***
Месяцем ранее. Честно говоря, Костя совершенно не понимает, как дальше жить и работать, когда Валик вытворяет Такое. Тот, в принципе, всегда ведёт себя довольно своеобразно, шикарно отыгрывая все роли и вживаясь в образ любого персонажа, и Трембовецкий рад бы восхититься его талантами и актёрской игрой, если бы всё это не касалось лично самого Кости. Валик слишком тактильный. Слишком открытый. Особенно, когда играет влюблённых персонажей, которые удаются ему лучше всего. В подобные моменты его глаза сверкают и излучают столько ярких искр, что Костя чуть не слепнет, сжимая в своих руках его пальцы и подыгрывая его любовному интересу. Валик, улыбаясь, касается его всё больше и больше, и чаще всего ему действительно плевать, как это будет смотреться со стороны. Он может спокойно засосать что мужика, что бабу, хотя, давайте смотреть правде в глаза, мужиков на сцене он засасывает больше. И только к Косте он подходит аккуратнее, целует не по-настоящему, а, скорее, больше закрывая рукой губы и целуя непосредственно уже её. Блондин задаёт вопрос, почему же только он один достоин такой пресловутой чести, на что получает лишь пожимание плеч и виноватую, смущенную улыбку. На том могли и порешать, но вот взаимодействий в импровизациях стало на порядок больше, чужие взгляды потяжелели, и очень часто лукавые глаза скользили по телу Кости с завидной регулярностью и вниманием, что одновременно и напрягало, и льстило. Поцелуев не было. Они дарились другим, из-за чего зрители смеялись, а Трембовецкий не мог понять — почему именно ему так неприятно это видеть? Валик же без комплексов практически, ему ничего не стоит выставить себя в смешном свете и получить овации за прекрасную постановку, так почему только в паре с Костей тот меняется до неузнаваемости и касается его лишь кончиками пальцев, даря нежную улыбку на ответный взгляд? Со временем Костя смиряется с бзиками коллеги и живёт дальше вполне спокойно, но вот в один вечер всё летит в бездну. Они празднуют окончание их небольшого тура, все слегка пьяные и веселые. Рома что-то громко кричит из-за стола, при этом истерически смеясь, Вовка сравнивает цвет бутылок, которые им принесла официантка, а Костя смотрит, как Валик в пьяном угаре двигается на танцполе. Видит, как тот позволяет чужим телам танцевать почти впритык. Спокойно наблюдает, как чужие руки — женские наравне с мужскими — гладят Валика по бокам, спускаются к бедрам и прокладывают путь к ягодицам. С абсолютно пофигизмом Костя поднимается со своего места и направляется прямо в глубь толпы, которая всё не перестаёт двигаться. Находит мужчину, тянет его за руку, упрямо ведёт сопротивляющееся тело наружу, к черному ходу. Свежий воздух холодно бьёт по щекам и морозит разгоряченную кожу, но ощущение чужой руки в своей не даёт замёрзнуть, и это — будто штиль на море, настолько приятно и спокойно. Даже сюда доносится музыка. Кто-то там поёт о «Грустном дэнсе», и невольно в памяти всплывает, что Валик обожает эту песню. — Что мы здесь делаем? — хихикает тот, наивно заглядывая в глаза напротив. Костя стоит и смотрит на него, такого красивого даже с испорченной прической на голове. — А что ты позволяешь себе делать? — он спрашивает в ответ, пытаясь действовать постепенно. — Ведёшь себя не пойми как. На эксперименты повело? Хочешь и девочку, и мальчика сразу? — А что, если да? — видимо, к Михиенко доходит, в чем дело. — Я молод, красив и свободен, самое время для экспериментов. Ах, как прекрасно быть свободным! — Это сейчас камень в мой огород? — ошарашенно интересуется Костя. — Ну, а в чей же ещё? Тебе ведь не положено… — Валик не договаривает, лишь неопределенно машет рукой и затыкается, потупив глаза. А Костя, походу, теряет суть их разговора. Что ему не положено? Вести себя, как шлюха на танцполе или лезть ко всем на сцене? — Уточнишь? — безумно хочется узнать, что же такое тупое поселилось в голове Валика, раз он творит такую дичь. — Ты же не маленький, — снова хихикает пьяный Михиенко, опираясь на стенку позади. Ему тяжело стоять, ему тяжело говорить и даже думать, зачем вообще эти разговоры сейчас? — Женатые мальчики должны вести себя прилично и не позволять другим целовать себя или обнимать чуть дольше, чем положено обычным коллегам. А коллеги должны выбросить из головы всё ненужное и зажить спокойно дальше, но сделать это чертовски тяжело, особенно, если эти женатые мальчики где-то очень глубоко в душе. — Что ты… Хочешь сказать? — бормочет Костя удивлённо, во все глаза уставившись на мужчину. Валик перестает подпирать стенку и подходит к нему ближе. — Наверняка, ты думал, почему я с тобой веду себя не так, как с другими. Я знаю, что ты замечал все мои изменения. Знаю, как реагировал, когда я лез к другим, а ты оставался в стороне. А всё это потому, что если бы я… Позволил себе хоть чуточку лишнего к тебе, я бы не выдержал… и не остановился. Я привык брать всё, но от тебя мне нужно абсолютно всё, до остатка. Твои мысли, твои мечты, твои волнения. Душу, тело… Всего ТЕБЯ, понимаешь? Но я не могу это получить, — он горько улыбается, нежно прикасаясь пальцами к лицу Кости. Тот стоит, не шевелясь, вслушивается в слова Валика и позволяет ему делать всё, что угодно. — У тебя семья, ребёнок. Я лишний в твоём прекрасном мире со своими желаниями и любовью. Хорошо, что я понимаю это, правда? — иронично замечает Михиенко, всё так же позволяя рукам жить своей жизнью. Теперь он аккуратно ведёт пальцами вниз к тонкой шее и тихо признаётся во всём, что давно накипело и просилось наружу. — С тобой так уютно, и мы такие романтичные на сцене. Мне нравится это до потери пульса. Я ловлю чистый кайф от наших совместных игр, а потом дрочу в душе, вспоминая каждое твое прикосновение на своей коже. Я чокнулся, но отпустить всё это просто не в силах. И уж точно не ожидаю на взаимность, всё-таки не вчера родился, но… — он не договаривает снова. Замолкает, смотрит пронзительно в глаза, а потом целует. По-настоящему, не закрывая рукой губы, а наоборот, этой же рукой притягивая парня к себе. Жмётся ещё сильнее, буквально желает впечатать тело Кости в своё. Поцелуй углубляет, ласкает губы, совсем тихо стонет и наслаждается всем, что делает. Ловит тот самый чистый кайф, потому что Костя. Только его. В данный момент. На пару секунд. Одну или две минуты. В первый раз и последний, потому что поцелуй обрывается на последних словах песни, что всё так же доносится из бара, а Костя шокировано смотрит на Валика и тянется вытереть губы. Он действительно их вытирает, избавляя себя от чужого посягательства, а Валик широко улыбается, несмотря на то, что в его глазах ничего, кроме пустоты. — Вуаля, что и требовалось доказать. Поэтому не мешай наслаждаться мне всем, что я хотя бы могу получить. И прости за поцелуй. Я пьян, — Валик разворачивается и уходит обратно в бар, оставляя Костю одного на улице. Удивительно, как никто ещё не вышел в это время и не спалил их. А впрочем, не это важно. Важно только то, что всё покатилось куда-то глубоко на дно, и оттуда им уже никак не выбраться.***
Прошёл месяц, а Валик ни словом, ни делом больше не показывал своё реальное отношение к Косте. Нынче всё, как прежде, — они шутят, выступают и показывают удивительную совместную гармонию. Только вот Костя каждый раз млеет под тёплой рукой Валика в «Интервью по слову», залипает на него в каждой Импровизации и смеётся с каждой его шутки. Помнит поцелуй, и хочет повторить. Жаль только, что в данную минуту Валик со сцены упрямо поёт, что, хей, он отпускает свою любовь под грустный дэнс, и, может, это к лучшему. Всё-таки женатые мальчики не должны позволять другим целовать себя.