Улыбка

Нана улыбается мягко, с любовью — как и положено матери. Треплет Тсунаеши по волосам, щебечет какую-то наивную чушь и не забывает подкладывать добавки многочисленным домочадцам. Нана старательно делает вид, будто не замечает отчаянную мольбу в глазах сына, только чуть дрожащие руки могли бы выдать её, но в творящемся вокруг беспорядке всем не до того. — Тсу-кун, я приготовила вам с ребятами бенто, пакет у порога. И не забудь аптечку! — это все, что она может сделать. Ведь Нана — наивная дурочка, неспособная увидеть происходящее в её же доме. Заботливая, но недалекая домохозяйка, для которой мафия всего лишь забавная игра сыночка и его друзей. Они получают не только синяки и ссадины, а ещё и ожоги, переломы, ножевые и пулевые ранения? Ах, дети нынче такие активные, а Тсу-кун такой неуклюжий! И с чего вы решили, что это были пули?.. Нане необходимо быть дурочкой. Это её защита — хлипкая, ненадежная, однако единственная. Тсунаеши лишили и этой малости из-за проклятого права крови. Пока Нана притворяется слепой и глухой, она может безнаказанно журить жестокого киллера в обличии ребенка, отнимать у него кофе (детям нельзя!) и наказывать на сладкое, когда его «уроки» для ее сына переходят все границы. Она может мило улыбаться, когда расплачиваясь в супермаркете, слышит совсем рядом ругательства на итальянском, которые через несколько минут заглушит грохот взрывов. Может быть веселой любящей маман, как её называют эти несчастные, искалеченные судьбой дети. Даже Реборн, уж на что не прост, по сути своей  лишь бедный сломавшийся ребенок — от того и тянется к заботе едва заметно, вопреки разуму и инстинктам. Да, порой Нана всей душой желает, чтобы всего этого в её жизни никогда не было — этой лжи, этой скрытой грязи, этого непокидающего страха «а что, если»; когда становится совершенно невыносимо, она надрывно плачет, запершись в ванной и заглушив рыдания шумом включенной воды. Но потом вспоминает шебутного Ламбо, вежливую И-Пин, ласкового, как котёнок, Фууту, надежную, пусть и своеобразную, Бьянки. Вспоминает смех, захвативший прежде тихий дом, и зреющие в глубине глаз сына рыжие искры того упорства, что она когда-то своими же руками и погребла в чрезмерной материнской любви. Они с Иемицу так сильно желали подарить единственному сыну безоблачное детство, что не заметили, как все вышло из-под контроля. Как мягкость превратилась в безвольность, принятие любым — во вседозволенность, а единственный ребенок угас, превратившись в закомплексованного, ничем не интересующегося мальчика. Возможно, будь она сама тверже, останови её вовремя муж, Тсуне сейчас было бы легче? На этот вопрос ответа уже не узнать. Нана в полной мере не понимала тогда, много лет назад, на что шла, выходя замуж, хотя что-то подсказывало ей, зудело слабым отголоском интуиции, да и сам Иемицу пытался намекнуть. Но Нана любила его, да и сейчас любит до безумия, несмотря на редкие встречи и недоговорки. Она понимает, что это для ее защиты, и ненавязчиво вплетает в разговоры с наивными девочками Киоко-чан и Хару-чан советы и поддержку. Они уже втянуты в игры мафии, вскоре настанет их черед ждать дома, шептать молитвы, неизменно улыбаться и делать все, чтобы родные люди почувствовали себя любимыми, смогли хоть на краткие мгновения отдохнуть от бесконечной гонки безумия. Нана улыбается, даже если на самом деле хочется кричать. Киоко и Хару улыбаются в ответ.