открыть бар, а у меня в Лондоне был букинистический магазин — вот мы и решили совместить. — Тони — это ваш?.. — Партнёр, да. По бизнесу и по всему прочему. Хотите, сядем за столик и поболтаем немного? Во искупление этого досадного происшествия? — Отчего же, я только за. — Услышав про партнёра, Лёша почувствовал и облегчение, и сожаление одновременно: бармен, как ни крути, был симпатягой. — Меня Алекс зовут, кстати. А как ваше имя? — Эзра, Эзра Фелл. Эй, Кроули? Тони?! — крикнул он за занавеску. Из-за клетчатой занавески показался ещё более высокий, невероятно худой парень — весь в чёрном, и тоже злоупотребляющий краской для волос, только рыжего цвета. Более контрастную пару было трудно себе представить — разве что Лёша и Слава… — Тони, дорогой, подменишь меня ненадолго, а? Мне надо поговорить с этим милым мальчиком, Алексом. — Знаю я твоё ненадолго, ангел, — беззлобно проворчал Тони и встал за стойку, а Эзра повёл Лёшу к свободному столику в углу. Лёша был полностью сбит с ног и неожиданной обстановкой заведения, и приветливостью хозяев. — Ну что ж, а теперь расскажите мне о себе, Алекс. По вам немного трудно понять — вы словно бы и настоящий бруклинец, насколько я, как британец, могу судить, и совсем недавно в Америке? Как это так? — Я правда живу в Бруклине, и я даже еврей, если вы на это намекаете, но я приехал в Нью-Йорк только шесть недель назад. Из Москвы. — Потрясающе, это просто потрясающе! То есть… вам, наверное, пришлось уехать? Политическое убежище? Говорят, в России всё совсем… Тут Лёша неожиданно для себя обиделся за державу. — Вовсе нет. То есть там конечно не территория тотальной толерантности, но и не везде одинаково ужасно. В Москве и Петербурге всё совсем неплохо. И… мне просто предложили здесь хорошую работу. — Хорошо-хорошо, простите меня, я ведь знаю не больше, чем слышу по радио… Алекс, что с вами такое? Вы не любите радио? Что случилось? — Я… я работал на радио. И я его до сих пор очень… люблю. Эзра Фелл вдруг словно выпал из своей наигранной аристократической осанки и обеспокоенно наклонился к Лёше поближе. — Вы ведь не совсем о работе сейчас говорите, да? Лёша лишь кивнул головой. Как печально обстоит дело с его актёрскими талантами, если этот незнакомец за пять минут разглядел его насквозь! Полтора месяца «восстановления» насмарку! — Коллега, как я понимаю? — продолжал аккуратно, но твёрдо допытываться любопытный мистер Фелл. Лёша снова кивнул… и тут его как будто прорвало. — Хуже того, я был его начальником. Сам только недавно это осознал, представляете? А всегда было ощущение, что это он главный. Он всегда такой спокойный, немногословный, уверенный, твёрдый… — А ещё у него были сильные мужские руки, да? — неожиданно иронично заметил Эзра Фелл, и Лёша вдруг понял, что перечисляет достоинства Славы с идиотской улыбкой на лице. Эзра понимающе улыбался в ответ, потягивая свою порцию грушевого сидра, и Лёша продолжал. — Точно. Я ему всегда так и говорил, «руки свои убери»! — Так вот откуда эта привычка, теперь понимаю. И это работало? Лёша снова помрачнел. — Когда как. Эзра тоже посерьёзнел и задумчиво поглядел на Лёшу. — То есть, вы сейчас хотите сказать, что иногда это не срабатывало, и вы оба… милый мальчик, но в чём же была проблема? В этот момент Лёша сердился на воображаемого Славу почти так же, как когда-то сердился на реального. Он сделал глубокий вдох и продолжил нарочито беспечно: — У него было много… дам. Женщин. Девчонок. Он был наш местный плейбой. Чёртов бисексуал. Горилла без мозгов. Эзра Фелл чуть не подавился сидром. — Не думаю, что проблема в его ориентации. Вон мой Тони вообще гендерквир, и ничего, живём как-то… — Гендер… кто? Боюсь, что до России эта терминология ещё не дошла. — А, ну он… — продолжил шёпотом Эзра, — он иногда одевается в женщину и просит называть себя Антонией. И не только на Хэллоуин! — Так вот как называется то, что Саша вытворял иногда… тоже коллега, кстати. Однажды захожу к нему домой, а он забыл, что в платье по дому ходит. — Нет, ну это не то же… хотя ладно, не так важно. А Саша — это разве не женское имя? — Унисекс. — Повезло вашему коллеге с именем, ничего не скажешь. Вам ещё чего-нибудь налить? Эзра сбегал ещё за двумя кружками сидра и они продолжили разговор. — Я был бы рад, если бы Слава наряжался в женщину, вместо того, чтобы с ними спать, — сурово продолжал Лёша, подкрепляясь новой порцией. — Алекс, но ведь… спать с женщинами — это достаточно обычное дело для большинства мужчин? Не правда ли? Лёша обвёл взглядом комнату, в которой ни один мужчина не назвал бы это обычным делом. Эзра перехватил его взгляд. — Я не про наш клуб говорю, а про мир в целом. Но я вас понимаю, иногда легко забыть, что ты в меньшинстве в этом холодном гетеронормативном мире. Так что там ваш… Слава? — Слава, да. Он… он спит с женщинами, но как-то… непонятно. У него ни разу не было отношений серьёзнее, чем «сделал своё дело и уходи». Если он и проводит с кем-то больше, чем одну ночь, то это замужние дамы, которые точно уходить от мужей не собираются. Или… — Или вы. Лёша был очень благодарен Феллу за его прозорливость. Не зря говорят, что бармен — это всё равно, что психотерапевт, но с лекарствами повкуснее. Он снова молча кивнул. — А скажите мне, Алекс: он просто спал с вами иногда и… всё? Что вы делали в остальное время, как общались? Глаза Лёши снова загорелись, и он окончательно отбросил притворство. — Как мы общались? Да мы были супер-командой! Если бы не мы, вся радиостанция ко дну бы пошла — мы же креативщики. Мы столько всего придумывали вместе, выполняли даже невозможные задания, понимали друг друга с полуслова… ну иногда ещё пили и курили дрянь какую-нибудь, тоже вместе. Эзра счастливо рассмеялся. — Как же это похоже на нас с Кроули! Особенно последний пункт, про дрянь всякую. Способствует общению вне работы, да? К столику немыслимо вихляющей походкой от бедра проскользнул рыжий Тони и обвился вокруг своего партнёра по бизнесу и всему. — Хэй, пацаны, а я вам закусь принёс, печеньки… мой ангел любит пожевать что-нибудь, я даже удивился, что он ничего такого не взял, угощайтесь! Так что ты тут про меня рассказываешь? — Про нас, дорогой, про нас. — Тогда и расскажи малышу Алексу, как всё было на самом деле, и как ты динамил меня шесть тыщ лет. То есть, я хотел сказать, шесть лет — но ощущалось как все шесть тыщ. Как я тебя звал свалить со мной на край света, а ты говорил «ты слишком спешишь, Кроули», ля-ля-ля. «Ты мне даже не нравишься, Кроули», ля-ля-ля. — Ладно, я всё расскажу, а ты иди работать, ладно? Спасибо за печеньки! — Немножко смущённый Эзра чмокнул Тони куда-то в висок, и тот двинулся той же гиперсексуальной походкой обратно к барной стойке. Эзра сидел совсем красный и машинально жевал печенье. А до Лёши вдруг дошло. — Мне показалось, или он сейчас сказал, что ты когда-то вёл себя в точности, как мой Слава? — Гораздо хуже, друг мой. Я спал... с другими джентльменами. — Оу. Молодец! — неожиданно произнёс Лёша по-русски. — Прости, что ты сказал? — Ой, это я случайно на русский переключился, прости. Это такой деликатный способ сказать человеку, что он… тот ещё зараза, но как бы и не обидеть. Главное — правильная интонация. А ну повтори: «молодец»! — Maladetz?.. — Вот, отлично получилось, у тебя талант! Но как же из этого всего у вас получилось то, что есть сейчас? Как до тебя дошло, что пора прекращать быть «молодцом»? Как Тони всё это выдержал? — Ну… мы познакомились, когда работали в ботаническом саду. Он был садовником, а я сторожем, и он нагло таскал яблоки с яблонь, да ещё и какую-то девицу угощать пытался, да и меня тоже… — А потом? — Потом я открыл свой книжный, а на полставки работал в той же фирме, что и Кроули. Не скажу, чем именно мы занимались, но наши отделы терпеть друг друга не могли. — Только не говори, что он был кадровик, а ты бухгалтер! — Откуда ты знаешь? — Это во всём мире так происходит, мистер Фелл. Вечное противостояние. А что дальше было? — Дальше мы заключили тайное соглашение — помогать друг другу по мере сил, и где-то раз в месяц нажираться до потери сознания у меня в книжном. Лёша смотрел на аккуратного, подтянутого и сияющего Эзру Фелла и никак не мог представить себе такую картину. Потом он вспомнил про Камиля — и смог. — Алкоголь — это яд, — наставительно произнёс Лёша. Вот наш техник, Камиль, такой был человечище, такая светлая голова, и совсем себя загубил. И что, только пили? — Курили ещё всякое. А что было потом… ну, похоже, что-то было, но я старался это не запоминать. Очень переживал из-за работы — вдруг главбух про всё узнает? Гендиректор у нас была — золото, а не женщина, воплощённая толерантность, но её редко кто видел, а главбух был такой мерзкий тип, хотя я далеко не сразу это понял. Это уже потом выяснилось, что у него было с начальницей отдела кадров… — Такое чувство, что у нашей радиостанции был лондонский филиал! И что, шесть лет вот такого безобразия, да? Как вам не стыдно, мистер Фелл? — Мне очень стыдно, милый мальчик. Я был идиотом, да к тому же трусом. А потом случился апокалипсис… — В смысле «апокалипсис»?! — Сгорел мой магазин, и Тони думал, что я погиб на пожаре, и вот, наверное, когда я увидел его реакцию… — на глаза Эзры при этих воспоминаниях навернулись слёзы, — вот тогда я окончательно понял, что никуда его не отпущу — а он тогда как раз перед тем устроил мне сцену и собирался уехать в Америку. Причём он до последнего предлагал мне поехать с ним, но я так боялся всё менять… а оно всё равно поменялось, совершенно без нашего участия. И фирма примерно тогда же развалилась — хотя тут, признаюсь, мы ей в этом немножко помогли. И тогда я просто расслабился и сказал Тони всё, как есть. И с тех пор мы живём долго и счастливо. — Я очень рад за вас обоих… но в чём мораль вашей истории? Что мне теперь, поджечь Славин дом? Развалить «Как бы радио»? Эзра выпрямился — он явно почувствовал себя некомфортно. Он поправил галстук и хотел взять ещё печеньку, но рука его зависла в воздухе. — Погоди, погоди. А ты вообще говорил Славе о своих чувствах? Лёша вдруг задумался. У него было ощущение, что он делал это всегда — на самом же деле, как он сейчас осознал, все эти вопли «как же я тебя люблю, родной мой человечище» были исключительно достоянием его внутреннего мира. До Славы вряд ли долетало даже эхо. — Честно говоря, он мне и не давал что-то сказать. Всё время говорил «будем считать, что между нами ничего не было» и «мы же оба понимаем, что продолжения не будет»… — Но ты хотя бы пытался? — Я… намекал. Эзра Фелл инстинктивно закрыл лицо ладонью, хотя вряд ли знал про такое слишком современное для него понятие, как фейспалм. — Ты… намекал. Спаси меня боженька. Знаешь что, друг мой? — Фелл оторвал руку от лица, с притворным раздражением встал из-за стола и поправил костюм. — Сейчас уже поздно, мне пора возвращаться к работе, но ты заходи к нам, как мимо проходить будешь. И тогда Тони расскажет тебе всё о том, как нужно «намекать» таким тугодумам, как я, или, извини пожалуйста, как твой бойфренд-горилла. Хорошего вечера! А печеньки возьми с собой. Когда Лёша выходил из бара-библиотеки с лёгким сердцем и с вкусным печеньем, платиновый Эзра и рыженький Тони синхронно помахали из-за стойки ему вслед.