Number Neighbor! (Номер по соседству)

      Эл была тихой всю поездку до дома.       Если бы каждые несколько минут Майк украдкой не кидал взгляды в сторону поникшей на пассажирском сидении девушки, он не был бы так уверен, что она вообще была здесь. Её взгляд прикипел к приборной панели его джипа, и она сдвинулась подальше от него, пытаясь скрыть беспощадно текущие по щекам слёзы.       Майк ощущал себя до боли бесполезным.       Он хотел поговорить, хотел спросить её о том, что случилось, но больше всего на свете он хотел, чтобы она была в порядке. Но он был ужасно напуган перспективой сказать что-то не так. Она была расстроена, очевидно, и он бы не посмел причинить ей ещё больше боли.       В конце концов, машина завернула на её подъездную дорожку, и он почувствовал невероятное облегчение, когда увидел, что парковочное место её отца было пустое. Он глубоко вздохнул, заглушив мотор автомобиля, а затем повернулся лицом к девушке, которую любил, морально подготавливая себя ко всему, чему угодно.       К сожалению, он встретился лишь с тем же видом, какой наблюдал с тех пор, как они сели в машину. Её короткие каштановые локоны качались в такт её тихим, приглушённым рыданиям. Её лицо было отвёрнуто к окну, потому что она всё ещё пыталась скрыть свои мокрые щёки.       Наконец, он обрёл дар речи.       — Малыш? — Когда она всё же не повернулась к нему, он потянулся и аккуратно заправил ей за ухо пряди, которые скрывали её. — Мы приехали, — проинформировал он, хотя она наверняка и так об это знала.       Он наблюдал за тем, как она незаметно утирает своё лицо и хлюпает носом, прежде чем посмотреть вперёд.       — Спасибо, — тихо прошептала она, боясь, что если она встретится с ним взглядом, то развалится на части прямо здесь.       Когда она схватилась за ручку, чтобы покинуть машину, выражение лица Майка с изначального взволнованного сменилось на недоумённое. Без сомнений он выбрался из автомобиля, чтобы последовать за ней.       Услышав это, она заверила:       — Майк, нет. Ты… Эм… Ты не должен входить.       — Что?       Разумеется, это не был конец. Разумеется, они собирались обсудить то, что произошло. Он подумал, что она ждала до дома, чтобы излить ту ужасающую правду, которую ей приходилось скрывать от него.       — Ты не хочешь, чтобы я вошёл?       Хотя она была очень прямолинейным человеком (как можно было заметить по их предыдущим перепискам), он не ожидал, что она будет так честна с её ответом.       — Нет, — просто сказала она, всё ещё отказываясь фокусировать свой взгляд на нём.       И с этим она повернулась обратно к дому и поспешила к входной двери с ключами наготове.       Дверь щёлкнула, и Майк выпал из своего оцепенения. Он сходил с ума, пытаясь осознать, что, блять, всё это означало. Она не хотела говорить об этом вообще? Или только сегодня вечером? Она не хотела, чтобы он входил? Она была расстроена из-за него?       Он взвесил свои варианты. Он мог дать ей время, чтобы разобраться с чем бы то ни было, терзавшим её изнутри, и вернуться сюда завтра с полностью распланированной речью, чтобы показать ей, как сильно он её любит.       Но при этом была высока вероятность того, что она запрётся в своей комнате, рыдая, поглощённая болью. Как вы понимаете, это не очень устраивало Майка.       Он метался туда-сюда между двумя вариантами, одинаково ни в чём не уверенный, но стоило ему только представить её застывшие слёзы, как он тут же понял, что должен делать.       Он двинулся по подъездной дорожке, буквально побежал, и ощутил облегчение от того факта, что дверь не была заперта (вламываться в дом шерифа казалось слишком ироничным, так что он был благодарен за то, что это не было необходимо).       Он переступал сразу по две ступеньки, пока спешил вверх по лестнице в доме, направляясь к её комнате. Дверь, украшенная бабочками и стикерами кошек, была захлопнута, и он даже не надеялся увидеть обратную сторону. Его страх усилился, когда он услышал её тихие всхлипы.       — Эл? — позвал он, прежде чем безрезультатно постучать.       Всхлипы оборвались с хлюпаньем, она была в шоке, что он здесь. Он был от части обеспокоен тем, что она не слышала его, бегущего по лестнице. Не должна ли она быть более осмотрительной? В конце концов, она дочь шерифа.       Когда он подёргал дверную ручку, выяснилось, что дверь была заперта, и он застонал. Ну конечно, она должна была запереть хотя бы одну из двух.       — Майк, я в порядке. Просто… иди, развлекайся со своими друзьями, — умоляла она с той стороны двери.       Она поднялась с пола перед своей кроватью и подошла к двери, глядя на себя в зеркало, висящее на ней [двери]. Она сняла свои заляпанные очки и положила их на комод, находившийся рядом со входом. Она скривилась от немного плывущего взора.       — Пожалуйста, Майк.       Он покачал головой, хотя она в любом случае не могла этого увидеть.       — Я не могу уйти, Эл. Ты расстроена. Пожалуйста, позволь мне войти. Поговори со мной, малыш.       Она зажмурила глаза, из-за чего по щекам снова покатились навернувшиеся слёзы.       — Я не могу. Это… Мне жаль. Тебе следует уйти. Это была плохая идея. — Казалось, что она нерешительно подбирает слова, что ввергло парня, ожидающего в коридоре, в ещё большее недоумение, поскольку всё это не имело смысла.       — Тебе жаль? Почему тебе жаль, лав? Что было плохой идеей? — спросил он, пытаясь удерживать тон своего голоса мягким и утешающим, хотя все потенциальные значения её слов разрывали его на куски.       Он поморщился, когда сдавленный плач вырвался из его хрупкой Эл.       — Я… Эм… Ты заслуживаешь большего, Майк. Пожалуйста, прости, — молила она, хотя он не знал за что. — Мне не следовало втягивать тебя в это. Боже, про… прости.       Майк почувствовал, как его собственные слёзы начали катиться по щекам, как будто ему было недостаточно неопределённости в её словах, чтобы сформировать другое значение. Другой смысл, а не тот, который вкладывала любимая им девушка, умоляющая оставить её.       — Эл, пожалуйста, открой дверь, — прохрипел он, тоже начиная умолять.       Он почти не поверил своим ушам, когда услышал щелчок замка. Он не сомневался перед тем, как осторожно приоткрыть дверь. Он не знал, было ли у него время на то, чтобы мысленно подготовиться к этому виду: её широкие карие глаза были полны безнадёги, — и это был первый раз, когда они пересеклись взглядами с тех пор, как всё полетело в тартарары.       Он тут же начал утирать её покрытые слезами щёки, внутренне подавляя собственную боль и сосредотачиваясь на успокоении девушки.       Она покачала головой, всё ещё удерживая его взгляд своим.       — Она была права, Майк. За мной следует слишком большой балласт… Балласт, который я не жду, что ты выдержишь. Это несправедливо, — заговорила она, как будто стыдясь себя.       Он сжал челюсти.       — Нет, нахуй её и нахуй всё, что она сказала. Я люблю тебя, Эл. Мне без разницы на твой балласт. — Она попыталась отстранить своё лицо от его рук, но он ей не позволил. — Я люблю тебя!       — Нет, Майк. Ты…       — Да, Эл! — возразил он, прижимаясь своим лбом к её. — Пожалуйста, малыш. Не позволяй тому, что она сказала, всё разрушить. Блять, ты самое лучшее, что есть в моей жизни.       Она всхлипнула и кивнула.       — Ты тоже самое лучше, что есть в моей жизни, — неохотно признала она, всё ещё выглядя неуверенно.       Стремясь не спугнуть свою удачу в такой напряжённый момент, он заверил:       — Мы не должны говорить об этом прямо сейчас. Ты не обязана вообще ни о чём рассказывать, Эл.       Он ожидал, что его слова немного облегчат боль в её шоколадных омутах, но она вздохнула:       — Я должна рассказать тебе. Ты заслуживаешь знать обо всём том балласте, что следует за мной. И после, если ты решишь, что это уж слишком, я пойму.       Он закатил глаза, немного раздражённый тем, что она в принципе рассматривала такую возможность.       — Ты сумасшедшая, Элеонора, — он попытался поддразнить её, используя её полное имя, но той восхитительной улыбки так и не появилось.       Эл отняла его руки от своих щёк и переплела их пальцы, прежде чем направить их и сесть у подножия её кровати (а то уж слишком для правила Хоппера «Никаких парней на кровати»). Она перевела свой взгляд на их скрещенные руки и глубоко, судорожно вдохнула, кажется, морально подготавливаясь перед рассказом.       Она начала.       — Я говорила тебе, что, когда мне было тринадцать, моя мама умерла. — Майк не знал, следовало ли ему что-то сказать или просто кивнуть. К счастью, она продолжила и без этого: — Это было очень неожиданно. В смысле, моя жизнь была абсолютно нормальной, а затем внезапно у меня просто… Внезапно у меня просто больше не стало мамы. — Её голос надломился, вызывая покалывания в его сердце. — Я правда очень многого не помню из того, что было после этого. Психиатр, к которому мой отец заставил меня ходить, говорила, что это обычный способ, чтобы справиться с травмой. Твой мозг, мол, блокирует всё это, чтобы помочь унять боль. — Она пожала плечами, как будто она не была до конца убеждена в этом. — Мой мир как будто остановился, пока все остальные продолжали двигаться… Даже мой отец. Он стал больше работать, оправдывая это всё тем, что теперь он был отцом-одиночкой, но я знала, что ему просто нужно было отвлечься. Мои бабушка с дедушкой давали в займы, так что очевидно, что деньги не были его итоговой целью. — Она отпустила одну из его рук и утёрла свою щёку тыльной стороной запястья, не позволяя себе снова разреветься. — В итоге я много времени проводила у бабушки с дедушкой дома, когда он работал, потому что он не хотел оставлять меня одну. Если честно, я думаю, я бы всё-таки предпочла бы быть одна, чем в их доме, потому что они были просто… Они были в порядке. Как будто она просто уехала в отпуск. Психиатр опять же сказала, что люди переживают это по-разному, но это всё равно какой-то бред, разве нет? Их дочь умерла, а они просто кивали и смеялись, как будто этого никогда не происходило. — Ему было больно слушать её, рассказывающую об этом, и он понимал, как тяжело ей было в то время. Она поджала губы. — Прежде у меня были друзья. Веришь или нет, я была даже популярна. Меня любили. Наверное, никому не нравятся зомби, потому что это именно то, кем я стала… По крайней мере, я ощущала себя именно так. — Он осознавал, что у неё действительно были проблемы. — Наверное, часть меня думала, что я проснусь, а всё вокруг снова будет как прежде. Она вернётся, и больше не будет этой огромной, сосущей дыры, которую некому было заполнить… Где-то за месяц до моего шестнадцатилетия я так думаю, что выпала из моей… называй это как хочешь: прострации, забвения, — без разницы. Я только помню, что внезапно осознала, что моя жизнь невыносима. Она не собиралась возвращаться, и все эти дни будут просто повторяться до тех пор, пока я не умру. Больше не было места для этих «Держись» или «Выше нос», которые могли бы всё исправить… — Её губы задрожали от её собственных слов. Она пожала плечами. — Так что я в конце концов просто решила, почему бы не ускорить процесс? — Он знал, что к этому всё идёт, но слышать то, как она произносит эти слова, было в миллион раз хуже. — Это была пятница, и я знала, что мой отец работал допоздна. Мои бабушка с дедушкой пригласили меня на ужин, но я сказала им, что не очень хорошо себя чувствую. Напомню тебе, что до этого мы жили рядом друг с другом. — Она прикусила свою дрожащую нижнюю губу, прежде чем кивнуть, пытаясь набраться храбрости, чтобы продолжить. — Эм… Итак, я пошла в ванную своих родителей и вытащила всё, что смогла найти и что бы не называлось «Аспирин». — Майку пришлось приложить усилия, чтобы не сжать её руку так сильно, как он только мог, пытаясь побороть боль в своей груди. — Очевидно, мой план провалился. Моя бабушка пришла, чтобы принести мне ужин, и она нашла меня без сознания на полу в ванной и вызвала скорую. — Она покачала головой, как будто ей было от самой себя противно. Часть его подумала, что, может быть, её отвращение было связано с её провалом, нежели с самой попыткой. — После этого и мой отец выпал из своего собственного забвения. Он был одержим моими посещениями врача и нашим временем, проводимым вместе. Мои бабушка с дедушкой вели себя так, будто это был несчастный случай, мол, я наивная и не знала, что произойдёт. — Наконец-то взгляд её покрасневших глаз стал более осмысленным, и она посмотрела на него. — Теперь ты знаешь, — прошептала она, а её голос был таким нежным, как будто она пыталась утешить его.       Надсадный всхлип сорвался с его губ, прежде чем он смог даже сообразить, что сказать.       — Эл…       Самая печальная улыбка, которую он только видел, растянула её губы, и она кивнула.       — Это огромный балласт, а? Маменькина дочка, депрессия и суицид. Не щади мои чувства. Я понимаю, — заверила она, расслабляя свою хватку на его руке и отстраняясь.       Он плюнул на слова. Они предали его уже достаточно за сегодняшний вечер. Вместо этого он обернул свои руки вокруг её тонкой фигурки, крепко прижимая её к своей груди и игнорируя резкий вдох, прозвучавший с её стороны.       В конце концов её напряжённое тело расслабилось, и она ответила на объятие, что на деле было гораздо больше, чем просто объятие. Он продолжал притягивать её ближе до тех пор, пока она не оказалась у него на коленях, и они цеплялись друг за друга, как утопающий за соломинку.       — Я люблю тебя, — прошептал он, осыпая частыми поцелуями её макушку, как будто это могло облегчить его собственную боль.       Её слёзы намочили его рубашку.       — Я тоже тебя люблю, — прохныкала она.       Прошло очень много времени, прежде чем они наконец-то смогли выпустить друг друга из этих отчаянных тисков, отстраняясь друг от друга настолько, чтобы увидеть залитые слезами лица.       Майк выпустил мягкий смешок.       — Блять, you're a mess¹, — сказал он, утирая её лицо, чтобы избавиться от слабых чёрных разводов, а затем поцеловал её щёки.       — Так и есть, — согласилась она, говоря не только о косметике на своём лице.       Он покачал головой.       — Даже со всем твоим балластом, я боюсь, тебе не спугнуть меня, лав, — проинформировал он, нежно убирая несколько выбившихся карамельных прядей с её лица. — Я никуда не уйду.       — Не уйдёшь? — спросила она, а небольшая, но искренняя улыбка наконец-то озарила черты её лица.       Он покачал головой и нырнул за быстрым поцелуем.       — Никогда.