mauve sunset

Всё, что нам осталось Это смотреть.

«Ты всегда был особенный. В день, когда мы познакомились, была хорошая погода, но мы не полюбили друг друга. Я уже и не вспомню причину.Может, виной тому была игрушка, которую я так нагло у тебя отобрал. А может и что-то другое. Я помню, как ты дёргал свою маму за рукав пальто, отвлекая её от разговора. Ты надувал губки, топал ножкой. Тебя любили и защищали.Меня нет.Но в этом нет твоей вины, Мин Юнги. Мы практически не виделись, только изредка и издалека. Ты казался мне недостижимой целью. Целью, которую люди называют смыслом жизни. Но ты так и оставался где-то наверху, смотря на меня злобным взглядом. Ты даже в детстве был идеалом, тем, кого ставили в пример мне, заставляя смотреть в зеркало. Знаешь, я ведь так и не полюбил зеркала, руки до сих пор чешутся разбить все те, которые есть на земле, но я тут же вспоминаю тебя. Твоим лучшим другом было зеркало, и меня после этого отпускает. Я был некрасивым. Помнишь ты это или нет—не знаю, но меня всегда тыкали лицом в эти злосчастные зеркала, доставая мои недостатки и показывая их всем. «Ах, он такой некрасивый, даже не знаю, добьётся он чего-либо» — моя мать просто обожала эту фразу, вставляя её повсюду. Я и сам так начал думать—некрасивый, а значит, должен оставаться в тени. Помнишь ли ты то, как моя мать влепила мне пощёчину прямо у тебя на глазах, обозвав уродцем—не знаю. Но тогда твои глаза загорелись, ты весь излучал злость и, подойдя к моей матери, заявил ей: «только я могу его так называть». Ты показался мне тогда сильным, наверное, сильнее я никого не встретил. Мы пошли в школу и попали в один класс. Ты всё также называл меня «уродом», но когда это делали другие, ты мог их и ударить. Не помню когда это произошло, вроде в третьем классе, когда объявил всем—Ким Намджун принадлежит Мин Юнги. Все начали уважать и боятся тебя. Знаешь, кто боялся и уважал тебя больше всех? Я. Несмотря на то, как ты показывал неприязнь ко мне, ты всё ещё оставался моим идеалом. В пятом классе мы начали расти. Твои детские щёчки ушли, уступив место слегка видневшимся скулам, и я понял, что схожу с ума. Ты стал похож на что-то неземное, я боялся даже дышать рядом с тобой. Ты собрал в себе красоту всех планет—ты был словно космос, вселенная. Я не заметил, как ты перестал меня называть «уродцем». Но и к себе не подпускал. Я помню твою первую девушку. Луна, так ведь. Я могу и ошибаться, но я никогда не забуду, как ты смотрел на неё. Ты всегда ждал её после уроков, а ждать приходилось долго. Она любила сидеть в кофейне, попивая латте и перечитывая конспекты. Ты старался учиться, чтобы быть, как она—но ты всё равно для меня был лучше любой девушки. Признаю, она была красивая—такие, как они, должны держаться около тебя. Два прекрасных лебедя. Принц и принцесса. И гадкий утёнок, Ким Намджун. Я загнал себя в угол постоянными упреками и комплексами. Я завешал все зеркала в комнате, а зубы чистил уставясь в пол, проклиная себя за то, что был уродом. Возможно, я и вправду им был, но я не должен был страдать так от этого. Ты в то время уже забыл о Луне, переключился на другую девушку. Я помню, как тогда сильно разозлился и сел на водную диету. Но сам же почти себя и угробил—в один из вечеров я сорвался и съел буквально всю еду, которая была у меня дома. И так раз за разом. Диагноз смогли поставить лишь спустя два месяца—анорексия и вкупе с ней булимия. Я прошел курсы лечения, но так тогда и не понял, что еда—не враг. Ты в то время первый раз попробовал курить. Я смотрел на то, как ты выпускаешь дым изо рта и злился. Да, я злился на Мин Юнги, на человека, который был моим центром всего, что у меня тогда существовало. Ты был красив, популярен, но так бездумно тратил своё здоровье на сигареты. Оно того не стоило, но не мне же решать, верно? Мне оставалось только смотреть. Ты проколол язык. Когда наши матери снова встретились, ты мне втайне показал пирсинг и обидно подколол «что, тоже хочется? Тебя уже ничего не украсит». Я смотрел на блестящую бусинку у тебя во рту и тогда не смог разглядеть, что это было не желание самовыразиться, а самоутвердится, показать одноклассникам, что ты тоже независим от того, что скажут родители. Я гордился тобой. Все мои комиксы Marvel тогда оказались в мусорке, а ты официально занял место всех этих супергероев вместе взятых, сам того не подозревая. В школе я был ботаном. Очки, после школы—домой, где меня ожидали кипы учебников. Именно тогда одноклассники и просекли фишку—Ким Намджуна можно пригласить на вечеринку, запугать или много чего ещё, но заставить сделать их домашнюю работу. Как ты знаешь, вечеринки я не особо любил, поэтому всегда получал от тех самых крутых парней, с которыми ты общался.Так что, к моим учебникам прибавились и тетради одноклассников. Я как покладистая собачка всё делал и приносил, даже не получая за свою работу элементарного «спасибо». Я не помню в каком классе это было. Но тогда я понял—что-то меняется. Все засматривались на девчонок, стараясь привлечь их внимание, а я смотрел только на тебя. Возможно, это было глупая детская влюбленность, но тогда именно я знал—тысячи девчонок не заменят тебя одного. Но ты, как и твои друзья, таскали одноклассниц в кино, угощали кофе и вообще—показывали то, что они им симпатичны. Я же давился своей безответной любовью, глотая все те слова, которые грозились выскочить, стоило мне открыть рот и оказаться поблизости от тебя. Ты сносил мне голову, Мин Юнги. Так проходили года. Меня жизнь уже успела потрепать. Ты, наверное, помнишь, как умерла моя мать. Диагностировали рак, а денег критически не хватало. Я совмещал работу со школой, отдавал всего себя, но видимо, не на все сто. Она умирала долго и мучительно, а я стоял за дверью палатой, боясь войти. Стыдно. Я опять сам себя затолкал в яму с комплексами, добавив «бесполезный». Что я за мужчина, если даже не смог спасти родителя. Дальше всё, как в тумане. Я не ушел с работы, живя один. С горем пополам сдал экзамены и чудом поступил. До сих пор не понимаю, как я выбрался из этого дерьма, однако твоя ухмылка всё ещё сидела у меня в голове. Сломался ты только однажды. Пришёл ко мне и заревел. Так, словно мы с тобой друзья с детства. Ты всё-всё мне рассказал—и про то, как ты устал притворятся, и про то, как ты вообще от самого себя устал. Мне бы тогда стоило тебя оттолкнуть, но я не оттолкнул—выслушал всё, и сочувственно покивал. Ты и тогда был для меня на первом месте, глупая любовь забила мне голову, не дав адекватно мыслить. И я сдался. Ты первый раз не оскорблял меня, не фыркал в мою сторону. Это была лишь разовая слабость, но я навсегда отложил это воспоминание в голове, иногда доставая и проживая его заново. Потому что ты, Мин Юнги, и был моей жизнью. Я окончил университет, но работать по специальности не пошёл. Меня не интересовало это, зато привлекала мысль о своём бизнесе. Кое-как скопив денег, взяв кредит, я открыл свою компанию. С каждым годом мы всё расширялись и расширялись, пока однажды кто-то не пустил сводку в жёлтую прессу, что мы помимо мебельного бизнеса торгуем наркотиками. Нашу компанию закрыли, и я остался практически ни с чем. Новую квартиру мне пришлось продать, чтобы закрыть кредит, порой, у меня даже денег на еду не было. Я вернулся в старый район, и я сильно удивился, когда заметил тебя, гуляющего со своими друзьями. На следующий день я пришёл к тебе, в надежде, что ты выслушаешь, но ты оттолкнул меня, выставив за дверь. Но я не прекратил тебя любить. Просто жил, и лишь иногда замечал тебя на улицах города. Я знаю, что ты можешь даже и не вспомнить меня, но я никогда не забуду тебя. Ты для меня и жизнь и смерть в одном флаконе, узнать тебя—добровольно сойти в ад, но я счастлив. Мне потребовалось чуть больше времени, чтобы осознать—чем больше я стараюсь тебя забыть, тем больше ты появляешься у меня в мыслях. Тебя надо периодически вспоминать, но только для того, чтобы забыть.Поэтому такие письма стали каким-то обычаем. Каждый месяц я пишу такое письмо, а затем забываю тебя. Правда, только на месяц, и редко вспоминая, но забываю. Ты и правда что-то неземное, Мин Юнги.» Намджун бережно складывает листок бумаги и кладет в тумбочку, возвращая внимание на договор, который лежит перед ним. Ким привык—Юнги не появится и просто так не забудется. Выдирать все эти воспоминания он не готов, поэтому и живёт с ангелом в своей душе, храня каждое письмо, адресованное Мину. Не прочтёт и не узнает— эти слова постоянно звучат в голове, стоит Намджуну написать очередное признание, а затем затолкать в дальний угол. Киму двадцать пять и он не верит в чудеса и ничего от жизни не ждёт. Если хочешь чего-то добиться, добивайся, полагаться не на кого—слоган Намджуна, у которого опять свой бизнес, который на протяжении двух лет никому не уступает первую позицию в Южной Корее. Ким готовится расширять территории, продвигая его в Китае и в Японии в это же время доказывая на Родине то, что его компания самая надежная. Намджун лично проверяет каждый товар, прежде чем отправить его. Ким добросовестно выполняет свою работу, поэтому вправе гордится собой. Но он не живет. Вместо сердца—камень, который всё выдержит, а вместо души—чёрная дыра. Сколько бы Джун сам себе не доказывал, что он выбрался из того момента, он каждый месяц переживает всё написанное, и только тогда может дать волю эмоциям. Накрывают воспоминания, заставляя вновь ощутить себя гадким утёнком, одноклассником прекрасного лебедя Мин Юнги, который забрал его сердце и отдавать не собирается. Ким каждый раз срывается, стоит ему сесть за стол и взять ручку в руки, начиная писать всё с той же фразы. Ты всегда был особенный. Джуну написать это уже стоит больших усилий над собой. У него в руках—власть, он может найти информацию про Юнги, найти, и забрать себе. Но тот сам себя показывает, идя в лобовую атаку. —Мин Юнги, двадцать пять лет, —хмыкает Джун, читая вслух резюме, к которому прикреплена такая красивая фотка. Плевать, что на обычном белом фоне, что у парня на ней синяки видно. Она всё равно самая красивая и желанная фотография.—Трудолюбивый, готов ко всему. Ким берёт ручку и подписывает приказ о том, что Мин Юнги официально работает у него. Намджун набирает номер, указанный в резюме и сохраняет в контактах, а затем набирает сообщение. «Ты принят. Готовься».