Яд любви

— Что Вы видите на этой картинке? — человек в белом халате показывает белый лист с абстрактным черным пятном, стараясь повернуть так, чтобы девушка увидела. — Голубые глаза… — голос сиплый, губы потрескавшиеся, все тело в бинтах, а конечности прикованы к койке. — Почему голубые? — вопрос тихий, чтобы не спугнуть, но стараться смысла нет. Она итак все расскажет. — Его глаза были ярко голубыми, словно самое чистое небо, в котором сверкала яркая радуга — блики света, а зрачки словно стаи черных птиц в бесконечной лазурной свободе… — девушка улыбается, представляя то, что говорит. — Дальше… А на этой? — Врач перебивает, замечая, как она постепенно уходит в мысли. — Волосы. Его густые волосы цвета соломы, что так красиво развеваются на ветру, иногда закрывая лицо, от чего он мило морщится. Я вижу, как пропускаю их сквозь свои пальцы, а они утекают, мягко выскальзывают и небрежно ложатся локонами. Это чувство… Как будто ты идешь по полю, лаская ладонями верхушки пшеничных колосьев… — На лице улыбка, она плачет, но не чувствуешь своих же слез, не чувствует ничего абсолютно, лишь прислушивается к своему воображению, водя ладонью по воздуху, словно действительно ощущает на кончиках пальцев легкие щекочущие касания злаков. — Достаточно. Давай следующую. — А здесь… Я вижу россыпь родинок… На его теле они как звезды, и я могу собрать их в созвездия, дать каждой имя, связать их невидимыми нитями, как на картинках звездных карт. На носу, на губе, на нижнем веке, на руках… Они по всему телу, и каждую я помню, знаю, люблю! Они его личный кью-ар код. Такой набор есть только у него, и ни один человек больше не имеет идентичных ему созвездий. — пальцем по воздуху рисует аккуратно, словно соединяя точки, тихо мыча под нос мелодию. — Я покажу последнюю. — И верно. Будь их хоть миллион, я смогла бы найти сравнение. Потому что не хватит всех языков мира, чтобы описать его и мою любовь к нему. Но на этой картинке… Я вижу его слезы. Я вижу кристаллы, алмазы, бриллианты, сапфиры, падающие со звоном на мои руки. — Казалось, она вот-вот задохнется, перечисляя на одном дыхании. — Тэхен красив даже так, даже когда его носик красный, глаза опухли, а губы чуть скривились. Он прекрасен. И мне так жаль… — пациент замолкает, словно отходя от радужных мечтаний, закрывает глаза, медленно дышит, погружаясь в сон, но новый вопрос не дает уснуть. — Почему Вам жаль? — Потому что я сошла с ума.? — Интонация фразы, сопровождаемая нервной улыбкой, не дает понять, вопрос это или утверждение. — Я сама виновата. Мы страдали оба, но я страдаю больше. Мы болели оба, но я все еще болею. Мне больно. Больно! — Она вскрикнула, тут же падая обратно на койку. — Я видела, как закрывались навсегда его глаза, как по губам стекала кровь, как почернели мои руки от… Я не хотела… — губы ее трясутся, и девушка резко распахивает глаза. — Что Вы сделали? — Это не я… Не я. Не я! Я не хотела! Я не могла иначе! — пациентка срывается на крик, словно напуганное, загнанное в угол животное, но голос пропадает, как и силы. — Я любила его… — Тогда почему? — Потому что… Как сильно я его любила… Так сильно он любил меня убивать. Медленно… Мучительно… Да… Это сладкая мука начиналась простыми играми, невинные поцелуи, объятия и походы на свидания. Он был мил, покупал подарки, укрывал пледом и читал на ночь сказки, словно я ребенок. Он делал превосходный чай, знаете… Такой… С привкусом чего-то сладкого и… м… а ночью так ласково касался тела… Его пальцы длинные, гибкие, ловкие, так что дыхание останавливалось, пока он двигал ими внутри моего тела. — Девушка закусывает губу, улыбаясь, ерзает на простыне, пытаясь свести ножки, но не может из-за ремней. — Пока целовал, исследовал меня и просил не сдерживать стоны. А вскоре… Он перестал ласкать. Просил все чаще, он ложился рядом и одним лишь движением притягивал меня к себе, тут же давая ощутить его желание, что становилось все ненасытнее, входил сразу, не думая о моем удовольствии. Но мне все равно было хорошо! — Она усмехается и снова делает паузу. Вспоминать тяжело, но на душе так много. Хочется поговорить с кем-то, чтобы поняли, чтобы не осуждали. — Я все равно его любила, все равно терпела. Я позволяла ему все, даже тогда, когда он брал меня против воли. Когда связывал мои руки, не волнуясь о том, как мне больно, как веревки натирают до крови, а запястья отекают. Но мне начинало нравиться. Мне становилось хорошо. Правда! Мне было больно. Чертовски больно! Он стал бить меня. Сначала рукой, потом хлыстом, ремнем, а затем плетью. Эти шрамы никогда не заживут. Вы посмотрите, не бойтесь. Отстегните ремни, я покажу… — И врач на свой страх и риск снимает ремни только с запястий, позволяя девушке сесть и приподнять рубаху на спине. — Они всегда будут напоминать мне о его любви. Он становился Джокером, а я согласна была быть его Харли, терпеть насилие и глотать слезы, пока обрабатывала собственные раны и глотала обезболивающие. А он звенел наручниками, шуршал спичками, зажигая свечи, губами касался кусочков льда прежде, чем провести ими по моему телу. И я теряла рассудок, расплавляясь от этих пыток. А он не останавливался. Он делал это каждый день, ему не надоедало, он постоянно пробовал новое. Но мне становилось хуже. — Она нервно дергает рукой, от чего психиатр настораживается и пристегивает ее обратно. — Ну что же вы? Боитесь? — Продолжайте. — Все тело в гематомах и порезах, конечности стерты в кровь веревками и металлом, я сорвала голос, а слезы больше не текли, и тогда я захотела умереть… Но он не дал. Когда я провела по венам лезвием, он забинтовал мои раны, взял это лезвие и стал выводить им свое имя по всему телу. — Мужчина отодвинул рукав рубахи, чтобы взглянуть на выцарапанные имена. — И тогда я потеряла сознание от кровопотери. Но! — по палате раздался смех, хотя по щекам уже давно текли слезы. — Он привел меня в чувство, посадил на диету, словно собачонку, и запер в доме… А я поняла… Поняла, что больше не протяну… Что он сошел с ума, он помешался, он псих! А я попала под его влияние. Но я люблю… Я до сих пор люблю… И он любил… Он целовал мои порезы, пока я кричала от боли, потому что снова и снова текла кровь, которую он словно вампир высасывал из моих ран… И я не выдержала… Понимаете? Я не смогла! Я подмешала ему сначала снотворное, затем взяла его телефон, нашла нужного человека и заказала яд… Это было так страшно… Если бы он проснулся раньше… Я намазала им свои губы, когда он проснулся, и поцеловала его, а он сразу втянулся. Он вылизал весь яд, который вместе со слюной тут же попал в его организм. Я ликовала, представляя себе, как миллиарды ядовитых частиц разрушают его так же, как он меня. Я почувствовала ужасную тошноту, глаза начало жечь, но ему было хуже. Я хотела умереть с ним… Хотела забрать его с собой, он мой, я хочу с ним быть, но мне больно… Я смотрела на то, как он задыхается, как немеет его тело, сковывая параличом, сама ощущала слабость. Он кашлял кровью, плакал, а потом вдруг затих. Он смотрел на меня стеклянными глазами… А я теряла смысл жизни… Мне было так плохо, что не смогла дотянуться до остатков яда… Меня спасли! Зачем?! Я так хочу к нему… Я хотела умереть с ним в один день… А теперь он скучает без меня, и я не могу уйти к нему, пока вы не отпустите… Пустите? Ну же… Пустите! Она замолкает, закрывает глаза и шмыгает носом. Психиатр выходит из палаты, качая головой. — Ей нужно время. Она слишком много пережила. Бедная девочка…