Черная петля

"— Зло у него в крови, — сказал Гловер. — Он бастард и рожден от насилия, что бы там ни постановил мальчишка‑король. — Если снег бывал когда‑нибудь черен, так это он, — подхватил лорд Виман". Танец с драконами

Рамси I Рамси открыл глаза и, отдернув красный полог балдахина, с хрустом потянулся. Несмотря на ранний час, в комнате было светло — лучи утреннего солнца пронизывали ее насквозь. Со двора доносился звонкий лай, заглушающий все остальные звуки. Рамси вытащил из-под кровати ночной горшок, поставил его на скамью у окна и, облегчаясь, принялся наблюдать, как Костяной Бен поочередно облачает поскуливающих от нетерпения гончих в ошейники и защитные корсеты. По коже пробежали мурашки от радостного предвкушения грядущей охоты. Вчерашним утром один из лесничих заметил в роще следы крупного кабана, а затем возле Лосиного ручья обнаружил примятый кустарник и взрыхленную землю — ночное лежбище зверя, — и Рамси немедленно отдал приказ своим ребятам готовиться к охоте. Он часто выезжал в лес вместе со своими подручными, но обычно привозил в замок мелкую добычу: подбитых зайцев, куропаток и уток, а один раз — мелкую лисицу. Последний раз Рамси загонял кабана, когда еще отец был в Дредфорте и у них гостил Роджер Рисвелл. В охоте участвовало тридцать человек, вооруженных рогатинами, луками и копьями. Они преследовали зверя четыре дня, пока наконец собаки не окружили его возле корней векового дуба. Вепрь распорол брюхо нескольким псам, был разъярен и смертельно опасен. Отец отдал Рисвеллу право добить зверя, и тот ударом копья прикончил его, получив лавры победителя и почести на пиру по возвращении в замок. Рамси предпочитал охоту иного рода, но мысли о погоне за опасной лесной тварью будоражили кровь так же сильно, как и приготовления к травле двуногой дичи. Зверя ведет инстинкт, а человека — разум. Гораздо интереснее играть с теми, кто имеет хоть каплю смекалки, как, например, деревенская девка Джейни, которая едва не обвела его вокруг пальца. Она нашла издохшего и почти сгнившего барсука, обмотала ноги обрывками его шкуры и сделала крюк, спустившись по ручью. Правда, ума у нее хватило лишь на то, чтобы побежать из леса к собственной деревне, поэтому, когда стало ясно, что собаки потеряли след, Рамси направил погоню именно туда. Среди ячменного поля он настиг беглянку и подарил ей чистую смерть за хорошую охоту. Он очень редко проигрывал и почти никогда не упускал добычу, хотя давал своим пленницам фору в несколько часов. Два месяца назад он позволил Вонючке и его девке бежать по лесу всю ночь напролет и выехал из Дредфорта лишь когда взошло солнце. Несмотря на это, Рамси догнал обоих слишком быстро и охота закончилась. Он был весьма разочарован, но девка сопротивлялась так смело и отчаянно, а Вонючка пялился на него с таким животным ужасом, что Рамси оттаял и решил, что травля завершилась удачно. «Кира, — вспомнил он имя той девки, натягивая бриджи. — Швырялась в меня камнями, а затем пнула коленом в живот, сучка». Когда они вернулись в замок с кожей Киры в седельной сумке, Вонючка тоже лишился кусочка шкуры — Рамси освежевал его указательный палец на левой руке, а затем… От накативших воспоминаний сладко заныло внизу живота. «О Боги, как же он орал и умолял о пощаде!» В дверь постучали, послышался голос одного из его оруженосцев Фреев: — Милорд? Мы принесли вам горячую воду для умывания. Оба, Большой и Малый Уолдеры, кряхтя под тяжестью ведер, зашли в комнату. — Милорд Рамси, пожалуйста, возьмите меня на охоту! — снова начал ныть Уолдер Малый, круглолицый крепыш с толстым брюхом. Он был высок для своих лет и слишком нахален. Вчера он несколько раз подходил к Рамси с этой просьбой, пока не получил затрещину. — Закрой рот, — беззлобно ответил Рамси, плескаясь над тазом с водой. — Это охота на вепря, а не лесная прогулка. Ты еще мал для таких развлечений. Он часто брал с собой оруженосцев поохотиться — Уолдер Малый радостно загонял зайцев и научился правильно свежевать их тушки, однако Рамси не хотел, чтобы мальцы-Фреи участвовали в травле кабана, потому что эта охота была смертельно опасной. Не хотелось бы лишиться какого-нибудь Уолдера из-за дурацкой случайности — подвернувшей ногу лошади или вепря, внезапно выскочившего из укрытия. К тому же мальчишки только бы испортили весь азарт преследования зверя. После завтрака из ячменных лепешек, ветчины и масла, оруженосцы, держа рты на замке, облачили Рамси в одежду для охоты. Поверх плотного шерстяного дублета с эмблемой дома Болтон на груди Уолдер Большой застегнул на Рамси колет из вареной кожи, прошитый кольчужными кольцами, затем зашнуровал теплые сапоги и натянул перчатки на подставленные руки. Уолдер Малый надел на него пояс с ножнами: на левой стороне висел фальшион, на правой — кинжал и свежевальный нож, с которым Рамси никогда не расставался. Затем оруженосец осторожно стянул его волосы в хвост на затылке и набросил на плечи длинный плащ из волчьих шкур. Рамси сам застегнул на плече пряжку, сделанную из волчьих клыков. — Вон отсюда, — негромко приказал он, оглядев себя в бронзовое зеркало. Неплохо, очень неплохо. Парни уже должны дожидаться его во дворе в полной готовности — с оружием, оседланными конями, запасами еды и вина в седельных сумках и девочками, повизгивающими от нетерпения. Сегодняшним вечером всех ждет пир с жареной веприной. А затем он прикажет привести к себе Вонючку и, возможно, даже угостит его куском дичи, если тот будет вести себя хорошо. Рамси переполнял боевой пыл. Распахнув дверь пинком, он сбежал вниз, перепрыгивая через ступеньки. Все были на месте: Костяной Бен, сдерживающий свору собак; Деймон с блестящим от сала кнутом; хмурый Алин рядом с Молчуном; Живодер, отпускающий глумливые шуточки над золотушным Диком под хихиканье Лутона. Расстроенный Малый Уолдер подвел к нему рыжего коня и бережно вручил охотничий рог. — Удачной вам охоты, милорд, — поклонился он, и Рамси небрежно потрепал его по щеке рукой в перчатке. Он вскочил в седло Кровавого и затрубил в рог, что было сил. Из окон выглядывала челядь, караульные выстроились в две шеренги, пропуская кавалькаду всадников. Как только гончие перебежали мост и устремились в поле, Рамси, не утерпев, погнал коня галопом, дрожа от возбуждения. За ним с гиканьем помчалась свита. Деймон-Станцуй-Для-Меня орал, свистел и улюлюкал громче всех. Осенний лес сковали ранние заморозки: лужицы воды покрылись тонкой корочкой льда, земля была твердой, а воздух свеж и напоен ароматом опавшей листвы и хвои. Собаки уверенно взяли след кабана и скрылись в чаще. Рамси, то и дело понукая Кровавого, гнал на звук надсадного лая девочек, преследующих добычу. Низкие ветви страж-деревьев то норовили хлестнуть по лицу острыми иглами, то вцепиться в волосы, но Рамси привык к бешеной скачке в лесу и твердо вел коня, вовремя замечая поваленный ствол, овраг или черную рытвину среди пожухлой травы. Спускаясь с пригорка в лощину, поросшую молодыми деревцами, он увидел на другом склоне стаю девочек и удирающего от них кабана. Матерый бурый зверь с огромными желтыми клыками мчался напролом через кустарник, выбрасывая из-под копыт ворохи красных листьев. Несомненно, охота была близка к завершению. Рамси резко осадил Кровавого в лощине и, оглянувшись, обнаружил, что его парни порядком отстали. Где-то вдалеке доносились крики и лошадиное ржание. «Ленивые болваны! Их обогнал бы даже Вонючка!», — Рамси раздраженно фыркнул и поднес к губам рог. Он трубил в него до тех пор, пока на пригорке не показались Деймон и Костяной Бен на взмыленных конях. — Иные вас дери! — рявкнул Рамси. — Девочки уже почти загнали вепря! Какого пекла вы там копаетесь?! Костяной Бен вдруг нахмурился. — Милорд… — он поднял руку вверх, призывая прислушаться. — Собаки замолкли! Рамси напряг слух — и впрямь, лай девочек стих, как будто кабан за считанные мгновения успел разделаться со всей стаей и скрыться. — В чем дело? — спросил он. — Бен, почему они молчат? К Деймону и Бену наконец присоединились остальные. У всех на всех лицах читалось недоумение — видимо, их тоже озадачили внезапно затихшие собаки. — Может, пока вы трубили в рог, м’лорд, девочки загрызли кабана до смерти? — несмело предположил Желтый Дик. — Болван! — бросил Рамси, а Костяной Бен сказал, что только взрослый лютоволк способен перегрызть горло кабану. Рамси напряженно вслушивался в звуки леса: карканье ворон, шорох листвы на ветру, тихий шум овражного ручья, хруст веток под копытами коней, переступающих с ноги на ногу. Ни лая, ни рычания, ни поскуливания. Он был готов поклясться всеми Богами, что пока трубил в рог, не слышал лая девочек, окруживших кабана. К тому же вряд ли бы тот сумел за короткое время задрать целую дюжину собак, чьи животы и шеи защищали жестяные пластины, обшитые тканью. — Бен, какого пекла молчат собаки? — повторил Рамси, и тот обеспокоенно пожал плечами. — Милорд… я не знаю, — он спустился в лощину и поравнялся с Рамси. Засунув в рот пальцы, Бен громко свистнул и вспугнул двух соек со старого вяза. Собаки не отозвались, и псарь свистнул еще раз — так протяжно, что у Рамси зазвенело в ушах. Деймон скривился и яростно заскреб пятерней в засаленных волосах. — Хватит! — крикнул Рамси. — У меня сейчас голова лопнет от твоего клекота! Девочки не могли уйти далеко, они бежали прямиком через лощину и почти настигли вепря. Я видел его собственными глазами и уже давно бы заколол, если бы не стал дожидаться вас! Дубины убогие! Вы что, первый раз уселись в седло?! — Уж больно шибко бежал ваш конь, м’лорд, — подобострастно сказал Дик. — За вами в лесу никто не может угнаться. — Коли вы, милорд, видели девочек недавно, то мы их сейчас найдем, — уверенно сказал Бен. Рамси, подавив раздражение, ударил в бока Кровавого: — Все за мной! Не отставать! Он взобрался по склону, перепрыгнул через заросли кустарника и, миновав редкую рощицу, оказался на небольшой лужайке. От увиденной картины Рамси настолько опешил, что рванул поводья изо всех сил и Кровавый, встав на дыбы, захрипел и пустил розовую пену. Подоспевшие парни ошеломленно остановились чуть позади него. Зеленую лужайку пересекал небольшой прозрачный ручей. Несколько серых валунов торчали из травы, будто оброненные игральные кости великана. На одном из камней сидела грузная приземистая старуха в бурых лохмотьях. Лицо с обвисшими брылами усеивали бородавки, из-за глубоко запавшего рта кончик носа почти касался подбородка. Вокруг нее на траве лежали собаки — вся дюжина — положив морды на вытянутые лапы, они смотрели на безобразную каргу, словно щенята на суку-мать. — Куда делся кабан? — выкрикнул Рамси. — И что ты сделала с собаками, тварь?! Та прошамкала в ответ: — Ни приветствия, ни доброго слова… экая неучтивость! Почему бы тебе не уважить старую леди как полагается? Или ты способен только на оскорбления? — Что?! — Рамси не поверил собственным ушам. «Эта уродливая жаба смеет насмехаться надо мной?!» — Что ты там мямлишь, паршивая тварь?! Я твой лорд, старая сука! На колени, живо! Старуха покачала головой, тряся темными брылами. Глубоко посаженные глаза были измазаны какой-то желтой дрянью, и Рамси представил, как поочередно вонзает острие кинжала в эти закисшие гляделки. Костяной Бен снова свистнул, подзывая собак, но те и ухом не повели, продолжая преданно смотреть на старуху. — Да она ведьма! — испуганно прошептал Лутон. Молчун открыл безъязыкий рот и что-то прореготал, словно мул на случке. — Заткнитесь все! — Рамси почувствовал, как от злости разгорается лицо. — Ты, мразь! Если сейчас же не встанешь на колени, я спущу с тебя твою дряхлую шкуру и заставлю сожрать целиком, кусок за кусочком! — Черная кровь, черные мысли, — забормотала старуха, покачиваясь на камне. Ее обрюзгшее жирное тело тряслось, как студень. — Черные дела, черные замыслы, черное прошлое, черное настоящее и черное будущее. Одно лишь имя у тебя белое, бастард из черного замка, но и его ты скоро перекрасишь. От ярости у Рамси перехватило горло. Он попытался вдохнуть, но бешеное исступление словно каменным жерновом сковало его ребра. Рот искривился в судороге, напряглись все жилы, и задеревенел живот. Такие приступы в последнее время случались с ним все чаще. Нужно было немного подождать, когда клокочущий гнев наконец стихнет и позволит ему дышать, а затем перескочить ручей и одним ударом срубить башку старой уродины. — Ведьма, ведьма! — вновь закричал Лутон. — С такой чернотой внутри ты обречен блуждать во тьме по кругу целую вечность, — нараспев говорила старуха, продолжая раскачиваться. — Ходить в черной петле до самой смерти! Никто никогда не полюбит тебя, черный бастард! Никто никогда не оплачет твою смерть, черный бастард! Ты никому не нужен, одна лишь черная ненависть окружает тебя, словно ночная мгла. Черная тварь пожирает твое сердце и душу. Расстанься со своей тварью, черный бастард, только так ты сможешь избавиться от своих оков и разорвать петлю. Приступ яростного безумия миновал. Рамси, выхватив из ножен фальшион, в три прыжка пересек поляну и оказался рядом со старой каргой. Он взмахнул мечом, и клинок со свистом рассек воздух — старуха исчезла, а вокруг Кровавого с заливистым лаем запрыгали девочки. Рамси быстро огляделся: старуха не могла скрыться — жирная неповоротливая жаба не пробежала бы и десяти футов. Он видел ее мгновение назад, и удар фальшиона должен был снести ее голову. На деревьях, что окружали поляну, не шелохнулся ни один лист, не было слышно и топота удирающих ног, лишь девочки продолжали весело скакать вокруг его коня, словно хвастаясь пойманной добычей. Рамси огрел плеткой двух особо назойливых собак, и те, поджав хвосты, заскулили. Его парни так и стояли на другом конце поляны: на лице Лутона и Молчуна застыл ужас, Костяной Бен недоуменно глядел на пустой валун, где только что сидела старуха, а Желтый Дик что-то бормотал, поднеся к губам амулет, сплетенный из сухих веток и какой-то дряни. Деймон, хлестнув коня, перепрыгнул ручей и остановился у валуна. — Где эта сука? — спросил Рамси, медленно обводя взглядом своих подручных. — Я же говорил, что она ведьма, — сказал Лутон. — Она навела порчу на собак и напустила на нас морок! Молчун испуганно кивал в такт словам Лутона, а Дик все что-то шептал себе под нос и нацеловывал свой омерзительный амулет. «Забить бы тебе его в глотку, болван!» Костяной Бен спешился и, подозвав девочек, наконец-то успокоил их. Он внимательно осмотрел каждую — глаза, клыки, животы и лапы, — и произнес: — С ними все в порядке, милорд. Не знаю, что на них нашло. — Так, — Рамси облизнул пересохшие губы. — Она не могла просто исчезнуть. Старая карга спряталась где-то поблизости и сейчас посмеивается над нами. Мы разделимся. Бен, пусти двух собак по ее следу. Остальные продолжат преследовать кабана. Он показал на глубокие отпечатки кабаньих копыт во влажной земле у ручейка, который пересекал поляну. — Деймон, Алин и Живодер, принесите мне голову этой старой суки, и я щедро вознагражу вас, — сказал он. — Все остальные — за мной! Продолжим охоту на вепря. Сегодня вечером мы должны вернуться в Дредфорт с двумя трофеями. Если упустим хотя бы один — я буду очень разочарован. Вы ведь не хотите разочаровать своего милорда, олухи?! Они блуждали в лесу до глубокого вечера. Собаки то брали след кабана, то теряли его, а затем побежали вдоль лесной речки и в сгущающихся сумерках вывели охотников к той самой пресловутой поляне. Там, привязав лошадей к деревьям, Деймон, Кислый Алин и Живодер уныло сидели на валунах вдоль ручейка. Они, отводя глаза, наперебой принялись говорить, что собаки так и не сумели встать на след исчезнувшей старухи. Девочки крутились на поляне, словно потерянные щенки, и не желали идти дальше, несмотря на команды, понукания и удары плетью. В конце концов, пока Живодер возился с потерявшими разум собаками, Деймон и Алин пустились вскачь по лесу — они прочесали округу в две лиги, но не нашли ничего, кроме объеденного трупа лани, которую, видимо, загрыз сумеречный кот. Рамси молча выслушал их сбивчивый рассказ, чувствуя, как в груди разливается ледяная чернота. Он проиграл. Его обвела вокруг пальца какая-то жирная старая жаба. Она испортила ему охоту и ушла от возмездия. Он не сумел догнать кабана, а его болваны не смогли поймать старуху. Он проиграл. «Я упустил добычу. Иные всех дери, как же так вышло?! Эта сука заплатит мне за все, она дорого заплатит! Я отыщу ее логово, где бы она ни пряталась от меня. Завтра. Я поймаю ее завтра. А затем мы продолжим охоту на вепря». Не дослушав Деймона, он сделал знак следовать за ним в Дредфорт, и понурые парни молча последовали приказу. Даже девочки притихли — они бесшумно трусили рядом с Беном, низко опустив головы и хвосты. Чем ближе становились зубчатые башни Дредфорта, тем сильнее досада и гнев охватывали Рамси. Он чувствовал, что еще немного и кипящая ярость перехлестнет через край, заставив его голову лопнуть, как перезревшую тыкву. Он почти ничего не видел и хрипло дышал, до боли стискивая в кулаке поводья. Перед глазами стояло лицо старой уродины — она ухмылялась беззубым ртом и кричала «Бастард! Бастард из замка!» Если бы не эти болваны, Деймон и Алин, он бы уже срезал бородавчатую кожу с ее жирной хари и забил бы окровавленный ком прямо ей в глотку. Во дворе, несмотря на поздний час, его встретили не только караульные с конюхами, но и оруженосцы. Он, не глядя, бросил поводья Кровавого в руки Уолдера Малого и направился в главный замок. У дверей Рамси задержался и, подозвав Деймона, приказал: — Штоф горячего вина с пряностями в мои покои. И приведите ко мне Вонючку. Вонючка I Он скорчился на гнилой соломе, поджав ноги к животу и обхватив себя руками. Ладони он засунул под мышки в тщетной надежде хоть как-то согреться — ему все время было холодно. Холод, темнота и крысы, которые ночью пробегали по лицу и пробовали на зуб оставшиеся пальцы, были его единственными друзьями. Как только в его камере оказывался кто-то еще — появлялась боль, поэтому он боялся любых шагов, которые так гулко раздавались по коридору. Он сразу замирал и, затаив дыхание, прислушивался к ним. «Не меня, только не меня, нет, прошу!» — в других камерах тоже были узники, и к ним тоже приходила боль: кто-то начинал выть и просить пощады прямо в своем застенке, а кого-то вытаскивали в коридор и волокли в пыточную под истошные вопли. Когда шаги останавливались у его двери, он словно на миг терял сознание, не чувствуя собственное тело. Если приоткрывалась нижняя створка, он тут же приходил в себя с радостным облегчением: стражник принес ему воду и объедки! Это значит, что он останется в камере, его никуда не заберут, и не будет ни боли, ни страданий. Он медленно полз к двери и на всякий случай беспокойно прислушивался к удаляющимся шагам. Затем, вытянув руки, он бережно ощупывал пол рядом с узкой створкой. В железную кружку, прикованную к стене, стражник наливал воду, и нужно было действовать очень осторожно: несколько раз он случайно опрокидывал ее — вода уходила в щели между камнями, и ему приходилось довольствоваться двумя-тремя жалкими глотками, что оставались на дне. Муки жажды были страшнее голода, это он усвоил в первые недели своего заточения. Когда он находил кружку, полную драгоценной воды, то пододвигал ее к камню, чуть выдвинутому из стены, — он хорошо знал это место, — и если она стояла там, то оставалась в сохранности. Потом он тщательно шарил по полу в поисках еды и порой находил ее: краюху хлеба, ком прокисшей ячменной каши или даже куриные кости с остатками мяса. Еду давали не всегда, и он поначалу пытался делать запасы, пряча маленькие кусочки хлеба или комочки застывшей каши. Но когда он проваливался в забытье на охапке сырой соломы, крысы отнимали у него эти крохи, поэтому приходилось съедать все сразу. Он дробил куриные кости об камни, высасывая из них костный мозг до последней толики, а затем долго перекатывал во рту осколки. Сейчас в темнице было тихо: никто не причитал, не стонал и не звал на помощь, словно милорд разом избавился от всех узников, ободрав с них кожу и прибив окровавленные тела к крестовидным столбам. «Если и так, они заслужили это, — хмуро подумал Вонючка. — Нужно вести себя как подобает, и милорд ничего не заберет у тебя. Рамси никогда не станет наказывать без причины». В тишине послышался нарастающий звук шагов: по коридору шли двое, и один из них гремел связкой ключей. «Это плохо, очень плохо», — заволновался Вонючка. Липкий страх пополз по телу, заставляя конечности цепенеть. Он задышал ртом — прерывисто и часто, как издыхающее животное. «Не меня… только не меня… молю! Пожалуйста! Я ничего не сделал! Я ни в чем не виноват! Только не меня…» Ключ заскрежетал в замке, и Вонючка заскулил, втянув голову в плечи. Он закрыл лицо руками, бормоча: «Прошу… смилуйтесь…». Дверь отворилась, и свет дымного факела ослепил его. — Свет… не надо… — просипел он, зажмурившись. — Смердит, как покойник в нужнике, — послышался голос Деймона. — Поднимайся, Вонючка! Он затрясся, вжимаясь спиной в стену. Деймон часто порол его кнутом по приказу милорда, но ведь сейчас Вонючка ничего не сделал! Не нарушил правила! Он провел здесь уже целую вечность — в компании крыс, холода и темноты, милорду не за что наказывать его, он ничего не сделал! Ничего! — Я ничего не сделал! — захныкал он, ерзая на соломе. — Прошу… — Давай быстрее, от твоей вони блевать тянет, — Вонючка узнал голос Кислого Алина. — Если не встанешь сам, я помогу тебе. Кнутом, — сказал Деймон, и Вонючка быстро пополз к ним на четвереньках. Алин подхватил его за шиворот и поставил на ноги, а затем с клекотом прочистил горло и сплюнул на пол. — И впрямь воняешь, как протухший мертвец из нужника, — сказал он. Вонючка наконец приоткрыл веки, слипшиеся от слез — свет нестерпимо резал глаза. Кроме Кислого Алина и Деймона, который держал факел и связку ключей, в полутемном коридоре никого не было. — Пошел, — подтолкнул его в спину Алин, и Вонючка едва не упал. С отрезанными пальцами на ногах было сложно удерживать равновесие, а в последнее время он и вовсе передвигался по камере ползком либо на четвереньках. — Прошу… я ничего не сделал… — забормотал он, медленно продвигаясь вперед, припав к стене. Голова кружилась, и подкашивались колени. — Куда… куда вы меня ведете? Деймон и Кислый Алин шли следом. — Милорд Рамси потребовал привести тебя, — ответил Алин. — У его милости сегодня был неудачный день, — хохотнул Деймон, и внутри Вонючки все оборвалось. В неудачные дни милорд творил страшные вещи. Он менял правила игры. Он не слушал мольбы, оправдания, просьбы о пощаде, не видел слез и заломленных рук. Казалось, милорд вообще ничего не слышал и не видел — он смотрел сквозь Вонючку остекленевшим взглядом и заставлял терпеть невыносимую боль. В один из неудачных дней Рамси едва не убил его. Если бы не мейстер, который две недели залечивал то, что сотворил с ним милорд, Вонючка бы умер в ужасных муках, истекая кровью. «Потом он сказал, что я заслужил это своей дерзостью… Он сказал, что наказание было мне во благо и он был вынужден сделать это… Но я помню, что тогда у Рамси просто был неудачный день». Он вцепился в стену руками и остановился, дрожа всем телом. Он знал, что просить о пощаде бесполезно: все парни Рамси были жестокими ублюдками — им, как и их хозяину, очень нравилось, когда жертвы молили о милосердии. Он помнил это, но язык помимо его воли начал лопотать: — Пожалуйста, не надо… умоляю, я ничего не сделал, прошу! Пощадите… Сапог Деймона врезался ему в зад, и он полетел на пол, обдирая колени и локти. Боль пронзила тело, и на секунду Вонючка понадеялся, что, возможно, сегодня Рамси наконец-то убьет его. Увы, но даже в самый черный день своей жизни болтонский бастард никогда не позволит умереть своей любимой игрушке. Рамси ломал его и снимал оболочку, слой за слоем, добираясь до сердцевины, а затем — когда от человека, который прежде называл себя принцем винтерфелльским, осталась лишь пустая шелуха, наполнил ее новым содержимым. «Вонючка-Вонючка, трусливая сучка». Теперь это его настоящее имя и суть. Он даже не мужчина, а всего лишь Вонючка, дерьмовая кучка. «Помни, кто ты есть на самом деле!» — прозвучал в голове шепот милорда. — Идиот! — ругнулся Алин. — Если этот тухляк что-то себе сломал, милорд с тебя шкуру спустит! Вонючку грубо вздернули на ноги, и Деймон, недовольно фыркая, ощупал его конечности и ребра. — Все цело, — бросил он. — Придется тащить его. Сам он будет брести в покои милорда до утра. Они подхватили его под руки и шустро понесли по коридору — босые ноги Вонючки волочились по камням, царапая кожу до крови. Правила-правила-правила… Даже в неудачные дни болтонского бастарда («Милорда! Милорда!») нельзя было забывать о правилах. Они были простыми: не поднимать глаза; не говорить без разрешения; помнить, что ты Вонючка, Вонючка-трясучка; никогда не улыбаться — милорд ненавидит, когда ты улыбаешься, даже подобострастно. Служи и повинуйся, знай свое место, и тебе никто не причинит вреда. Однако в неудачные дни Рамси играл совсем в другие игры. «Бастард отрежет тебе еще один палец, — думал он, пока его с руганью волокли по винтовой лестнице на третий этаж башни. — А если назовешь его бастардом, он обдерет тебе кожу с лица. Милорд. Его милость. Милорд Рамси. Только не Сноу. Его милость Рамси… знай, кто ты есть, выполняй все его приказы, и возможно даже сегодня тебе удастся сохранить оставшиеся пальцы». Кислый Алин и Деймон поставили его на пороге комнаты, в которой он досконально знал каждый предмет — вплоть до мельчайших царапин и трещин, а также застарелых потеков крови. Дверь поспешно закрылась за спиной Вонючки, и он услышал дробный грохот сапог, словно парни Рамси решили пробежаться по лестнице наперегонки. Он опустился на колени, успев бросить торопливый взгляд на милорда. Тот сидел в кресле, обитом красной кожей, и крутил в руках ножку серебряного кубка. «Плохо… очень плохо». Рамси был в бешенстве — это было видно по немигающему взгляду блеклых глаз, похожих на две грязные льдинки, по искривленной нижней губе и пузырькам слюны, скопившейся в уголках рта. Рамси молчал, и это тоже было плохо, очень плохо. Уставившись в расстеленную на полу волчью шкуру, Вонючка привычно забормотал: — Простите меня, милорд, простите… умоляю, что бы я ни сделал, проявите милость. Рамси молчал и пристально смотрел на него — даже не поднимая глаз, Вонючка чувствовал, как взгляд милорда уперся в его голову, втянутую в плечи. Нужно было говорить дальше, нужно было просить о пощаде — Рамси часто повторял, что ему нравится, как Вонючка упрашивает и умоляет, — однако от ужаса все слова застыли у него в горле. «О Боги, что ему нужно от меня на этот раз?» — Подойди ко мне, — последовал тихий приказ, и Вонючка мгновенно повиновался. Он на четвереньках подполз к креслу милорда и застыл в футе от его широко расставленных кожаных сапог. В руках Рамси не было ножа, но Вонючка знал, что тот всегда носит на поясе кинжал и свежевальный клинок с крючком на конце. «Сейчас он поставит кубок на стол… а затем предложит поиграть в игру «Выбери палец». Что ж, на правой руке у него целых четыре пальца — если милорд предложит выбрать, пусть снимает кожу с безымянного. От этих мыслей глаза обожгло слезами, он невольно всхлипнул, и Рамси, не глядя, сильно пнул его в лицо. Вонючка упал навзничь, кровь заполнила его рот — острые края сломанных зубов поранили щеку изнутри. Ушибленная скула горела огнем. Он тут же поднялся, не дожидаясь, когда Рамси прикажет ему встать, сглотнул кровь и вновь заговорил: — Простите мою дерзость, милорд, я не хотел, прошу… молю вас… — Заткнись, — сказал милорд, и Вонючка оборвал себя на полуслове. Некоторое время они молчали — как ни старался Вонючка сдерживать дыхание, ему казалось, что прерывистое сипение раздается на всю комнату и за этот мерзкий звук Рамси жестоко накажет его. Стук сердца громко отдавался в ушах. Милорд перехватил кубок одной рукой, а второй достал из ножен кинжал. Вонючка сглотнул набежавшую кровь и, поперхнувшись, с трудом справился с кашлем. Рамси метнул кинжал вниз — клинок пролетел справа от Вонючки и, прорезав волчью шкуру, вошел в дощатый пол почти на треть. Он вздрогнул и покосился на дрожащую рукоять из желтой кости. «У тебя на правой руке осталось четыре пальца». Он мог бы выдернуть кинжал и перерезать себе горло… «Это очередная игра милорда. Мы уже играли в такую. Он опять испытывает тебя!» — Вонючка снова уставился на серый мех, в котором утопали сапоги Рамси. — Я сегодня должен был добыть кабана, — вдруг сказал тот. — Если бы не эта старая сука, сейчас бы мы пировали, запивая вином мясные ломти. Когда ты в последний раз ел кабана, Вонючка? — Я… я не помню, милорд, простите… это было очень давно, — ответил он. Он пытался предугадать следующие слова или действия Рамси, но в неудачные дни тот вел себя очень непредсказуемо. — Давно, говоришь, — повторил милорд. Больно схватив Вонючку за волосы, он подтянул его вплотную к себе и запрокинул голову. — Да, м-м-милорд, — одними губами промычал Вонючка, чувствуя, как из уголка рта побежала кровь. Сейчас Рамси смотрел ему прямо в глаза, и, как бы ни страшил его взгляд, ни в коем случае нельзя было отворачиваться. В эту игру они тоже играли когда-то, она обошлась Вонючке в три крестовидных шрама на плече. — Это было очень давно… — прошептал он, боясь случайно моргнуть. — На пиру в Винтерфелле, когда приезжал мертвый король. Сказав это, он невольно сжался, чувствуя, что перешел опасную грань. У Вонючки не было прошлого — он не мог пировать в Винтерфелле в одном зале с ныне покойным королем Баратеоном. — Когда приезжал мертвый король… — усмехнулся Рамси. Почему-то эта фраза очень развеселила его, хотя Вонючка не мог понять причину веселья. — Говорили, что он сдох, когда кабан распорол ему брюхо. — Да, милорд. — Говорили, его нутро так протухло, что ему пришлось подыхать в одиночестве. Даже замковые мейстеры сбежали от него. — Да, милорд. — Кажется, воспоминание о Роберте Баратеоне пошло на пользу. Рамси начинал вести себя как обычно, и на душе Вонючки полегчало. Сейчас нужно соглашаться с каждым его словом и постоянно добавлять «милорд». — Интересно, а что если бы кабан распорол мое брюхо? Что, если бы мои кишки стали вонять также, как у дохлого короля? Ты бы ухаживал за мной, Вонючка? Ты бы не бросил своего милорда? — Милорд, что вы! Конечно, я бы сидел у вашей постели день и ночь, если бы вы только позволили… я бы выходил вас, милорд, клянусь! «Говори твердо! Говори уверено! Так, чтобы он поверил. Стоит ему усомниться в твоей преданности, он снова накажет тебя!» — Но, милорд, вы бы не позволили кабану вас ранить. Вы бы убили его прежде, чем он накинулся на вас, — сказал он. — Все верно. Истинная правда, мой драгоценный Вонючка. — Рамси все также держал его за волосы, но хватка ослабла и боль, стягивающая затылок, ушла. Он отпил из кубка и скривился: — Вино совсем остыло, будь оно проклято! Рамси отхлебнул прямо из штофа, а остатки вылил на лицо Вонючки — вино пахло гвоздикой, лимонником и перцем. Он быстро облизал губы, и во рту появился восхитительный, давно забытый вкус. Правда, щека все еще кровоточила изнутри, и сладкая пряность теплого вина быстро сменилась солоноватой горечью. Красные капли стекали по лицу и шее, струйки вина приятно согревали кожу, и Вонючка на миг блаженно прикрыл глаза. — Вместо того чтобы наслаждаться победой, я сижу здесь с тобой и пью остывшее вино. Выпей же вместе со мной, мой Вонючка. Прохладное вино из кубка полилось в послушно открытый рот. Правда, в кубке оставалось совсем немного, и вскоре на язык Вонючки упали распаренные остатки душистого перца и гвоздики. Он быстро разжевал пряности и проглотил их. Рамси отпустил его волосы, однако Вонючка не смел опустить запрокинутую голову без разрешения. Несмотря на то, что он выпил всего несколько глотков вина, в животе разлилось тепло. Последний раз, когда Вонючка пробовал вино, он был еще Теоном Грейджоем. Это была какая-то кислая мерзость, которую тот хлебал в ожидании штурма Винтерфелла гарнизоном Касселя. «Вонючка никогда раньше не пил вина!» — одернул он себя. Принц винтерфелльский по имени Теон Грейджой и по кличке «Перевертыш» давно умер в подвалах Дредфорта. Рамси мягко погладил его по грязной шее с выступающим кадыком и встал с кресла. Он прошелся по комнате, разминая плечи — Вонючка с тревогой следил за ним. Кинжал все так же торчал в нескольких дюймах от его правой руки. — Я разыщу эту старую жабу, — невпопад сказал Рамси, остановившись у темного окна, — и прикажу случить ее с козлом. А затем отрежу ей губы и язык. Заставлю сожрать их. Сырыми. Завтра мы найдем ее, она не сможет прятаться от меня в лесу вечно. Вонючка вцепился в волчий мех, стараясь подавить дрожь. Милорду может прийти в голову мысль случить с козлом и его, сделай он одно неверное движение или скажи неверное слово. В глубине души он сочувствовал «старой жабе» — судьба несчастной женщины была предрешена. Милорд никогда не упускал в лесу двуногую дичь. Рамси повернулся к нему: — Я вижу, ты веришь в мой успех, Вонючка! Так и быть, когда мы привезем старую каргу в замок, я позволю тебе посмотреть на ее казнь. Потеха будет знатная. «Вонючка-Вонючка, жалкая кучка… Кивни, просто кивни ему и скажи «спасибо»!» — Спасибо, м-милорд, — выдавил он из себя. — Вы очень добры! Рамси подошел к нему и ласково потрепал по щеке, липкой от вина. — Вот и славно! Мой отец всегда говорил, что решения нужно принимать на свежую голову. Завтра мы поймаем эту суку и отыщем кабана. Охота будет удачной, и я угощу тебя мясом, Вонючка. У тебя ведь еще остались зубы, чтобы жевать? — Конечно, милорд. Я очень рад, что вы… — Мясо еще нужно заслужить, сучка! — перебил его Рамси. — Подай мне кинжал. «Нет-нет-нет-нет-нет! Ведь все шло так хорошо…» Вонючка попытался выдернуть кинжал правой рукой, но лезвие засело слишком глубоко, и лишь с третьей попытки, обхватив обеими руками рукоять, он наконец вытащил клинок и протянул его Рамси, держа в вытянутых ладонях словно драгоценное подношение. Тот взял кинжал и присел на колено. Склонившись, он повел носом у основания шеи Вонючки и глубоко вдохнул, издав довольный смешок, а затем полоснул лезвием по лохмотьям, которые когда-то были холщовой рубахой. Клинок распорол не только ветхую ткань, но и кожу на спине, оставив длинную глубокую царапину. Вонючка стиснул остатки зубов — иногда милорду нравились его крики боли, а иногда приводили в бешенство. Сейчас, как ему казалось, лучше было перетерпеть. Рамси толкнул его, и он снова оказался на четвереньках. — Скажи мне, Вонючка… — медленно протянул Рамси, поглаживая его спину, на которой не было живого места от свежих и затянувшихся рубцов. Их оставили плеть, кнут, нож и даже зубы милорда. Вонючка хорошо помнил, как и когда получил каждую рану, удар или укус. — Тебе ведь нравится то, что я с тобой делаю? — Рамси стянул его штаны до колен. — Конечно, милорд! — тихо ответил он. Слезы текли по его лицу — то, что собирался сделать с ним Рамси, было болезненным постыдным унижением, но в сравнении с ободранным пальцем эта пытка казалась милостью. — Я не слышу, что ты там бормочешь, Вонючка! Повтори! Он дернулся и не удержался от стона — Рамси запустил ногти в царапину и резко провел по ней. Кровь побежала по спине, и Вонючка прикусил губу, чтобы не закричать в голос. Затем он ощутил, как скользкие пальцы милорда тычутся между его ягодиц и усилием воли заставил себя расслабить мышцы. — Так тебе это нравится?! — три пальца, смоченные кровью, оказались внутри. Они двигались резкими толчками, намеренно причиняя боль. Вонючка-Вонючка, милордова сучка. «Конечно. Как может не нравиться очередная рана на спине и член внутри задницы! Т-ш-ш-ш… Осторожно! Он может подслушать твои мысли! Помни, кто ты есть и делай то, чего он хочет от тебя. Говори ему только то, что он хочет услышать!» — Конечно, милорд, — повторил он громче. — Мне это нравится, ведь я ваш Вонючка. Я принадлежу вам. Прошу, не останавливайтесь, милорд! Последние слова он почти выкрикнул. Бурые пятна — смесь крови, слез и вина, усеивали волчий мех, в который вжимались его сведенные пальцы. — Конечно мой, — нежно произнес Рамси. — Ты это хорошо запомнил, мой славный Вонючка. Он взял его сзади, как обычно — грубо, заставив сильно прогнуться в пояснице. Затем Рамси толкнул его, и когда Вонючка упал, тяжело навалился сверху, продолжая двигаться. Вонючке не хватало воздуха, казалось, что Рамси сейчас раздавит его или сломает ребра. Болела изрезанная спина, горели внутренности, но он знал, что скоро все закончится. Эту боль можно было перетерпеть. Закусив жесткую волчью шерсть, он глухо стонал сквозь нее. Учащенное дыхание Рамси раздавалось прямо над ухом. Вонючка молил Богов, чтобы тот поскорее кончил, и наконец болезненные толчки прекратились — по взмокшему от пота Рамси прошла судорога. «Мой… только мой…» — прошептал он и укусил Вонючку за плечо до крови. Затем Рамси перевернул его, и он немедленно прошептал: — Спасибо, милорд! «Боги, неужели это закончилось?» Что ж, для неудачного дня болтонского бастарда он отделался очень легко — всего лишь два новых шрама и очередное унижение, о котором знали только они двое. — Мой верный лживый Вонючка… — Рамси провел языком по его шее, а затем по щеке до крепко зажмуренных влажных ресниц. — Вкус у тебя, как у стухшего сыра. И благодарность твоя такая же тухлая. — М-милорд… — его снова охватил ужас. — Простите, милорд… но я… я очень рад, что сумел доставить вам удовольствие. Это радует меня, и именно за это я благодарю вас. Рамси насмешливо смотрел на него, приподнявшись на локте. — Прекрати трястись, — сказал он. — Я доволен тобой. Ты заслужил свой завтрашний кусок мяса. «Рамси доволен!» Это означало, что сейчас его вернут обратно в камеру к старым добрым друзьям — темноте, холоду и крысам. Возможно, тюремщик уже бросил на пол ломоть черствого хлеба и наполнил кружку водой. Возможно, милорд не забудет свое обещание и пошлет ему завтра на ужин обглоданные кабаньи ребра с остатками мяса. — Хочешь остаться здесь со мной? — неожиданно предложил Рамси, и Вонючка тревожно глянул на него. «Это новая игра? Новое искушение? Чего он хочет?» Рамси ухмыльнулся: — Не бойся, Вонючка. Никакого подвоха нет. Сегодня я позволю тебе выспаться на волчьих шкурах. Или ты предпочитаешь вернуться в подземелье? — Как вы прикажете, милорд, — пробормотал он, сбитый с толку. Губы Рамси влажно блестели. — А что выбираешь ты? — он легко коснулся пальцем его щеки. Мысли Вонючки заметались. Если он ответит неправильно… если он ошибется… если он скажет что-то не то… Его бросило в холодный пот. — Ну же, Вонючка? Что ты выбираешь? — палец Рамси спустился к его подбородку. — Я хочу остаться с вами, милорд! — выпалил он и замер, затаив дыхание. Вместо ответа Рамси приподнял его лицо и поцеловал в губы. — Можешь лечь прямо здесь, — шепнул он. — Завтра кто-нибудь из Фреев отведет тебя обратно в камеру. А пока что… — он снова поцеловал его, на этот раз в уголок рта, — сладких снов, мой вонючий дружок. Хотя в покоях Рамси было тепло, он закутался в остатки лохмотьев и свернулся в клубок на шкуре, привычно обхватив себя руками. Рана на спине все еще сочилась кровью, и немного подтекало сзади, но он не обращал внимания на ноющую боль. Вонючка украдкой следил, как раздевается Рамси, расшвыривая одежду куда попало, и вешает на спинку кресла перевязь. Фальшион и свежевальный нож остались внутри ножен, а кинжал валялся на полу. «Когда он заснет, можно взять кинжал… или его меч… а затем вонзить клинок ему в сердце». Похоже, это была очередная игра милорда. Он вновь искушал его, проверял его преданность. Но на этот раз Вонючка не поддастся. Рамси и так забрал у него слишком много: три пальца на руках и четыре на ногах, и кое-что еще... Если он схватит меч или кинжал, то лишится руки. Милорд как-то раз пообещал ему это — ободрать правую руку до локтя. Словно завороженный, он смотрел на тусклое лезвие, не слыша, как Рамси рухнул в постель и как его размеренное дыхание сменилось храпом. Он все глядел на кинжал, но смелости хватило лишь на то, чтобы протянуть руку и проверить его остроту. Вонючка-Вонючка, трусливая сучка… В комнате милорда горел очаг и не бегали крысы. Боль постепенно стихла, и он уснул, зарывшись носом в окровавленную волчью шерсть. Рамси II Он с хрустом потянулся и протяжно зевнул. Отдернув красный полог, он не увидел Вонючки, который должен был спать, скорчившись на расстеленной шкуре. Нахмурившись, Рамси поднялся и быстро оглядел комнату — да, никаких следов Вонючки. «Как он посмел выйти без разрешения! Кто его выпустил?» — он подхватил с пола бриджи и рубаху. Затягивая шнуровку на поясе, Рамси оборвал завязки и, бормоча ругательства, откинул крышку сундука с одеждой. Железная защелка осталась в руке, и он раздраженно швырнул ее в угол. Раздался осторожный стук, а затем голос кого-то из Фреев: — Милорд? Мы принесли вам горячую воду для умывания. Он резко распахнул двери, и оба Уолдера вошли в комнату, кряхтя под тяжестью ведер. — Милорд Рамси, пожалуйста, возьмите меня на охоту! — заныл Уолдер Малый. — Какая охота, идиот?! — заорал на него Рамси. — Где Вонючка?! Уолдер Большой отшатнулся, расплескав воду, а Малый поставил ведра на пол и удивленно пожал плечами: — Вероятно в темнице, милорд, где ему самое и место. Рамси оттолкнул его и, перепрыгивая через ступеньки, выбежал во двор. В главном зале служанки, сметавшие старую солому с пола, проводили его изумленными взглядами. «Сучки!» — он подтянул спадающие бриджи. У псарни Костяной Бен обряжал девочек в корсеты из жестяных пластин, обшитых плотной тканью. Рядом на скамье из бревен сидели Живодер, Лутон и коротышка Дик. Они жевали хлеб с ветчиной, и Живодер с набитым ртом интересовался, действительно ли хрен у Дика такой же желтый, как и его лицо. — Что здесь происходит? — сквозь зубы спросил Рамси. Девочки радостно заскулили, приветливо размахивая хвостами. Бен уронил собачий корсет, изо рта Лутона вывалился ком хлеба с ломтем ветчины. — Доброе утро, милорд, — недоуменно начал Бен, покосившись на бриджи Рамси, — мы готовимся к охоте, как вы приказали вчера. Я снаряжаю собак, Алин с Деймоном на конюшне, а… — Иные тебя дери, к какой охоте? Парни таращили на него глаза, и Рамси вспомнил, что стоит во дворе босиком в одних штанах, придерживая рукой порванную шнуровку. Холодный воздух щипал его кожу, стылые камни неприятно леденили ступни. — К охоте на кабана, милорд, — сказал Бен. — Четт Одноухий нашел его лежбище, и вы решили поохотиться. По вашему приказу я не кормил девочек со вчерашнего дня. Мы давно не загоняли дичь, они соскучились по лесу. Бен погладил вьющуюся у его ног Хелисенту. Ведя за собой оседланных коней, к псарне подошли Деймон и Кислый Алин. Они так уставились на Рамси, что он пожалел о забытом в комнате кинжале. «Воткнуть бы его в ваши тупые гляделки!» — Охота была вчера! — рявкнул он. — Вчера, болваны! Мы упустили зверя, и какая-то старая жирная карга испортила собак! Она сбила их со следа и сбежала. Мы должны отыскать эту суку, а уж потом продолжим выслеживать кабана. Все смотрели на него как на умалишенного, и Рамси охватил гнев. — Что вы прикидываетесь идиотами?! Разве не ты, Лутон, орал вчера, что старая карга — ведьма?! Разве не ты, — он ткнул рукой в Деймона, — упустил эту тварь в лесу?! Вам что, память отшибло? — Милорд, — покачал головой ошарашенный Деймон, — милорд… Но вчера мы не выезжали в лес. Мы провели в замке весь день. Может… может вам сон приснился? Об охоте и ведьме? Рамси медленно оглядел своих подручных. Они стояли с выпученными глазами, разинув рты. Похоже, эти болваны и впрямь верили, что никакой охоты не было. Но он отчетливо помнил все до мельчайших подробностей… Бешеная скачка среди деревьев, звонкий лай, а затем тишина и странная поляна с уродливой ведьмой… Рамси помнил, как они молча возвращались в Дредфорт с пустыми руками и как ярость клокотала в нем, требуя выхода. Он хотел отыграться на Вонючке, но тот сумел позабавить его и гнев утих, поэтому он позволил ему выпить вина и остаться на ночь в покоях… Вонючка! Нужно осмотреть его! На нем должны остаться свежие отметины: следы зубов на плече и порез от кинжала. Когда он вчера срезал с него лохмотья, нарочно задел кожу поглубже, чтобы Вонючка запомнил эту ночь. После любовных игр он всегда оставлял ему на память какую-нибудь метку, а иногда и не одну. Если события вчерашнего дня всего лишь сон, на Вонючке не будет новых ран. Шлепая босыми ногами по холодным ступеням, он вбежал в подземелье и на ходу вырвал у караульного ключи. Камера Вонючки была последней, и, хотя факел светил ярко, он попал в замочную скважину только с четвертого раза. Дверь открылась, Рамси окатила вонь испражнений и тухлятины. В дальнем углу Вонючка сжался в комок, закрывая глаза ладонями с прореженными пальцами. — Нет! Прошу вас! Пожалуйста, не надо! — скулил он. Рамси выволок за волосы упирающегося пленника в коридор и запрокинул его лицо с зажмуренными глазами. На Вонючке была та самая рубаха, которую он вчера разрезал кинжалом. Грязное лицо покрывали старые синяки и поджившие царапины. Он грубо повернул хнычущего Вонючку и разорвал на нем рубаху до пояса. На испещренной шрамами и рубцами спине не было свежего пореза, а на плече — следов укуса. «Проклятье, Деймон был прав! Всего лишь сон…» Он успокоился, с сожалением вспомнив, как сладок был вчера Вонючка, распластанный на волчьей шкуре. Что ж, сегодня вечером он может повторить все в подробностях, после того, как вернется в замок с кабаньей тушей. Он отпихнул ногой Вонючку и медленно побрел по коридору темницы. Сон… всего лишь сон… Рамси часто видел сны, но первый раз в жизни спутал сон с явью. В этом было что-то неправильное, какой-то подвох, ловушка… Беспокойство копошилось в нем, словно крот в глубоком закутке норы, и он никак не мог понять, почему на душе так тревожно. Рамси подумал о странной поляне, где вчера во сне они столкнулись со старой ведьмой. Он знал лес как свои пять пальцев, но не мог припомнить круглую лужайку с узким ручейком, похожим на водяную тропку, и разбросанными в беспорядке огромными серыми камнями. Куда впадал этот ручей? В одну из проток Рыдающей? Откуда в лесу взялись валуны, которым самое место на курганах Бараньих лбов? Он решил отменить охоту и выехать в лес без свиты. Ему хотелось отыскать ту загадочную полянку в лесу. Кто знает, может его сон окажется пророческим, и за ручьем на сером валуне будет сидеть та самая жирная старуха в бурых лохмотьях. Он не станет угрожать ей, а всего лишь поговорит. Если же она снова начнет нести всякую чушь про черных бастардов, он молча подъедет ближе и отрубит ей голову. Его парни сгрудились у загона с собаками, что-то горячо обсуждая вполголоса. Кони фыркали и переминались с ноги на ногу, девочки в корсетах повизгивали от нетерпения. — Охоты не будет! — крикнул Рамси. — Я поеду в лес один. — Но милорд… — развел руками Бен. — Что, если вы вспугнете вепря? В одиночку вам с ним не справиться. — Корми собак и не смей мне указывать, что делать, псарь, — ответил Рамси. — На сегодня все свободны. Можете взять мех вина и забавляться с прачками. Все вон со двора! Испуганные Фреи облачили его в одежду для верховой езды и проводили до конюшен. Малый Уолдер подвел к нему Кровавого: — Удачной вам прогулки, милорд. Рамси не ответил и пустил коня вскачь. Башни Дредфорта остались далеко позади, а он все гнал галопом, словно уходил от погони. Он будто заново переживал события призрачного вчерашнего дня: боевой пыл охоты, ветви страж-деревьев, карканье ворон и стылый воздух, пахнущий палыми листьями и хвоей. Показался гребень холма, на котором Рамси увидел во сне убегающего кабана и преследующих его девочек. Спустившись в лощину, он придержал Кровавого — как тогда, — и тот захрипел, скосив черный глаз. Его бока, покрытые пеной, тяжело вздымались. Здесь. Это произошло здесь. Рамси хотел, чтобы его парни видели, как он наносит смертельный удар кабану, окруженному собаками, поэтому остановился и затрубил в рог, чтобы свита поторопилась. Рамси спешился, похлопал коня по шее и замер, прислушиваясь. Как и вчера, вокруг раздавались только звуки леса — шорох листьев на ветру, карканье ворон, вскрики сойки и журчание ручья. Он пошел на шум ручья, ведя за собой Кровавого, — это оказался родник, бьющий из склона лощины. Он пенился как взболтанный эль и, стекая по зеленому ковру из моха, снова уходил под землю. Рамси стянул перчатку и, набрав пригоршню ледяной воды, обтер раскрасневшееся лицо. Кровавый потянулся губами к роднику, но Рамси дернул уздечку — вода была слишком холодной для разгоряченного коня. Он вернулся на то место, где во сне трубил в рог и дожидался своих отставших болванов. Перед глазами был пологий подъем с чахлыми молодыми деревцами, клонящимися к земле. Сердце Рамси забилось в азартном предвкушении: он увидел знакомые заросли кустарника, а за ними — небольшую рощу. «Если пройти ее, то окажешься на той самой поляне!» Рамси сглотнул и вскочил в седло. Оставив позади кустарник и редколесье, он оказался в густой чаще ясеней и вязов. Недоуменно покружив среди старых деревьев, покрытых лишайником, он вернулся назад в лощину и попробовал снова отыскать лужайку с ручьем, на этот раз пешком. Продравшись сквозь колючий кустарник и пробежав рощицу, он снова очутился среди древних вязов. Рамси выругался: только сумасшедший мог так отчаянно разыскивать призрачную лужайку. Что ж, зато теперь он окончательно убедился, что все вчерашние приключения были всего лишь красочным сном. Зря он отменил охоту на кабана. Сегодня вечером они бы пировали жареной веприной. Рамси вернулся в лощину и уселся на землю возле пенящегося родника. Шум бегущей воды успокаивал и усыплял. Казалось, неведомый лесной дух что-то нашептывает ему, стремясь заворожить, затянуть в сон, в котором не будет ни старых ведьм, ни упущенной добычи, ни черной ярости поражения — лишь текучая, веющая холодом водяная петля. Он просидел до вечера в дремотном забытье у стылого ключа и вернулся в Дредфорт, когда небо начало темнеть, усталый и замерзший. Уолдер Малый принял поводья коня, а Деймон подошел к нему с мехом вина, который Рамси, не отрываясь, осушил почти до половины. — Милорд, вы даже не притронулись к хлебу и мясу, — посетовал Уолдер Малый, и Рамси тотчас ощутил звериный голод, грызущий нутро, — он ничего не ел со вчерашнего вечера. — Неважно выглядите, милорд, — сказал Деймон. — Вы совсем обессилели, неужели в одиночку преследовали вепря? — Нет. Обычная прогулка. — Рамси вновь отхлебнул из меха, чувствуя, как в животе разливается тепло. — Найди Одноухого и вели ему отправляться в лес. Если он завтра отыщет новые следы или кабанье логово, я дам ему пять оленей. — Слушаюсь, милорд! В главном зале Рамси занял отцовское кресло с высокой спинкой, навершие которой венчала вырезанная из дерева человеческая голова без кожи. Лицо с искусно выточенными мускулами, жилами и потеками крови беззвучно кричало, выпучив лишенные век глаза. Рамси жадно смел с тарелок все, что поднесла ему челядь: густую баранью похлебку с ячменем в выпотрошенной ковриге хлеба, жаркое из свинины, бараньи ребра, половину каплуна и пирог с черникой. Он запивал еду кубками кислого дорнийского вина, а после трапезы, развернувшись к очагу, долго смотрел в пляшущие языки пламени. Откинувшись на спинку кресла, Рамси незаметно для себя провалился в сон. Открыв глаза, он с недоумением огляделся. Рамси прекрасно помнил, как заснул в главном зале, когда сытая усталость не позволила ему встать и добраться до своих покоев. Однако сейчас он лежал под красным балдахином в собственной постели, закутанный в одеяло. Голый. Неужели кто-то осмелился перенести его сюда, пока он спал? Раздеть догола и положить на кровать? Да что они о себе возомнили, жалкие твари?! Хотели выслужиться перед ним? Что ж, сейчас они получат свою награду. Получат сполна! Рассвирепевший Рамси откинул одеяло и рванул красный полог с такой силой, что одна из опор балдахина треснула. Во дворе раздавался оглушительный лай девочек, и Рамси бросило в жар. Он медленно приблизился к окну и выглянул наружу: у псарни Костяной Бен надевал на собак защитные корсеты. Гнев Рамси испарился без следа. Иные всех дери, что здесь творится? Почему Бен снова готовит собак к травле кабана? В дверь постучали, и раздался голос одного из Фреев, скорее всего Уолдера Малого: — Милорд? Мы принесли вам горячую воду для умывания. — Пошли вон! — выкрикнул Рамси. — Но милорд… а… а… как же охота? — плаксиво отозвался Уолдер Малый. Рамси распахнул дверь и пинком спустил его с лестницы. Ведра, вывалившиеся из рук мальчишки, окатили горячей водой его кузена, который побелел от страха и вжался в стену. — Хочешь последовать за ним, щенок? — спросил Рамси, и коротышка Фрей опрометью помчался вниз, где во весь голос ревел Уолдер Малый. Рамси неторопливо оделся и, прихватив кинжал, спустился в главный зал. Там стояла суматоха: служанки с причитаниями сгрудились вокруг Уолдера Малого, который протяжно стонал, время от времени подвывая. Рядом с ним суетился стоящий на коленях мейстер Утор, раскладывая на чистом полотне деревяшки для лубка и серебристые инструменты. Одна из служанок держала в руках таз с водой. Когда служанка с тазом увидела Рамси, который стоял у лестницы, скрестив руки, она быстро нагнулась и что-то прошептала мейстеру. Тот оглянулся и смерил Рамси хмурым взглядом. Все стихли, и даже мычащий Фрей умолк. «Ну давайте, скажите хоть что-нибудь! Первый, кто откроет свой паршивый рот, лишится языка». Но все молчали, а затем мейстер вернулся к своим инструментам, и Уолдер Малый, хныча, попросил дать ему еще макового молока. Рамси медленно пересек зал и вышел во двор. Он направился к псарне, откуда продолжали доноситься заливистый лай и повизгивание. Костяной Бен затягивал шнуровку на спине рыжей Джейни. Рядом с загоном на скамье из бревен сидели Живодер, Лутон и Желтый Дик. Жуя хлеб с ветчиной, Живодер подначивал золотушного Дика под хихиканье Лутона: — Скажи, а хрен у тебя такой же желтый, как и твое унылое лицо? Нет? Не верю. Может, покажешь за пару звезд? Да не ломайся ты как девка на первой случке! Лутон коротко всхохотнул и тут же зашелся кашлем, поперхнувшись хлебом. Девочки окружили Рамси, приветствуя его радостным лаем. Хелисента принялась лизать ему руки, Серая Джейни вилась вьюном у его ног. Бен поднял голову и его глаза полезли на лоб. — Доброе утро, милорд… Вы чем-то недовольны? Что-то не в порядке? — он тревожно оглядел собак. — Я все приготовил, как вы велели… Я… — Что ты приготовил, Бен? — тихим голосом спросил Рамси. — Собак к охоте? Потому что вчера лесник Четт Одноухий нашел следы вепря, и я решил добыть его? — Да, милорд, — ответил Бен. Он перевел взгляд на обнаженный кинжал в руке Рамси и сглотнул. — Милорд, но… я все сделал, как вы велели… — Скажи, что мой вчерашний день был всего лишь сном, — Рамси медленно пошел на него, и Бен, упав на тощий зад, попятился к загону, с ужасом глядя на лезвие кинжала. — Скажи, что я провел весь день в замке и не выезжал в лес. Скажи, что вчера ты проверял снаряжение девочек, а не сношал какую-нибудь сучку на псарне! — Милорд… но вы действительно провели весь вчерашний день в замке! — воскликнул Бен. — Да неужели? — холодно переспросил Рамси и полоснул кинжалом его горло. Бен захрипел, захлебываясь кровью. Он попытался зажать рану обеими руками, а затем рухнул спиной на землю. Из рассеченного горла продолжала хлестать кровь, глаза слепо уставились в серое небо. Рамси стряхнул красные капли с клинка и повернулся к Живодеру. Тот, выпучив глаза, растерянно смотрел на тело Бена, окруженное собаками. Одна из девочек принялась лакать из кровавой лужи. Посиневший Лутон все сипел и кашлял, стараясь выплюнуть ком, застрявший в глотке. Скатившись с бревен, он встал на четвереньки, задыхаясь и мотая головой. Рамси решил, что следующей жертвой станет именно он. «Ты все равно сейчас сдохнешь, Лутон, ведь ты не можешь даже вдохнуть. Я облегчу твои страдания». Рамси вонзил кинжал ему в затылок, а затем вытащил лезвие с отвратительным хрустом. Лутон дернулся и ткнулся лицом в камни. Его тело некоторое время сотрясалось от кашля или предсмертных судорог. Живодер наконец пришел в себя и вскочил, намереваясь убежать, но Рамси опередил его. Он распорол ему брюхо от края до края, воткнув кинжал под ребра до рукояти. Живодер отпрыгнул и заковылял к дверям псарни под женские визги и вопли караульных. Пройдя несколько шагов, он упал на колени, а затем завалился набок и умер, подтянув ноги к окровавленным внутренностям, которые вывалились из широкой раны на животе. Хелисента облизывала глотку мертвого Бена, остальные собаки ринулись к Живодеру. Рамси, перехватив поудобнее кинжал, огляделся в поисках следующей жертвы. Сильный удар по голове сбил его с ног. Перед глазами вспыхнули белые искры, и он потерял сознание, не успев увидеть того, кто предательски напал на него сзади. Он очнулся в подземелье замка. В голове гудело, горькая желчь подступила к горлу, и Рамси, свесившись с тюфяка, опорожнил желудок. Звякнула натянувшаяся цепь. Он прижался щекой к грубой ткани, ощущая, как обломанные кончики сухой соломы покалывают разгоряченное лицо. В камере дымили два факела, и от запаха горящего масла его снова затошнило. — Рамси, — послышался голос мейстера Утора, — как вы себя чувствуете? Он попытался сесть, но цепь рванула его назад. Кто-то заковал его в железный ошейник, укоротив звенья цепи, приваренной к кольцу в стене. Рамси мог лишь немного приподняться над своим соломенным ложем. — Утор, ты в своем уме?! Немедленно сними с меня это дерьмо! — Рамси, когда вас оглушили, я взял на себя смелость отдать приказ поместить вас сюда, — мейстер придвинул трехногий табурет к изголовью тюфяка. — Значит, имей смелость выпустить меня отсюда, старый хрен, — отозвался Рамси. — И я забуду про твой первый приказ. — Вы убили троих своих людей безо всякой на то причины, а до этого столкнули с лестницы своего оруженосца. Он сломал четыре ребра и ногу в нескольких местах. Скорее всего, он охромеет на всю жизнь. Вряд это понравится его родителям, а главное — вряд ли понравится вашему отцу, лорду Русе, ведь мальчик — родной брат вашей мачехи, леди Уолды. — Срать я хотел на фреевскую суку и весь фреевский выводок, — заявил Рамси. — Дай мне воды. Утор, поджав губы, протянул ему железную кружку. Он жадно осушил ее до дна, и его снова вырвало. Кружка выпала из разжатых пальцев и, гремя, покатилась в угол. — Как я и предполагал, — скорбно сказал мейстер. — Вы помешались, Рамси. Кузен Уолдера сказал, что когда вы открыли дверь спальни, лицо у вас было словно маска, а глаза совсем безумные. Желтый Дик утверждает, что вы вели себя так, будто в вас вселился ледяной демон. Учитывая ваше… ваши… склонности, я не удивлен. Ваша разнузданность в последние месяцы привела к ожидаемому финалу. Я знал, что рано или поздно в припадке безумия вы прирежете всех, до кого успеете дотянуться. Рамси перевернулся на спину и уставился в низкий сводчатый потолок. — Серая мейстерская крыса… да что ты вообще можешь знать о безумии! — Когда я обучался врачеванию в Цитадели, то повидал немало умалишенных. Тех, кто представлял себя животными… тех, кто считал себя одержимыми злыми духами и тех, кому казалось, что по их коже бегают ядовитые пауки. А также безумцев, которые в приступе ярости убивали своих родных, а затем не могли ничего вспомнить о том, что натворили. — Я прекрасно все помню, — ответил Рамси. — Если бы меня не оглушили сзади, я бы догнал Желтого Дика и прирезал его. А затем всех остальных. Жаль, что заодно я не прикончил обоих Уолдеров. — Но за что, Рамси? — с холодным интересом спросил Утор. — За что вы убили их? — За то, что они уже третий день подряд собираются на одну и ту же охоту. Рамси рассмеялся, сначала негромко, а затем в полный голос. Он хохотал так, что слезы брызнули из глаз, а живот скрутило судорогой. Когда он замолчал и вытер ладонями мокрые щеки, Утор спокойно продолжил: — Ваше состояние внушает мне большую тревогу. Я уже отправил в Харренхолл ворона с письмом вашему отцу. Когда лорд Русе вернется в замок, он решит, что с вами делать. А до тех пор вы останетесь здесь, в цепях. — Правда? А что, если мой отец прикажет освободить меня? Что если из Харренхолла прилетит ворон с вестью «Выпусти моего сына»? Что будешь делать тогда, серая тварь? — О, вы так уверены, что лорд Русе велит немедленно расковать вас? Только потому, что вы его бастард? Боюсь, что приказ милорда будет совсем иным. Он велит вас повесить, и это будет наивысшим милосердием. Будь я на его месте, приказал бы сварить вас живьем за все ваши гнусные извращенные злодеяния. — Мой отец никогда не убьет меня, — сказал Рамси. — И ты это прекрасно знаешь, Утор. Он будет держать меня на цепи до тех пор, пока не убедится, что я усмирен и готов подчиняться его приказам. Мейстер вздохнул и достал из широких рукавов серой робы стеклянный пузырек с притертой пробкой. — Я теперь словно принц винтерфелльский, — хмыкнул Рамси, — в цепях и в подземелье. Может, приведешь Вонючку ко мне в камеру, Утор? Он будет с радостью ухаживать за своим милордом. Правда, двигается он неуклюже, и пальцев маловато, но убирать с пола мою блевотину он сможет. — Этого никогда не будет, — сухо ответил мейстер, откупорив пузырек. — Вы больше не увидите Теона Грейджоя. — Это еще почему? — Потому что сейчас его приводят в порядок в верхних покоях. Вы и так едва не заморили до смерти ценного заложника, которого мы вскоре обменяем на освобождение Рва Кейлин. Рамси зарычал и рванулся так, что ошейник впился в горло, едва не сломав кадык. — Серая скотина! — заорал он. — Не смей этого делать! Только попробуй устроить обмен с кракенами! Вонючка принадлежит мне! Он мой! Ты слышишь это, тварь?! Не смей выпускать его из Дредфорта! Он так бился на тюфяке, стараясь освободиться, что изо рта у него пошла пена. Мейстер прижал голову Рамси и ловко влил жидкость из пузырька ему в рот. — Маковое молоко, — объяснил он хрипящему Рамси. — Сейчас вы уснете и, боюсь, навсегда. Так будет лучше для вас, ведь ваше безумие неизлечимо. По правде говоря, так будет лучше для всех нас. Хотел бы я сказать, что мне жаль, но на самом деле я очень рад, что наконец-то вы умрете. Мейстер Утор поднялся и, сняв со стены факелы, направился к двери. — Я сдеру твою шкуру, серая крыса, и вывешу ее из окна твоей башни. Она будет развеваться на ветру, как знамя Болтонов! — выкрикнул Рамси. Мейстер не ответил. Железная дверь тихо закрылась за ним, и в камере воцарились темнота. На следующий день Рамси выполнил свое обещание. Проснувшись утром за красным пологом балдахина, он первым делом направился к окну, выкрикнул Костяному Бену, что охота отменяется, велел отвести собак в клетки и накормить до отвала. Когда Уолдеры принесли горячую воду, он умылся, а после завтрака потребовал холщовую одежду и кожаный фартук. Затем он отправился в пыточную — самое просторное помещение темницы Дредфорта. В нем не было окон, но в круглой жаровне горели угли, бросая красные отблески на каменные стены. Железные цепи с крюками свисали с низкого потолка, на скамьях были аккуратно разложены очищенные от крови инструменты: ножи и клещи, железные штыри для клеймения, молотки, крючья и даже «груша» в промасленном кожухе. Навощенные свернутые кнуты и плетки хранились в особом сундуке. В центре стояли деревянный косой крест и дыба-растяжка, которая также служила скамьей для порки. Рамси освежевал истошно орущего Утора, прикованного к кресту. Его снятую кожу приколотили к стене под крышей мейстерской башни, а тело обмакнули в смолу и вывесили над воротами. Остаток дня Рамси провел в отцовском кресле, глядя на огонь в очаге и заливая в себя дорнийское вино кубок за кубком. На следующий день, проснувшись под лай девочек, он сдернул красный полог балдахина и поджег его, а затем раскидал горящие факелы по всем комнатам замка. Когда он подпалил конюшню, меткий лучник угостил его стрелой в спину. Рамси умер во дворе под треск разгорающегося пожара, людские вопли и ржание коней на пылающей конюшне. Затем он вновь проснулся на своей кровати под красным пологом. За окном лаяли девочки, в дверь колотили оруженосцы и Уолдер Малый просил взять его на охоту. В очередной раз круг замкнулся. Рамси вспомнил про черную петлю, о которой твердила старая ведьма на заколдованной поляне. Похоже, старая жирная сука накинула на его шею веревку и туго затянула узел. Ему никогда не выбраться из этого проклятого черного дня охоты. Он мог перебить всех людей в замке и умереть, мог пьянствовать весь день или скакать по осеннему лесу — что бы он ни делал, все равно следующим утром проснется в своей кровати, уставившись в красную тряпку под гавканье собак. Кажется, старуха на поляне говорила что-то еще. Что-то о разорванном круге или разорванных цепях… Плохо было то, что он совершенно не помнил ее слова. Вонючка II Несмотря на мольбы и протесты, Кислый Алин вместе с Лутоном вывели его из подземелья. К удивлению, на дворе стоял полдень и, пока Вонючку вели вдоль приземистых подсобных строений, ему удалось увидеть солнце, проглядывающее из-за серых облаков. Задрав голову, он ковылял под присмотром своих стражей и любовался солнечными лучами, пробивающимися сквозь пасмурное небо. Вонючка щурил слезящиеся глаза. Последний раз он видел дневной свет в то страшное утро, когда Рамси поймал их с Кирой в лесу. На стенном крюке под окном вороньей башни висел мейстер, чье лицо и плечи облепили вороны, хлопая крыльями. Они с карканьем ссорились из-за добычи, и Вонючка в ужасе отвернулся. Если вороны только приступили к трапезе, выклевывая глаза несчастного мейстера, значит, казнь состоялась совсем недавно. «Наверное, он назвал милорда «Рамси Сноу». Сноу, а не Болтон. Или не вовремя обратился с вопросом, забыв прибавить “милорд”». Странно, что Рамси всего лишь приказал повесить мейстера, а не содрать с него кожу живьем. Вонючку отвели в купальни для солдат, расположенные сбоку от казармы. Там Кислый Алин приказал ему раздеться и залезть в бадью с водой. — Нет-нет-нет-нет, я не могу, — забормотал он, обхватив себя руками. — Милорд не разрешает мне мыться… он накажет меня… — Милорд сам приказал вымыть тебя, тухляк, — сказал Алин. Он прополоскал руки в тазу, а затем шумно прочистил нос. — Снимай свои лохмотья, да поживее! Милорд не любит ждать. Вонючка не мог заставить себя раздеться при них и стоял, втянув голову в плечи. Странно, что у него не хватало духу стянуть с себя ветхие лохмотья, ведь Кислый Алин видел его голым, да и Лутон тоже. Когда тебя привязывают к дыбе, то не оставляют даже тряпицы, чтобы прикрыть срам. Но несмотря на это, он все равно продолжал стоять неподвижно. Он не мог обнажить свой позор. Свой кошмар. «Ты даже не мужчина, Вонючка». — Лутон, займись им! — бросил Алин. — Не хочу снова марать руки. Тот, гримасничая и картинно зажимая нос, поймал Вонючку за плечо и с треском разорвал на нем рубаху. — Нет, пожалуйста… — он сгорбился и, быстро стянув заскорузлые от крови и грязи штаны, прикрылся руками. — Экий стыдливый тухляк, — фыркнул Алин, — зажался, словно прячет золото между ног! А то мы не знаем, что его щупальце нынче сильно укоротилось. Полезай в корыто, живо! Вонючка быстро опустился в наполненную бадью и едва не потерял сознание от мягкого обволакивающего прикосновения к зудящей коже. Остывшая вода ласково обняла его, и он на мгновение блаженно закрыл глаза. — Ему надо воду сменить, — послышался недовольный голос Лутона. — Только залез, и уже черная. — Ну так скажи девкам с кухни, чтобы согрели еще несколько ведер! Милорд приказал отмыть его хорошенько, а это значит, что когда мы приведем его в замок, он должен скрипеть от чистоты и пахнуть зимними розами, как знатная целка в брачную ночь. Вонючка погрузился в бадью с головой — он бы просидел в воде целую вечность, представляя, что оказался в теплой просторной купальне Винтерфелла. Он не мылся с тех пор, как открыл ворота замка отряду дредфортцев во главе с Рамси в кроваво-красных доспехах. Чья-то рука грубо вытащила его за волосы, и он привычно закрылся плечом в ожидании удара. — Только попробуй утопнуть, — сказал Алин. — Развел в корыте черное болото, нихрена не видать, чем ты там занимаешься. Капли стекали к подбородку, Вонючка быстро моргал слипшимися мокрыми ресницами. — Зачем милорд приказал помыть меня? — спросил он. Если бы в купальне был Деймон или Живодер, он бы не осмелился открыть рот, но Кислый Алин редко бил его и даже иногда удостаивал ответом. — Не знаю, — буркнул тот. — Милорд нынче ведет себя странно. Отменил охоту, приказал повесить мейстера… Потом велел хорошенько отмыть тебя, одеть в чистое, накормить и привести к нему в покои. Вонючка не верил своим ушам. Милорд приказал его переодеть и накормить! Его сердце радостно забилось. «Неужели отец вспомнил обо мне и собрал выкуп? Нет… не отец. Аша! Это Аша! Она знает, что болтонский бастард сжег Винтерфелл, нашла меня и теперь торгуется с Рамси, чтобы вызволить меня из плена!» На миг его охватило ликование: «О Боги, неужели сегодня все закончится!» — и тут же исчезло. Милорд никогда не отпустит его. Он постоянно повторял: «Ты принадлежишь мне, Вонючка. До конца своих жалких дней ты будешь рядом со мной». Он вдолбил это в его голову и память. Что бы ни предлагала Аша, Рамси лишь посмеется над ней. Он покажет ей брата — седого, трясущегося, с отрезанными пальцами, а затем спросит его настоящее имя. И он ответит, что его зовут «Вонючка», потому что Теон Грейджой давно умер. Милорд заставит его унизиться перед Ашей, а затем выставит ее из замка. «Вонючка-Вонючка, милордова сучка... Сколько раз он давал тебе ложные надежды? Почему ты до сих пор не можешь привыкнуть к его играм? Он сначала что-то дает, а затем отнимает сторицей. Забудь про сестру, у Вонючки ее нет. Забудь о свободе, ты верный слуга милорда и никогда не покинешь его, даже если кто-то начнет искушать тебя сделать это!» Лутон вместе с помощниками натаскали воды в другую бадью, и две служанки вымыли его, яростно орудуя жесткими скребками. Затем его облачили в тонкую шерстяную рубаху, короткий поношенный дублет, черные бриджи и надели кожаные сапоги. Он отвык от ощущения чистоты и неуверенно трогал края одежды, которая болталась на его исхудавшем теле. Когда его повели на кухню, он едва не упал, запнувшись носками сапог: Вонючка забыл, каково это — ходить в обуви, если у тебя на ногах семь пальцев, а не десять. Он щупал шерстяную ткань рубашки, проводил ладонью по шершавой поверхности дублета, теребил пальцами кожаный пояс. Нужно привыкнуть к новому обличью. Милорд решил показать его Аше в прежнем виде, как будто он все еще был принцем винтерфелльским, а значит нужно хорошо сыграть эту роль. Показать Аше, что не было ни подземелья, ни лохмотьев, ни истязаний и увечий. От правильного поведения зависит очень многое — ведь когда Рамси выпроводит Ашу, они останутся наедине в его покоях. Сестра увидит, в кого он превратился, и поймет, что Теона Грейджоя больше нет. Вместо него остался лишь верный слуга болтонского бастарда, преданный Вонючка, который ловит каждое слово хозяина и выполняет любой приказ. Например, милорд может приказать ему снять штаны и показать Аше то, что осталось у него между ног… Слезы капали в овсяную кашу. Низко склонившись над тарелкой, Вонючка быстро поглощал густое месиво, почти не чувствуя его вкуса. Вроде бы в овсянку добавили масло и мед, но горькие мысли о предстоящей встрече с сестрой не давали ему распробовать еду. Он насыщался, заглушая голод, — сперва овсянка, затем два ломтя хлеба с куском ветчины и вода. Целый кувшин чистой воды, которую можно было пить, не задумываясь над тем, сколько глотков приберечь на завтрашний день. Он голодал много дней, и небольшая порция завтрака тяжелым камнем улеглась в бурчащем животе. Вонючку мучила отрыжка, и он зажал обеими ладонями рот, опасаясь, что его вырвет. Но прошло несколько минут, и ему стало легче, а затем он вновь почувствовал сосущий голод. Когда он набрался смелости попросить у одной из кухарок еще каши, в кухню вбежали два смутно знакомых мальчика лет восьми. Один был высокий и плотный, второй едва доставал своему другу до плеча. У обоих на груди дублетов был нашит герб Болтонов, а ниже — эмблема двух синих башен. «Кажется, Фреи, — подумал Вонючка. — Это Уолдеры. Кто-то из них Малый, а кто-то Большой… Надо же, я еще помню это». — Фу, это какой-то старик, — сказал высокий крепыш. — Наверное, того уже увели! — Если ищете пленника милорда, то это он! — крикнула судомойка, оторвавшись от ведра с грязной посудой. Вонючка вздрогнул и умоляюще посмотрел на Фреев. Они меряли его презрительными взглядами, высокий Уолдер со скошенным подбородком скривил влево нижнюю губу, совсем как Рамси. — Если так, то идем с нами! — важно приказал высокий Фрей. «Это всего лишь дети, а я даже не осмеливаюсь задать вопрос, кто приехал в Дредфорт — Аша или гонец от моего отца? Вонючка-вонючка, трусливая сучка». Он едва поспевал за бегущими вприпрыжку мальчиками, но боялся попросить их идти медленнее. Им пришлось ждать, пока он поднимется на третий этаж винтовой лестницы к покоям милорда. Вонючка запыхался, новые сапоги натерли ему ноги. Мальчики осторожно постучали в дверь, и высокий Фрей звонко выкрикнул: — Милорд, мы привели вашего пленника! — Ну так заводите его внутрь, — ответил Рамси, и Вонючки сжался, обхватив себя руками. Маленький Фрей аккуратно открыл дверь, однако заходить не стал и повернулся к Вонючке, делая приглашающий жест. «Аша или отцовский посланник?» Тяжело вздохнув, он поднял голову, распрямился и перешагнул порог. Дверь за его спиной немедленно закрылась. Рамси сидел в кресле и, с восхищением оглядев Вонючку с головы до ног, принялся медленно хлопать в ладоши. — В этом наряде тебя не узнать, мой дорогой принц! Ты стал настоящим красавцем. В комнате больше никого не было. Ни сестры, ни гонца с гербом дома Грейджоев… что за игру затеял милорд? — Почему у тебя так вытянулось лицо? — спросил Рамси и положил руки на подлокотники кресла. Пальцы у него слегка подрагивали — очень тревожный признак, но глаза улыбались, а это означало, что милорд приготовил для него какой-то сюрприз. — Скажи мне, в чем дело? Что ты ожидал здесь увидеть? — голос Рамси звучал обманчиво ласково. Вонючка хорошо знал этот тон. Он пугал его, потому что добродушие милорда могло в любой момент без причины обернуться свирепой яростью. Рамси поднялся и быстро приблизился к нему. Вонючка вжался спиной в закрытую дверь, упираясь взмокшими ладонями в шероховатые доски. — Так что же тебя тревожит? — Рамси обхватил руками его лицо и чуть приподнял. «Он хочет, чтобы я посмотрел ему в глаза». Вонючка, не дыша, уставился в светлые, почти сливающиеся с белками радужки. Тонкий серый ободок очерчивал их границы, в расширенных черных зрачках он видел отражение собственного лица — перекошенное от страха, с дрожащими губами. «Правду. Скажи ему правду. Если ты солжешь, он прочтет это в твоих глазах и ты лишишься еще одного пальца». — Милорд, — сказал он, быстро переведя дыхание, — вы приказали вымыть меня и накормить, и я решил, что в замок приехала моя сестра или посыльный от отца с выкупом. Прошу вас, не наказывайте меня за это! Ваша щедрость… ваша милосердие и доброта затуманили мой разум, простите своего верного слугу! Я сам не знаю, что говорю и думаю, милорд... Рамси отпустил его и тихо рассмеялся. — Вонючка-Вонючка, — качая головой, сказал он, — ты удивил меня. Если бы в моем замке объявился еще один железянин, первое, что я бы сделал — вывесил его ободранную голову на пике. А затем бы прибавил к ней частокол из голов его свиты. Твоя сестрица — та нахальная девка в кожаной броне, что приезжала в Винтерфелл? С кинжалом и топориками? Страшна, как все ваши кракенши. Интересно, между ног у нее яйца или все-таки щель? Я бы непременно проверил. «Аша не знает, где я, или думает, что я погиб при осаде, иначе она бы попыталась спасти меня… Тогда она пришла в Винтерфелл, несмотря на опасность. Почему я не послушался ее? Каким же глупцом я был… О Боги, Вонючка, о чем ты думаешь?! У тебя нет сестры, нет отца и нет прошлого. Ты Вонючка, верная сучка, твой дом — это Дредфорт, ты служишь милорду, как ты мог забыть об этом?!» — Ну вот мы и выяснили правду, — сказал Рамси. — Не выпить ли нам по этому поводу? Он направился обратно к креслу, Вонючка понуро последовал за ним. На столе красовались оплетенная соломенной сеткой бутылка вина и два кубка, а рядом — блюдо с ковригой хлеба, горкой масла и крупными кусками козьего сыра. «Ложные надежды… Он опять поманил меня фальшивым спасением. Это снова всего лишь игра. Сейчас он предложит мне что-нибудь выбрать, и если я отвечу неправильно, то накажет меня. Если ответ будет верным, Рамси придумает что-то еще, и так будет продолжаться до тех пор, пока я не оступлюсь. Пока я не совершу ошибку». Рамси принялся расстегивать на его дублете пуговицы — медленно, одну за другой. — Ты взопреешь в теплом одеянии и снова начнешь смердеть, мой Вонючка, — сказал он и сдернул с него дублет. — Сними сапоги, я хочу видеть твои босые ноги. Вонючка быстро повиновался. «Что он спросит у меня? Понравилась ли мне ванна? Если я отвечу “да”, он прикажет искупать меня в нужнике. Или не прикажет? Зачем он дал мне новую одежду, если сейчас требует снять ее?» Рамси уселся в кресло, широко расставив ноги. — На колени! Вот сюда, — он похлопал по подлокотнику, и Вонючка немедленно опустился на колени справа от кресла, упершись взглядом в волчью шкуру, расстеленную на полу. Эта шкура была черно-серой. «Кровь не будет сильно заметна на черном мехе». Грубые пальцы взлохматили его волосы, и он вздрогнул от неожиданности. — Борское! — сказал Рамси под плеск льющейся жидкости. — С особой полки из погреба моего отца. Когда ты в последний раз пил вино, Вонючка? «Когда я ждал штурма Винтерфелла. Может, тогда я тоже пил борское вино, сладкое, как переспевший виноград, но я не ощущал ничего, кроме кислой горечи. Когда ты обречен, даже мед превращается на языке в горчичное месиво». — Я не услышал ответ! — Рамси сгреб его за волосы и встряхнул. — Я… я не помню, милорд, — отозвался он. — Это было очень давно. Я все забыл, простите меня. Ему показалось, что Рамси тихо вздохнул, однако он тут же прогнал запретную мысль. «Тебе всего лишь почудилось! И впредь отвечай расторопнее, иначе милорд вырвет остатки твоих волос!» — Так вспомни этот чудесный вкус, мой винтерфелльский принц! — Рамси протянул кубок, и он принял его дрожащими руками. Хорошо, что кубок был наполнен лишь до половины, иначе Вонючка бы непременно расплескал вино, изгадив красными каплями новую рубашку и бриджи. Страшно представить, что бы сотворил с ним за эту провинность милорд. — Пей, Вонючка, — нежно сказал Рамси и пригубил свой кубок. В три глотка он проглотил сладкое борское, едва не захлебнувшись, а затем в ужасе поднял глаза на Рамси. Тот пристально смотрел на него, и у Вонючки скрутило живот. «Я ошибся! Нельзя было пить все сразу!» Он похолодел в ожидании скорой расправы. — Хочешь еще? — вместо этого спросил Рамси. — Я вижу, ты и впрямь не пил борское уже целую вечность. — Милорд, я не заслуживаю такой милости, — выдавил из себя Вонючка. «Что за игру он ведет со мной? Почему я никак не могу его понять?» — Сегодня особый день, мой верный Вонючка, — сказал Рамси, подливая вино в протянутый кубок. — Хватит трястись! Я не сделаю тебе больно. «Я не сделаю тебе больно». Эту фразу Вонючка слышал уже много раз. Сначала милорд обещал не причинять боли, а затем заставлял играть по своим правилам, вынуждая ошибаться, и жестоко наказывал за каждый промах. — Я стараюсь, милорд, изо всех сил стараюсь, — промямлил он, пытаясь унять трепет, но ничего не получалось. «Еще не хватало лишиться пальца из-за такой мелочи!» Он стиснул руки крестом на груди — так дрожь была меньше заметна. Край кубка врезался в его губы. — Т-ш-ш-ш, — вдруг произнес Рамси, не сводя с него глаз. — Успокойся, мой принц. Ты хорошо себя вел, и мне не за что наказывать тебя. «А вот сейчас начнется игра, помогите мне, Боги…» — Вонючка сделал большой глоток вина. Крепкое борское ударило ему в голову, перед глазами все поплыло, и он прислонился боком к креслу. — Ну, вот и дрожь прошла, — погладил его по голове Рамси. — Выпей еще, Вонючка. Вино явно идет тебе на пользу. Отчаявшись разобраться в намерениях милорда, он снова осушил кубок до дна и, не дожидаясь разрешения, поставил его на пол. «Пусть делает со мной, что хочет. Мне все равно». Он поднял голову и посмотрел Рамси в глаза. — Спасибо, милорд, вы очень добры, — заученно сказал он. Борское вино исказило его восприятие. Ему вдруг показалось, что милорд смотрит на него со странным выражением… надежды? Печали? Ожидания? Вонючка растерянно моргнул и потряс головой, а когда снова открыл глаза, обнаружил, что взгляд Рамси изменился — в нем светилось откровенное вожделение. Ноздри подрагивали, блестящая от слюны нижняя губа чуть отвисла. «Он снова хочет взять меня, — с тоской подумал Вонючка, — и предвкушает, как сделает это. Он смакует мое унижение точно лакомство… Когда он кончит, непременно полоснет ножом или прокусит плечо до мяса. Каждый раз он словно пожирает меня заживо». Что ж, хорошая еда, вино, ванна и чистая одежда — небольшая цена за толику унижения и боли. Как обычно, нужно всего лишь перетерпеть, и Вонючка вооружился терпением. — Скажи мне, Вонючка… — Рамси отхлебнул вино и вновь уставился в его глаза. — Только скажи мне честно. Искренне. Ты же знаешь, что я сразу почую ложь в твоих словах. — Милорд, я всегда говорю вам только правду, — произнес он твердым голосом, подивившись, как складно слова выходят из его рта — без запинок или заикания, не иначе борское вино развязало его язык. — Ведь я ваш самый преданный слуга! Рамси досадливо отмахнулся, прерывая его. — Я знаю. Ты твердишь это при каждой нашей встрече. Вонючка сжался и сглотнул пересохшим ртом. — Не отводи взгляд… Смотри на меня! Вот так гораздо лучше. Ложь проще всего распознать по глазам, мой драгоценный Вонючка. Поэтому гляди на меня, чтобы я не гадал и не терял время попусту. Глаза Вонючки невыносимо пекло, он боялся моргнуть и тем самым вызвать гнев милорда. «Что он хочет услышать? Что я принадлежу ему душой и телом? Что я его верная сучка, готовая терпеть пытки, побои и унижения? Что ты хочешь услышать от меня, Рамси Болтон? Болтон, а не Сноу… Болтон, и не вздумай ошибиться Вонючка-Вонючка, трусливая трясучка, иначе сполна испытаешь на себе его гнев». — Ты любишь меня, Вонючка? «Такой простой вопрос… Поверь мне, Рамси Болтон, ведь мое тело и глаза не соврут, так же, как и мой язык». Он подался вперед, оказавшись перед ногами Рамси. — Да, милорд! Конечно! Рамси помедлил, будто оценивая его слова. — Тогда докажи мне свою любовь, Вонючка! — Что я должен сделать, милорд? Вместо ответа Рамси потянул завязки на своих черных шерстяных бриджах, и Вонючка сглотнул, понимая, что сейчас ему предстоит сделать. Главное при этом быть очень осторожным — если он оцарапает милорда, как это было в первый раз, Рамси прикажет спустить с него шкуру кнутом. Вонючка глубоко вдохнул и придвинулся ближе, перехватив шнурки. Неловко орудуя искалеченными руками, он начал распускать шнуровку, ощущая пальцами, как затвердела под тканью плоть Рамси. Спазм свел горло. «Успокойся! Это не страшно и даже не больно. Просто сделай это, стараясь не задеть его осколками зубов, иначе он накажет тебя». Рука Рамси тяжело легла на его затылок, пригибая ниже, и он захватил губами напряженный член. — Смотри на меня, Вонючка! — последовал приказ, и он поднял глаза. «Он должен поверить мне. Он должен поверить в мою любовь! Ведь я принадлежу ему душой и телом, и он это знает». Сперва он двигался медленно, хотя ладонь на затылке поторапливала и подгоняла его, однако Вонючка хорошо помнил об осколках своих зубов и делал все возможное, чтобы не дать им коснуться члена Рамси, который набух так, что едва помещался во рту. Вонючка чувствовал, как тягучие нити слюны стекают по подбородку, но не смел поднять руку, чтобы стереть их. Они смотрели друг другу в глаза, и Вонючка снова видел в зрачках Рамси свое искаженное отражение. «Интересно, а что он видит в моих глазах?» Рамси хрипло дышал через рот, перебирая волосы на затылке Вонючки. Он опускал его голову все ниже и ниже, заставляя захватывать член едва ли не целиком. Белесые глаза заволокло пеленой, и Рамси чуть прикрыл веки. Вонючка размеренно заглатывал и облизывал член Рамси, повинуясь движениям тяжелой ладони, которая крепко держала его сзади за шею. Дыхание Рамси участилось, и член словно закаменел. Вонючка захватил его как можно глубже, думая только о двух вещах: не задеть остатками зубов и сдержать тошноту. Если он справится с этим, Рамси останется доволен и вернет его в камеру. Возможно, даже позволит уйти в новой рубашке и штанах. Соленые струйки ударили в нёбо и потекли в горло. Преодолевая отвращение, Вонючка сглотнул, чувствуя, как ладонь Рамси на его затылке стала влажной. Тот тяжело дышал, на висках выступили мелкие капли пота. Вонючка, глядя в глаза милорда, продолжал удерживать его постепенно обмякающий член во рту. Омерзительный горьковато-соленый ком стоял в горле. Рамси выдохнул с довольным стоном и потянулся к штофу с вином. — Такое блаженство стоит многого, мой дорогой Вонючка, — сказал он. — Где твой кубок? Сейчас у тебя во рту болото, ну а у меня — сушь, словно в дорнийской пустыне. Однако вино пойдет на пользу нам обоим. Вонючка осторожно вытащил изо рта вялый член Рамси и зажал ладонью губы, чтобы незаметно подавить рвоту. Он нащупал под креслом опрокинутый кубок. — Иди ко мне, — Рамси поднял его за шиворот и без труда усадил на коленях. Он поцеловал его в перепачканный слюной и спермой рот, жадно раздвигая его губами. Вонючка покорился поцелую, ощущая, как Рамси больно вгрызается в него, облизывая языком сколотые зубы и нёбо. Одной рукой он задрал ему рубашку и принялся гладить спину широкими движениями, проводя пальцами по выступающим шрамам и рубцам. Наконец он прервал поцелуй, и Вонючка как можно незаметнее выдохнул. Все это время он сидел, задержав дыхание и зажмурив глаза. — Выпей вина, мой самый драгоценный трофей, — шепнул ему Рамси, и он повиновался, выпив почти полный кубок борского. Вино смыло скверный комок в горле, оставив сладкий вкус переспевшего винограда. Голова закружилась, и по телу расплылось тепло. «Кажется, я порядком захмелел…» Это было плохо, потому что спьяну он мог сболтнуть лишнее или не вовремя выполнить приказ милорда. «В пекло все!» — устало подумал он. Его клонило в сон. — Ты действительно любишь меня, Вонючка? — послышался голос Рамси у него над ухом. Он обнаружил, что лежит на кровати под красным пологом, провалившись в толстую перину, и горячие руки Рамси обшаривают его обнаженное тело. — Да, милорд, — прошептал он. — Конечно, милорд. Разум словно отделился от тела — казалось, что все это происходит не ним, а с Теоном Грейджоем в постели Неда Старка, где горячая, жадная до ласк Кира, щипала и тормошила его, заставляя брать ее снова и снова. Только на этот раз все было наоборот. Его грубо мяли мужские ладони — ощупывали и тискали от шеи до бедер, запуская скользкие пальцы между ягодиц. Затем Рамси перевернул Вонючку на живот и, сцепив его запястья над головой, резко раздвинул коленом сомкнутые ноги. Жесткие пальцы Рамси сдавили руки точно клещи. «Держит меня так, словно я буду сопротивляться». Его лицо уткнулось в перину. Сквозь нее было жарко дышать, и он повернул голову набок, приоткрыв рот. Сейчас милорд навалится сверху, и каждый вздох будет даваться с большим трудом. Рамси осторожно вошел в него, помогая себе свободной рукой. — Ты любишь меня? — спросил он, двигая бедрами все быстрее и быстрее. — Ты любишь меня? — Да, милорд. Я люблю вас. Я люблю вас, милорд! Это прозвучало вполне правдиво — ведь он не чувствовал ни боли, ни стыда, ни унижения. Благодаря крепкому борскому вину он вообще ничего не чувствовал. Рамси III Открыв глаза, он привычно откинул красный полог. Лай девочек за окном уже не раздражал его, хотя рутинные приказы отменить охоту порядком надоели. — Милорд? Мы принесли вам горячую воду для умывания. — Оставьте ведра за дверью и тащите сюда завтрак. Сегодня охоты не будет! — крикнул Рамси, опережая нытье Уолдера Малого. Затем он обхватил голову руками. Полное и окончательное поражение. Вонючка солгал ему. Перевертыш лгал ему, не переставая, ублюдочная тварь! А он верил его словам, как последний идиот. «Как ты посмел солгать мне, Вонючка? Как ты посмел меня предать?!» *** После того, как Рамси вспомнил слова старухи о разорванных цепях, он потратил целый день, перебирая в памяти то, что произошло на зеленой лужайке. На пергаменте он нарисовал поляну, ручей, валуны и бурый ком на одном из них — жабу-ведьму, расположив вокруг нее двенадцать гончих. На другой стороне узкого ручья он изобразил себя и своих подручных. Затем записал внизу все фразы, которыми обменивались его олухи, а также слова старухи, какие сумел припомнить. «Черный бастард из черного замка… черный круг… не разорвать черную петлю… никто не любит тебя, черный бастард» — вот и все, что ему удалось выудить из своей памяти. Рамси прекрасно помнил вспышку бешенства, что заставила его полностью потерять самообладание. Удивительно, как он вообще умудрился уловить другие слова жирной ведьмы — кроме, разумеется, «черного бастарда» — прозвища, из-за которого он пришел в такую ярость. «Никто не любит тебя, черный бастард». Он выписывал эту фразу на пергаменте снова и снова, испытывая болезненное чувство пустоты — бездонной черной воронки, которая словно высасывала из него жажду жизни. Мать не любила его и побаивалась. Она не скрывала радости, когда стражники отца забрали его с мельницы в замок. С тех пор Рамси не видел ее, да и не желал этой встречи. Собственно, мать никогда не навещала его в замке, хотя прошло уже больше двух лет, а значит, она вычеркнула его из своей памяти. Кошели с медными звездами, поросята и куры занимали ее куда больше, чем собственный единственный сын. Сейчас она, скорее всего, наняла себе помощников управляться с жерновами и выполнять грязную работу, которую прежде делал Рамси. Отец терпел его и все время давал понять, что если Рамси не оправдает его ожиданий, то вернется обратно на мельницу. Ради отца он женился на старой суке Хорнвуд, присоединив ее земли к владениям Болтонов. Ради отца он захватил и сжег Винтерфелл. Ради отца он был готов стереть с лица земли заносчивых Карстарков, Амберов и Мандерли. Будь у него войско, он бы завоевал весь Север, от Перешейка до Стены. Однако, что бы он ни сделал, отец все равно не полюбит его. Он не способен любить, как и сам Рамси. Отец женился на какой-то девице из Фреев, и та непременно нарожает ему целый выводок детей. Все Фреи плодятся точно кролики, так что в скором времени очередь претендентов на отцовское кресло возрастет. Что ж, тогда он займет замок Хорнвудов, выбив оттуда жирного Мандерли. А после смерти отца приложит все силы, чтобы вернуть себе Дредфорт и стать лордом Болтоном. Все парни из его свиты преданы ему лишь из-за денег и возможности безнаказанно глумиться над пленниками да крестьянскими девками. Только дай возможность, и каждый из них вонзит нож ему в спину. И Деймон-Себе-На-Уме, и тупоумный Алин, и расчетливый Бен, и скряга Лутон, и идиот Желтый Дик. Никто из них не испытывает к нему теплых чувств. Лишь наивный чурбан Хеке, от которого несло, как от свиньи, искупавшейся в гнилых отбросах; который учил его охотиться и драться; который был его самым верным слугой и другом — любил его. Любовь Хеке была искренней, но Родрик Кассель убил его. За несколько недель Рамси сумел сотворить из принца винтерфелльского нового Хеке, однако с прежним слугой этого Вонючку роднили только вонь и безоговорочное подчинение. Хеке боялся его, но при этом умудрялся вести себя с ним почти на равных, не забывая свое место слуги при «м’лорде», как он всегда величал Рамси. Однако Вонючка-Теон впадал в ступор каждый раз при виде своего милорда, и выполнял приказы так, словно каждую минуту ожидал наказания. Рамси это нравилось. Его возбуждал неподдельный ужас Вонючки и его готовность исполнять любое, даже самое унизительное и постыдное желание. В конце концов он превратился в говорящую вещицу для забав, и, как ни странно, Рамси привязался к нему. «Я ваш, милорд», — твердил Вонючка, выкатывая бледно-голубые глаза, и Рамси охватывало пьянящее чувство вседозволенности. Он мог сделать с ним все, что угодно — убить, искалечить или изуродовать. Вонючка — сын железянского короля, надменный лорденыш Теон Грейджой — был в полной его власти, и это кружило Рамси голову. Последний месяц ему было неинтересно пытать или избивать трясущегося Вонючку. Он хотел его. Он желал его. Он брал его, как сучку, потому что стоило ему увидеть ссутуленные плечи и молящие бледно-голубые глаза, у него немедленно твердело в штанах. Ему нравилось его унижение, страх и тихий дрожащий голос. Он обожал слушать его оправдания и просьбы о пощаде. Его возбуждал даже запах Вонючки, отвратительный для других, — вонь немытого тела, напоминающая протухший сыр. Это он сделал его таким: согнутым седым существом с выбитыми зубами, отсутствующими пальцами и шрамами. Когда-то гордец Теон Грейджой, принц винтерфелльский, презирал Рамси, а сейчас, превратившись в Вонючку, ползает у его ног и признается в любви. Неужели это жалкое сломанное создание и впрямь полюбило его из страха? Словно облезлый пес, который, несмотря на голод и побои, все равно преданно льнет к ногам. Чем больше Рамси размышлял над этим, вспоминая свои последние свидания с Вонючкой, тем больше убеждался, что тот испытывает к нему не только странное болезненное влечение. Он явно испытывает к нему нечто большее. Когда Рамси брал его, он кричал — но не от боли, — и умолял не останавливаться. Вонючка постоянно твердил, что любит своего милорда. Что, если признание в любви способно разрушить проклятье? Если Вонючка любит его, возможно, эта любовь разорвет черный круг, в который затянуло Рамси. Кажется, когда он обучался грамоте у мейстера Утора, читал какую-то похожую легенду об этом. При мысли об Уторе он ударил кулаком по столу так, что опрокинул чернильницу и едва успел спасти пергамент с рисунками и словами старухи. Серая крыса-предатель… Все эти годы мейстер мечтал о его смерти. Странно, что он до сих пор не отравил его в отместку за смерть Домерика. Боялся гнева отца? Или просто дожидался подходящего момента? С того момента, как мейстер на свою беду сбросил маску верного слуги, Рамси каждый день казнил его — всякий раз по-разному. Вчера он приказал колесовать его, сегодня собирался повесить, но сейчас серая крыса была нужна ему, чтобы отыскать легенду о любви и проклятии. Рамси отправился в башню мейстера, где в зале третьего этажа покачивались на стропилах огромные клетки с воронами, а на столах громоздились шкатулки, пузырьки и склянки. В отдельной комнате располагалась библиотека с высокими стеллажами. Древние книги в кожаных и металлических переплетах заполняли полки, в отдельных нишах были разложены кожухи со свитками. Мейстер Утор только что покормил воронов зерном, смешанным с мелко порубленным мясом. Он закатал рукава по локоть и держал на весу перепачканные красным руки. — Милорд? — поднял он брови. — Не ожидал увидеть вас у себя. «Ты даже не представляешь, что ожидает тебя через час, серая мразь!» — Вы нечастый гость в моей башне, милорд, — засуетился мейстер-предатель. Он быстро ополоснул руки в тазу с водой и обтер полотенцем. Вороны каркали и раскачивали клетки. Жирная белая клякса шлепнулась на воротник мейстерской робы. — Мне нужно кое-что освежить в памяти, — сказал Рамси. — Баллада или сказание о проклятии, которое сняла влюбленная девица. Мейстер Утор задумался, кожа на его лбу собралась в складки. «Соображай побыстрее, паршивая крыса!» — Легенда об озерной деве? Мммм… нет. Кажется, это сказание о кабаньем рыцаре. При этих словах у Рамси перехватило дыхание. Да! Он стоит на верном пути. Ведьма сама указала ему тропу. «Кабаний рыцарь… кто бы мог подумать!» Мейстер возился в комнате с книгами: передвигал приставную лесенку, лязгал металлическими застежками, шелестел страницами. Наконец он бережно вынес раскрытый толстый том в твердом кожаном переплете и аккуратно положил его на угловой стол, который располагался вдалеке от вороньих клеток. — Книга историй и песен Семи Королевств! — провозгласил Утор, словно объявляя имя важного лорда. — А вот и легенда о кабаньем рыцаре. Рамси оттолкнул его и быстро пролистал серые листы, исписанные ровными буквами с красочным орнаментом по краям страницы. Пять столетий назад некий южный рыцарь встретил у Алого озера оборванную нищенку, которая остановила его и попросила милостыню. В ответ надменный рыцарь швырнул в воду пригоршню медяков и велел замарашке достать их со дна, дабы смыть грязь и освежить заскорузлые лохмотья. Нищенка оказалась могущественной колдуньей и в отместку превратила голову рыцаря в кабанье рыло. Вернуть свой прежний облик он мог лишь при одном условии — если прекрасная дева полюбит его и подарит поцелуй. Легенда заканчивалась хорошо — кабаний рыцарь все же сумел разыскать какую-то знатную дурочку, которая в него влюбилась. После поцелуя рыцарь вернул человеческое обличье и вместе с невестой отправился к Алому озеру, чтобы почтить колдунью, проучившую наглого гордеца. Сказка о волшебных превращениях, колдуньях и любви — подходящая история на ночь для сопливых ребятишек. Если бы полмесяца назад кто-то сказал, что Рамси придется перечитывать эти бредни во имя спасения, он бы лично отрезал брехуну его лживый язык. Однако сейчас Рамси верил всей душой, что кабаний рыцарь действительно существовал и что этого удачливого идиота угораздило встретить ведьму на берегу озера. «И почему эти суки вечно торчат у воды? Черпают в ней свое проклятое колдовство? На месте сира Кабанье рыло я бы вернулся к озеру вовсе не за тем, что «почтить могущественную колдунью». Я бы изжарил ее на медленном огне и растоптал кости в пыль!» — Милорд, позвольте поинтересоваться, — справа от него возник мейстер Утор. — Почему ваше внимание привлекла именно эта сказка? Рамси схватил его за горло и прижал к стене. Тот засипел и заскреб ногами, пытаясь освободиться. Его пальцы бессильно царапали плотный рукав дублета Рамси. — Называешь меня милордом, тварь? — спросил он, наблюдая, как багровое лицо Утора наливается синевой, а глаза выходят из орбит. — А когда я был в цепях, обращался по имени и даже осмелился сказать, что я бастард. Я все про тебя знаю, лживая крыса! Ты желаешь моей смерти, но сегодня сдохнешь ты! Он сжал кулак изо всех сил, и в горле мейстера что-то хрустнуло. Взгляд выпученных глаз остекленел, руки вытянулись вдоль тела. Рамси отпустил его, и Утор свалился на пол бесформенной серой кучей. Вырвав из книги страницы со сказкой о кабаньем рыцаре, Рамси запихал их в поясной карман. Вонючка должен признаться ему в любви и доказать это. Наверное, завтра стоит проявить к нему снисхождение: вымыть, накормить и избавить от лохмотьев. В честь знаменательного дня Рамси даже откупорит борское вино — одну из восьми бутылок, которые отец хранит отдельно, приберегая для особых случаев. Он будет обращаться с Вонючкой ласково, будет нежен с ним, а затем позволит заснуть рядом с собой в постели. Предвкушая долгожданное освобождение от бесконечной петли, Рамси приказал принести бутылку борского из погреба. Все равно завтра количество бутылок останется неизменным. Усевшись в отцовское кресло, он пил сладкое вино, смакуя в воображении подробности завтрашнего дня. *** Как он мог обмануть его? Жалкий Вонючка… обвел вокруг пальца… заставил поверить в свою преданность и любовь! «Как он посмел солгать мне, двуличная тварь?!» Рамси прикусил стиснутый кулак и зарычал от гнева. Значит, если бы представился случай, Вонючка, не раздумывая, сбежал бы от него! «У него бы не хватило духу убить меня, но он бы непременно сбежал! Подлая скотина, сучка, перевертыш!» Как он мог так ошибиться в нем?! Рамси вскочил с кровати. Прокушенные костяшки пальцев кровоточили, но он не чувствовал боли. Быстро одевшись, он распахнул дверь и едва не упал с лестницы, споткнувшись о проклятые ведра, которые Фреи оставили на пороге. Он яростно распинал их, залив ступени водой, и помчался вниз. Горячие брызги летели из-под сапог. Вбежав в подземелье, он резко остановился и прижался разгоряченным лбом к стене, упершись ладонями в выступающие камни. Нужно прийти в себя, прежде чем отправиться в камеру к лживому перевертышу. Но похоже, его гнев не смогла бы остудить и ледяная Стена. «Врал мне! Он врал мне все это время! Пялился на меня своими выпученными гляделками и бормотал, что он мой! Верный слуга и преданный Вонючка! Клялся в верности, тварь! Клялся в любви, лживая скотина!» Сердце колотилось как сумасшедшее, перед глазами плавали красные круги. Рамси выдернул факел из подставки на стене, забрал ключи у караульного и пошел по коридору, шатаясь как пьяный. Он открыл камеру Вонючки под мольбы «Свет!… прошу!… не меня!». Закрепив факел в кольце на стене, Рамси закрыл дверь и некоторое время стоял, прислонившись к ней спиной. Металлические скобы приятно холодили кожу сквозь одежду. Постепенно Вонючка стих. Рамси повернулся к нему — тот, сжавшись в клубок, спрятал голову между коленями и закрылся руками. — Ты лгал мне все это время, сучка, — сказал он. — М-м-м-м… милорд? — Вонючка поднял голову. Он, не отводя ладоней от лица, смотрел на Рамси сквозь прорехи на месте отрезанных пальцев. — Простите, милорд, я не понимаю вас! Я верно служу вам, я бы никогда не осмелился… — Осмелился, — спокойным тоном прервал его Рамси. — Ты говорил, что принадлежишь мне. Говорил, что ты мой самый верный слуга. — Так и есть, милорд, — голос Вонючки изменился. Встав на колени, он в страхе уставился на Рамси. Его била дрожь, вытянутые в молящем жесте руки тряслись. — Я… я ваш человек, милорд, прошу, поверьте мне! Умоляю, не надо! Прошу, не забирайте больше пальцев, я не вынесу этого, молю вас, — Вонючка заплакал и вдруг распростерся ниц на грязном полу. — Я не знаю, в чем провинился перед вами, милорд, но прошу простить меня! Рамси подошел к нему и опустился на гнилую соломенную подстилку, скрестив ноги. Вонючка, сотрясаясь от беззвучных рыданий, вжался всем телом в пол. — Посмотри на своего милорда, перевертыш, — тихо произнес Рамси, и тот замер, вцепившись скрюченными пальцами в загаженные булыжники. — Смелее, — подбодрил его Рамси. — Посмотри на меня. Вонючка медленно приподнялся на локте. Он тяжело дышал, седые волосы закрывали его лицо, и Рамси, наклонившись, заправил сальные пряди ему за уши. Наконец он поймал его затравленный взгляд — почему-то голубые глаза поменяли цвет на черный. «Или мне это кажется из-за темноты? Черная тварь с черными мыслями». — Ты говорил, что любишь меня, Вонючка, — сказал он, чувствуя, как сжимается сердце, будто жабья ведьма стискивает его в своих склизких лапах. — Милорд, я люблю вас, — прошептал тот. — Ведь я ваш верный Вонючка! — Ты лжешь мне, скотина. Тот замычал, мотая головой. Рамси схватил его за плечо и, подтащив ближе, уложил лицом вверх на свои скрещенные ноги. Затылок Вонючки оказался на его колене. Широко распахнутые темные глаза, не отрываясь, следили за Рамси, в них читалось неподдельное изумление. «Если бы я не знал правду, снова поверил бы ему. Да ты, оказывается, умелый притворщик, лживый гаденыш!» — Я предан вам, милорд, — сказал Вонючка, и острый кадык дернулся на его грязной шее. — Я не понимаю, в чем допустил промах, но молю пощадить! Что бы я ни сделал, я сделал без умысла. Поверьте мне, милорд! Рамси достал кинжал из ножен и почувствовал, как напрягся Вонючка. Тем не менее, он не отвел взгляд — испуганный, просящий, недоуменный. Такой правдивый и убедительный. «Сучий перевертыш, почему ты врал мне? Ответь, почему?!» — Милорд, я всегда был честен с вами, — выдохнул Вонючка и вдруг обреченно зажмурился, словно устав уверять его в своей преданности. Рамси наклонился к нему и прошептал, бездумно сжимая и разжимая пальцы на рукоятке кинжала: — Ты любишь меня, Вонючка? Тот открыл глаза, полные покорной тоски, и еле слышно ответил: — Конечно. Я люблю вас, милорд. Рамси не помнил, что было дальше. Очнувшись в полутемной камере, он обнаружил, что стискивает окровавленного Вонючку, из груди которого торчит кинжал. В голове стучала боль. Он ничего не видел в тусклом свечении факела у двери. Взяв обмякшего Вонючку на руки, он поднес его ближе к свету и, опустившись на колени, бережно положил на пол. Сперва он вытащил кинжал, удивившись, почему рана больше не кровоточит, а затем разорвал лохмотья мокрой рубахи. На груди Вонючки он насчитал восемнадцать порезов от удара клинка, будто восемнадцать багровых ртов. «Я убил его. О Боги, я убил его». Пачкая пальцы в загустевшей крови, Рамси провел по каждой из восемнадцати ран. Возможно, Вонючка умер от первого удара, а возможно, смертельным оказался последний — кинжал был в сердце, вбитый по крестовину. «Я не хотел убивать его. Я просто хотел узнать, почему он предал меня. Почему он врал и клялся изо дня в день в верности и любви. Любви…» Рамси приподнял седую голову Вонючки с застывшими глазами и прикрыл ему веки. «Я убил его. Что, если из-за этого завтра все закончится? Что, если день охоты наконец-то завершится?» Эти мысли должны были обрадовать его, но Рамси хотелось завыть от горечи и боли. Он не хотел переходить в завтрашний день с мертвым Вонючкой. Почему ему так тошно на душе? Неужели он настолько сильно привязался к этому жалкому лживому предателю? Тот словно стал его частью. Как так вышло, что Вонючка ухитрился прорасти в него, будто впился невидимыми иглами страж-дерева и оплел корнями? Вонючка всегда твердил: «Я принадлежу вам, милорд», и при этом сумел незаметно присвоить себе Рамси. «Ты стал моим, а я твоим», — Рамси лег рядом с Вонючкой, уткнувшись лицом в его шею. Он обнял его одной рукой, сжав пальцы на худом плече, а второй — провел по липкой костлявой груди и медленно размазал по своим щекам холодную кровь принца винтерфелльского. — Мне жаль, — сказал он мертвецу. Запах крови перебил привычную вонь. Рамси глубоко вдохнул и подумал о том, что будет делать завтра, когда проснется в темном подземелье, обнимая остывший труп Теона Грейджоя. Больше всего на свете он желал разорвать черный круг, в котором оказался благодаря колдунье, но если проклятие спадет, цена окажется непомерно высокой. Почему старая жаба заставила Рамси принести именно эту жертву, чтобы освободиться?! Проклятая ведьма добилась своего. Впервые в жизни ему захотелось умереть. *** Он очнулся под лай собак и, открыв глаза, с облегчением увидел перед собой красный полог балдахина. Смерть Вонючки ничего не изменила, и его охватило радостное возбуждение, сродни охотничьему азарту. Теперь он знал, что нужно сделать для снятия проклятия. Вонючка не лгал ему, а говорил полуправду. Рамси подчинил его волю, и тот был предан ему из страха. Он был готов выполнять любой приказ и любое желание, и твердил то, что хотел услышать его хозяин. Преданность не подразумевает любовь, но когда Рамси спрашивал о любви, Вонючка не мог ответить иначе. В легенде сир Кабанье рыло потратил полгода, чтобы завоевать любовь прекрасной девы. Рамси был уверен, что управится за куда меньший срок. Он сумел сломать надменного Теона Грейджоя всего за несколько недель, превратив его в покорного слугу. А значит, сумеет заставить и полюбить себя. Жаль, что в его распоряжении всего один день, и он не сможет использовать обычные инструменты принуждения. Что ж, он придумает план, как влюбить в себя Вонючку. Если он подчинил его тело, волю и душу, неужели не сможет справиться с его сердцем? Он знает все его мысли, надежды и тайны; знает его слабые стороны; знает, что страшит и привлекает его. «Я все знаю о тебе, мой принц винтерфелльский. Я заставлю тебя полюбить меня по-настоящему, и мы оба выберемся из проклятого дня охоты. На этот раз я не проиграю, ведьма! Как только я разорву твою черную петлю, я разыщу тебя на поляне с ручьем. Ты умрешь самой долгой и самой мучительной смертью, уж это я тебе обещаю. Ты сполна мне за все заплатишь!» Вонючка III Его разбудил звук шагов, медленно приближающихся к камере. Страх пополз вверх ледяной змеей, сжимая горло и заставляя неметь язык. «Не меня, прошу… только не меня…». У дверей кто-то остановился. «Один! Это просто стражник… Слава Богам, он принес мне поесть!» Однако в замке медленно повернулся ключ. Охранник с едой и питьем никогда не заходил в камеру, а значит, сейчас Вонючку должны были забрать к милорду. Он испуганно забился в угол. «Пожалуйста, не надо! Прошу вас…» Вонючка скорчился, прикрыв лицо руками от слепящего света. Он не видел, кто именно пришел забрать его и даже не удивился, что в камеру вошел всего один человек. Как правило, за ним являлись по двое, как будто он все еще мог сопротивляться, словно в первые дни заточения. — Не меня, не надо… прошу вас… — захныкал он, вжимаясь в холодный угол. — Успокойся, Теон, — послышался голос милорда, и Вонючка изумленно выпрямился, опустив руки. — М-милорд… Сердце рухнуло камнем. «Я ослышался? Или это очередная игра? Он никогда не приходил сюда… Почему сейчас милорд очутился в камере? Что он задумал?» Рамси, оставив факел у входа, подошел к углу, где ерзал Вонючка. Он казался огромной черной фигурой в слабом ореоле света, и Вонючка, не дожидаясь приказа, встал на колени, сумев подавить дрожь. «Зачем он пришел сюда?» — Не бойся меня, — милорд сел перед ним, скрестив ноги, и мягко провел рукой по его волосам. Вонючка удержался от желания отпрянуть или хотя бы зажмуриться. «Даже в темноте он может увидеть… он может заметить, что я закрыл глаза, это разгневает его». — Не бойся меня, — повторил тот, слегка сжав шею Вонючки сзади. — Я не собираюсь наказывать тебя и не сделаю больно. Он говорил так, будто произносил эти слова не один раз — заученно и устало. Вонючка сглотнул и неуверенно отвел взгляд: милорд не приказывал смотреть ему в глаза. — Ну же, — чуть встряхнул его Рамси, — не бойся. Подними голову и посмотри на меня. Я не причиню тебе вреда. «Он снова играет со мной», — с тоской подумал Вонючка и подчинился. Из-за тусклого освещения милорд выглядел неважно: глаза блестели, словно он не спал много дней, на одутловатом лице лежали темные тени. Пряди распущенных волос неряшливо свисали на плечи. — Это не игра. Больше никаких игр, — сказал Рамси. — Сегодня у нас с тобой день правды, Теон. Словно в богороще перед ликом Старых Богов. — Да, милорд, конечно, милорд, — прошептал Вонючка и вдруг осознал, что Рамси дважды назвал его Теоном. «Что с ним случилось? Почему он так странно себя ведет?» Левый уголок рта Рамси резко дернулся вниз. — Рамси. Не милорд, а Рамси, — потребовал он. — Скажи мое имя. «Как можно назвать милорда по имени? Рамси Болтон... Болтон, а не Сноу... Ну так скажи это! Почему же ты молчишь, Вонючка-Вонючка, трусливая сучка? Ты не смеешь… ты не можешь… если ты назовешь милорда по имени, он накажет тебя!» Если бы только узнать, какую западню приготовил ему Рамси… Тот пристально следил за внутренней борьбой Вонючки и неожиданно отпустил его шею. — Теон, — бесстрастно сказал Рамси. — Просто назови меня по имени. Это так сложно? Или ты позабыл, как меня зовут? Вонючка уловил в его голосе еле заметные раздраженные нотки и поспешно ответил: — М-ми… милорд Рамси. Простите. Милорд Рамси. Тот стиснул зубы, пробормотав ругательство и что-то вроде слова «опять». Вонючка стоял на коленях, безвольно опустив голову. Он смотрел на грязный пол и ждал дальнейших приказов. — Вставай, — скомандовал Рамси и нетерпеливо поднял Вонючку за шиворот. Он потащил его в коридор. Ноги Вонючки волочились по полу, и милорд подхватил его на руки. Рамси оставил факел в камере и даже не потрудился закрыть дверь, оставив ключ в замке. Он быстро шел по полутемному проходу, минуя ряд дверей, окованных железом. За одной из них визгливый голос выкрикивал: «Воды! Милости ради, воды!». Вонючка обвис на руках милорда. Он боялся шевельнуться и старался дышать как можно тише. Такой игры у них еще не было. Хотя Рамси вел себя очень необычно, Вонючка чувствовал, что тот не гневается и не злится. Это было хорошо. Значит, сегодня все обойдется лишь жестокими любовными играми. «Боги, дайте мне сил перетерпеть это…» Рамси бережно прижимал его к себе, будто нес невесту в покои после брачного обряда у чардрева. На дворе стояло раннее утро, небо только начало светлеть. Стылый воздух холодил босые ноги Вонючки. Откинув голову, он посмотрел в темно-серое небо. «Пусть все закончится быстро, и милорд вернет меня обратно в камеру». Рамси поднялся по винтовой лестнице и, распахнув ногой дверь, внес Вонючку в закуток своих покоев, где стояла деревянная бадья, наполненная горячей водой. Рядом с ней громоздились ведра, от которых поднимался пар. Милорд опустил Вонючку на пол. — Давай приведем тебя в порядок, — сказал он. Вонючка окончательно запутался. «Почему вода? Милорд любит твой запах, Вонючка-Вонючка, дерьмовая кучка». Ссутулившись, он опустил голову и принялся изучать свои грязные ноги с прореженными пальцами. Вырванные несколько недель назад ногти отросли почти на треть. — Ну же, Теон, раздевайся и лезь в воду! — последовал возглас, и Вонючка повиновался. «Снова «Теон». Милорд издевается надо мной. Да пусть зовет меня хоть королем Железных островов, мне все равно». Он стянул бурые лохмотья и ветхие штаны, невольно прикрыв ладонями пах. Затем он вспомнил, что милорд терпеть не может, когда он пытается закрыться, и быстро убрал руки. Рамси помог ему опуститься в бадью, и от горячей воды у Вонючки поплыла голова. Как же давно ему не было так тепло… Прозрачная вода почернела — грязь сходила с него слоями. От блаженной теплоты Вонючка закрыл глаза. Рамси приподнял его и принялся орудовать скребком, проходя по плечам, спине и рукам так умело, словно делал это каждый день. «Кажется, милорд решил разнообразить развлечение и помыть свою зверушку, прежде чем разложить на полу, — отвлеченно подумал он, безвольно подчиняясь движениям Рамси, не раскрывая глаз. — А может, он решил утопить меня в этой бадье. Принести жертву Утонувшему Богу… Это будет забавно». Странно, что внутренний голос, который вечно предостерегал держаться настороже, сейчас молчал. «Это все из-за горячей воды», — решил Вонючка. Казалось, впервые за долгие недели его закоченевшее тело наконец-то отогрелось. Веки смежились, его потянуло в сон. «Заснуть бы прямо здесь и никогда не просыпаться». Но грубые руки тормошили его, жестко терли кожу от шеи до ступней, а затем с головой окунули в чан, промывая волосы. Окатив Вонючку чистой водой, Рамси вытащил его из бадьи и растер до красноты холщовой простыней. Это немного привело его в чувство. Покачиваясь, он стоял на деревянной решетке, Рамси поддерживал его за плечи. — Посмотри на меня, Теон, — прошептал Рамси. Вонючка исполнил приказ. В глазах двоилось, мокрые ресницы мешали как следует приглядеться. Лицо милорда казалось размытым пятном. Вонючка вновь почувствовал страх — он не понимал, что затеял Рамси. «Ему захотелось поиметь меня после ванны? Зачем? Он все время повторял, что ему нравится мой тухлый запах… Или это очередная пытка? Снова напомнить о моем месте… Даже если твое тело блестит от чистоты, ты все равно остаешься Вонючкой, слугой милорда. Его сучкой, которую все презирают». Рамси указал на стопку одежды, что лежала на деревянной лавке: шерстяные бриджи и плотная черная рубашка с вышитой эмблемой Болтонов на груди. На полу стояли сапоги из тонкой кожи. — Это твое, Теон. Одевайся. Опасливо поглядывая на милорда, Вонючка неловко оделся и натянул сапоги, которые пришлись ему впору. «Будь, что будет. Я сыграю по твоим правилам, Рамси Болтон. Болтон, а не Сноу… Болтон, а не Сноу… Боги, ну почему я не повесил тебя в Винтерфелле?» Рамси наблюдал за ним и вдруг снова резко дернул уголком рта, отчего Вонючка едва не рухнул на колени перед милордом. «Вонючка-Вонючка, наглая сучка! Как ты посмел подумать об этом?! Милорд читает тебя как раскрытую книгу! Сейчас он прекратит игру и примется за старое!» Он открыл рот, бормоча извинения, но Рамси перебил его: — Ты ведь голоден, Теон, верно? — его голос прозвучал почти нежно, но Вонючка знал цену этой обманчивой ласки. Он не знал правильного ответа, поэтому промолчал. — Конечно, голоден, — сказал Рамси, улыбаясь. Вонючке не нравилась его улыбка, а также странный блеск в бледных глазах. — Идем, я накормлю тебя, Теон. «Он все время называет это имя. Это нехорошо. Это очень нехорошо. Безумная забава слишком затянулась». Вонючка взмок в своей новой одежде, кожаные сапоги противно скрипели при каждом движении. Рамси, обняв его за плечи, повел в комнату, где рядом с кроватью под красным балдахином была накрыта трапеза на круглом столе: миска с овсяной кашей, щедро усыпанной черникой, чашка меда, толстые ломти хлеба, ваза черных слив и кувшин с каким-то настоем. — Угощайся, мой Теон, — Рамси силком усадил его на стул. Живот Вонючки пронзила боль: уже много недель он питался только объедками. — Ешь! — тихо приказал милорд, и Вонючка, низко склонившись над миской, взял деревянную ложку. Он зачерпнул овсянку, ожидая хлесткого «Хватит с тебя!», однако Рамси молчал, и Вонючка торопливо выскреб до дна глиняную миску. Желудок, отвыкший от горячей пищи, громко заурчал, во рту появился привкус желчи. — Хлеб? Сливы? Что-то еще? — предложил Рамси, будто радушный хозяин. — Настой из ежевики? Он возвышался над ним, положив руки на спинку стула. Голос милорда был притворно мягким — Вонючка давно научился распознавать малейшие оттенки его тона, на которые другой человек не обратил бы внимания. Наконец он понял, что было не так. Прежде, когда Рамси вызывал его к себе, он мог быть пугающе спокойным или мрачным, глумливо веселым или кипящим от ярости, однако сейчас он был напряжен, словно к его горлу кто-то приставил лезвие ножа. «Что с ним случилось? Получил послание от Русе Болтона с приказом убираться вон из замка?» Что ж, в таком случае это был последний завтрак Вонючки и его последний день жизни. Боги наконец-то услышали его молитвы. Вонючка разломил ломоть свежего хлеба и затолкал в рот ноздреватый мякиш, наслаждаясь его сладким пшеничным вкусом, а затем жадно выпил чашку ежевичного настоя. На миг он испугался, что Рамси заберет его с собой, однако затем успокоился. Нет. Тот не сможет скитаться с ним по Вестеросу, первый же северный лорд казнит их обоих без всякой жалости. — Тебе хорошо, Теон? — хрипло спросил Рамси, и Вонючка, погруженный в себя, резко вздрогнул. Тот смотрел на него так, словно от ответа зависела его жизнь. — Д-да, милорд, — Вонючка выронил недоеденный ломоть хлеба. — Ваше милосердие, милорд… — Хватит разбрасывать пустые слова, — перебил его Рамси. «Он окончательно сошел с ума… Вонючка-Вонючка, жалкая трясучка… неужели он придумал для тебя нечто особенное? Казнь длиною в целый день? Или в несколько дней?» Страх снова сковал его тело, на лбу выступили холодные капли пота. Рамси покачал головой, стиснув зубы так, что на щеках набухли желваки. Затем он вздохнул и потрепал Вонючку по волосам. — Тебе не нужно меня бояться, — сказал он и прижал его голову к груди. — Я же обещал, что не причиню тебе вреда. Ты веришь мне, Теон? «Конечно верю. Как верил всегда, что бы ты ни вытворял со мной после этого. Просто прикончи меня, Рамси Болтон. Болтон, а не Сноу. Я устал от боли и холода. Я устал бояться тебя. Я устал быть твоим бессловесным Вонючкой». Рамси словно уловил его мысли. — Теон. Теон Грейджой. Представь, что мы с тобой все начнем заново. Представь, что ты не мой пленник, а знатный гость в Дредфорте. Тебе выделят покои — такие, что полагаются сыну правителя Железных островов. Дадут одежду и доспехи, выделят слуг. Ты будешь есть с серебра, и еды будет вдоволь. Ты будешь свободен. Почти. Никто не посмеет и пальцем тебя тронуть. Рамси провел ладонями по его плечам. — Никто, кроме меня. Но я буду касаться тебя только вот так… и вот так… Запустив пальцы под ворот рубашки, он нежно погладил ямку между острыми ключицами Вонючки. — Я буду делать это, только если ты сам захочешь. А ты ведь захочешь, мой Теон… Ты веришь мне? Скажи правду. Мы договорились сегодня не врать друг другу, поэтому просто скажи мне правду. «Быть может, ты сумеешь вернуть мне отрезанные пальцы и член? Вернешь мои зубы? Заставишь забыть о своем подземелье и то, что вытворял со мной в пыточной? То, как ты насиловал меня в этой комнате и требовал признаваться в любви?» Рамси сжал его горло. — Ты не веришь мне, — отрешенно сказал он. — Милорд… — просипел Вонючка и, задрав голову, с мольбой посмотрел на Рамси снизу вверх. «Нет-нет-нет-нет! Я верю! Все будет именно так! Я ваш, милорд! Я принадлежу вам! Я ваш верный Вонючка, прошу, не делайте мне больно!» — Я знаю этот взгляд, — сказал Рамси и чуть ослабил хватку. — Ты ловко меняешь обличья, кракен. Именно так ты провел меня много месяцев назад, когда я поверил тебе. Вонючка ничего не понимал. — Милорд, много месяцев назад я не был вашим слугой в Дредфорте… — Я приказал звать меня по имени, — отрезал Рамси. — Это так трудно? В Винтерфелле гордый железянский принц звал меня «Вонючкой», а затем я стал для него «милордом». Сейчас я хочу, чтобы ты сказал мое имя вслух. — Милорд Рамси, — быстро ответил Вонючка, — милорд Ра… — Неужели нельзя просто сказать «Рамси»? — раздраженно спросил тот. — Заткнись, Вонючка. «Да он совсем рехнулся!» Рамси отпустил его горло и начал расхаживать по комнате взад-вперед. Вонючка сквозь ресницы внимательно наблюдал за ним. — Один день, — бормотал Рамси, — всего один проклятый день. Кто угодно бы потерпел неудачу. Почему эта жирная ведьма дала мне всего один день? Иные дери эту старую суку во все дыры до скончания веков! Вонючка вжался в кресло. «Милорд не в себе, он безумен… пусть сразу перережет мне горло, я не вынесу, если он начнет обдирать мне руку или лицо!» — Не смей говорить, что я сошел с ума! — вдруг заорал Рамси, повернувшись к нему. По его лицу расползлись красные пятна. — Мне тошно это слышать! — Милорд, я не понимаю вас, — захныкал Вонючка, — я никогда не говорил этого! Клянусь! Он сполз на пол и спрятался за креслом. — Ну уж нет! — Рамси вытащил его из-за жалкого укрытия и швырнул на кровать. — На этот раз у меня все получится! Вонючка сжался в комок, закрывая руками голову. Он зажмурился, вслушиваясь в бешеный стук собственного сердца и шаги Рамси, который беспорядочно ходил по комнате. Загремела сметенная на пол посуда, крупный глиняный осколок шлепнулся рядом с Вонючкой, и он тихонько столкнул его вниз. Рамси с размаху уселся на кровать и, схватив Вонючку за запястья, перевернул его на спину. — Теон, ты тысячу раз твердил, что любишь своего милорда, неужели в твоих словах не было ни капли правды? Я спас тебя от Касселя! Он бы, не раздумывая, повесил тебя. Кассель сам мне это сказал, прежде чем я отрубил ему руку. Я привез тебя в Дредфорт и спрятал от северян! Весь Север желает твоей смерти, потому что считает, что это ты убил младших Старков и сжег Винтерфелл. Робб Старк мечтает увидеть твою голову на пике, а его мать готова сварить тебя живьем в кипящей смоле! Рамси, забывшись, все сильнее и сильнее сжимал запястья Вонючки, и он корчился от боли, кусая губы, чтобы подавить стон. — Ты должен быть благодарен мне за то, что я защитил тебя! — Рамси резко отпустил его, и Вонючка, охнув, принялся растирать опухшие ладони. Рамси недоуменно уставился на багровые синяки вокруг запястий Вонючки, а затем с остервенением врезал кулаком по столбику балдахина. Деревянный брус треснул и накренился. — Еще день, — сказал он, прикрыв глаза. — Я потерял еще один день. Проклятье, завтра придется начинать все заново! Вонючка со страхом смотрел на него. «Какой день? Почему «потерял день»? Что он затеял вытворять завтра?» Рамси рухнул на перину рядом с ним, а затем, приподнявшись на локте, горячо прошептал: — Скажи, Теон, почему ты не можешь полюбить меня? — Я люблю вас, милорд, — тихо ответил Вонючка. Сначала Рамси поцеловал его крепко зажмуренный глаз, затем неторопливо спустился по щеке к краешку рта и нежно прижался к его губам, изгиб в изгиб. Вонючка затаил дыхание. Милорд, наконец, прекратил целомудренный поцелуй и слегка отстранился — их лица разделяло всего несколько дюймов. — Я все перепробовал, Теон, — сказал Рамси, бездумно играя его влажными волосами. — Проклятая ведьма набросила петлю мне на шею и заперла в дне охоты. Мы никак не можем выбраться из него. Для тебя это всего лишь новый день, а я помню их все. Я потерял счет времени. Кажется, я провел здесь годы. Я знаю все, что будет происходить в этот день. Я знаю, что будет делать и говорить каждый человек в Дредфорте каждую минуту этого сраного дня охоты. Я знаю все твои клятвы, мольбы и истории, Теон, хотя ты не помнишь ни единого слова. — Милорд… я не понимаю вас, — только и сумел выдавить Вонючка. Он боялся этого безумца больше, чем прежнего Рамси. Этот странный человек не имел ничего общего с милордом, но почему-то считал, что Вонючка принадлежит ему и требовал признания в любви. Он называл его «Теон», хотя настоящий Рамси Болтон давно заставил позабыть это имя. «Вонючка принадлежит милорду. Рамси Болтону. Болтону, а не Сноу». — Это проклятье, Теон, — объяснил тот. — Мы застряли здесь с тобой, как мухи в паутине. Я не могу разорвать черную петлю без тебя. Похоже, сиру Кабанье рыло очень повезло. Он хотя бы мог разъезжать по Вестеросу куда вздумается, а мой путь заканчивается у Рыдающей. Стоит мне задремать в лесу или даже на ходу в седле, как я снова оказываюсь в своей постели ранним утром. И все начинается заново. Он взял левую ладонь Вонючки и медленно обвел языком плохо зажившие обрубки указательного и безымянного пальцев. — Прости меня за это, Теон. Но я сделал это для твоего же блага. Ты вел себя как последняя задница, принц винтерфелльский, мне нужно было усмирить тебя. «А также отрезать еще пять пальцев и превратить в трясущегося Вонючку. Но я заслужил это своей дерзостью, милорд, вы правы. Вы абсолютно правы». — Я застрял в этом дне, — продолжил Рамси, запустив руку под рубашку Вонючки. — Каждый день одно и то же. Одно и то же… Я потратил столько времени, чтобы заставить тебя полюбить меня по-настоящему. Ты все забыл, Теон. Ты не помнишь, как говорил мне, что я сумасшедший и не помнишь, как я соблазнял тебя раз за разом. Он снова поцеловал Вонючку, бережно и мягко, не пытаясь, как прежде, вгрызаться в рот, насильно раздвигая губы. — Каждый день одно и то же. Ты боишься меня, трясешься от моих прикосновений, не смеешь смотреть мне в глаза! — Рамси жадно шарил по его телу, спускаясь к шнуровке бриджей. — Ты просто подчиняешься мне! Ты ничего не делаешь по доброй воле! Он больно вцепился в плечи Вонючки и встряхнул его. — Мне нужно, чтобы ты хотел меня! Я могу приказать, могу заставить, но мне нужно, чтобы ты захотел этого сам. Ты должен полюбить меня, Теон. Только тогда мы сможем выбраться из черной петли! — Милорд, я не понимаю, чего вы хотите от меня, — прошептал Вонючка. — Я люблю вас всем сердцем, почему вы никак не можете поверить мне? Рамси отпустил его и резко поднялся. Он сел на краю кровати, широко расставив ноги и, склонившись, уперся ладонями в колени. Черные волосы упали на его лицо. Вонючка украдкой посмотрел на руки Рамси — пальцы словно жили собственной жизнью, то сминая шерстяную ткань бриджей, то сжимаясь в кулаки. — Я могу все заново рассказать тебе, Вонючка, — глухо произнес милорд. — Но это бесполезно. Я уже делал это, и не раз. Иногда ты веришь моей истории, иногда нет, но это ничего не меняет. Я устал повторять одно и то же, а еще больше устал выслушивать одно и то же от тебя. Твои вечные лживые клятвы, хныканье и мольбы. Вонючка вцепился в руку Рамси. — Милорд, но это не так, я… — Не отрицай этого! — выкрикнул тот, повернувшись к нему. Сейчас перед Вонючкой был прежний Рамси: напряженные жилы, блестящие от гнева глаза, пузырящаяся слюна в уголках мокрых губ. Вонючка, зажмурившись, приготовился к удару, но милорд почему-то не стал наказывать его. Вместо этого он положил горячую ладонь на его грудь — там, где быстро колотилось сердце. — Я ничего не могу с этим поделать, — сказал Рамси. — Что бы я ни говорил и что бы я ни делал, ты все равно боишься меня. А ведь за все это время я ни разу не причинил тебе боли. Теон, я хочу тебя! Ты нужен мне не только для того, чтобы разрушить проклятие. Я хочу, чтобы ты желал меня по доброй воле. «Он воистину сошел с ума». — Не смей говорить, что я безумен! «О Боги, неужели я сказал это вслух?!» — Простите, м-милорд… прошу вас, позовите мейстера, — произнес Вонючка, обмирая от собственной смелости. — Вы ведете себя очень необычно. Возможно, болезнь или… Рамси тихо рассмеялся и закрыл ему рот ладонью. — Последний раз я приказал закопать мейстера живьем в богороще. Сегодня он пока в добром здравии. Мне надоело каждый день казнить эту серую крысу, поэтому я убиваю его только когда он случайно попадается на глаза. — Милорд, вам нужна помощь, — сказал Вонючка. — Да, — Рамси склонился над ним, кончики его волос щекотали шею Вонючки, — мне нужна помощь. Ты должен помочь мне! — Я весь ваш, милорд, — прошептал Вонючка. «Когда же все это закончится?» — Теон, ты клянешься мне в любви, но твои слова всего лишь ветер. Они ничего не значат и не могут разорвать черную петлю, — пробормотал Рамси, обхватив руками голову Вонючки. — У меня слишком мало времени. Я перепробовал все. Я сдерживался, как мог. Я увозил тебя из Дредфорта. Я приказывал всем в замке обращаться с тобой как с лордом. Я ласкал тебя, как ни один мужчина не ласкал свою жену в медовый месяц. Я сделал все, чтобы ты полюбил меня. — Простите, но я не помню этого, милорд… вчера я был в подземелье, и позавчера, и много дней назад… — Конечно не помнишь, — оскалился Рамси. — Потому что у меня всего один день, чтобы заставить тебя полюбить. У Вонючки отвисла челюсть. «Что с ним случилось? Почему остальные в замке не видят, что милорд обезумел?» — Что мне сделать, Теон, скажи? Что мне сделать, чтобы твои признания стали искренними? «Вернуть все то, что ты отнял у меня». — Я… я… — Проклятый перевертыш, неужели это так сложно — полюбить меня?! — закричал Рамси. Мелкие капли слюны усеяли лицо Вонючки. — Я люблю вас, милорд! — Ты снова врешь мне, сучка! — Рамси ударил его по щеке наотмашь. В голове Вонючки словно вспыхнул огонь, от сильной оплеухи онемело лицо и заныли остатки зубов. Рамси отшатнулся и растерянно посмотрел на свою ладонь. — Проклятье… Проклятье! Прости меня, — он прижался губами к его щеке. — Я не хотел причинить тебе боль. Словно пылкий любовник, он начал целовать Вонючку, перебирая его волосы, а затем прижался лбом к его виску. — Поверь, я больше никогда не сделаю тебе больно, — прошептал Рамси. — Ты сможешь полюбить меня, Теон, я знаю это. Он внимательно посмотрел в глаза Вонючки. — Ты все равно не веришь мне, Теон Грейджой… Если бы у меня было время, хоть еще один день, я бы заставил тебя влюбиться! «Ты сломал и искалечил меня. Как можно полюбить человека, которого боишься больше всего на свете?» Рамси будто прочитал его мысли. Лицо налилось багровым румянцем, рот дернулся в судороге. «Сейчас милорд прикончит меня. Или начнет срезать кожу, лоскут за лоскутом…» — Проклятая ведьма, — прошептал тот, — она знала, что мне не хватит времени. Рамси потянулся к ножнам, висящим на стуле, и вытащил фальшион. — Милорд, прошу вас… проявите милосердие, — Вонючка запрокинул шею. — Перережьте мне горло. — Я не могу вырваться из черной петли, — не слушая его, задумчиво сказал Рамси. — Если я не могу выйти сам, возможно, ты сумеешь вывести меня? Теплая рукоять меча вдруг оказалась в правой руке Вонючки. — Убей меня, Теон, — сказал Рамси. — И это безумие наконец-то закончится. Вонючка оттолкнул фальшион и перекатился на другую сторону кровати. Он встал на колени, выставив вперед раскрытые ладони. — Нет-нет-нет… милорд, только не это! Я не могу этого сделать. Рамси обнажился до пояса, а затем, подобрав меч, снова насильно вложил его в руку Вонючки и крепко сжал сверху своей ладонью. — Ты сможешь, Теон. Ведь именно об этом ты мечтал еще со времен Винтерфелла. Прекрати отпираться, я знаю это. Давай же, убей меня! «Он прав, я хотел убить его, но никак не мог решиться… Почему я не могу сделать это сейчас?» — Я не могу, милорд, — по его лицу потекли слезы. Вонючка попытался стряхнуть с себя руку Рамси, но тот держал крепко. Заостренный кончик меча прижался к обнаженному животу, чуть прорезав кожу. Капля крови, словно круглый гранат, скатилась на серебристую сталь. — Всего одно движение, Теон, — улыбнулся Рамси, его глаза азартно блеснули. — Или ты даже на это не способен? Вонючка так и не понял, нанес ли он удар сам или его руку направил Рамси. Фальшион легко проткнул живот, и милорд упал набок, заливая кровью белую перину. Рамси, не мигая, смотрел на Вонючку до тех пор, пока не умер. Лишь когда глаза милорда остекленели, а лицо приобрело восковой оттенок, Вонючка решился вытащить меч из его тела. Кровь хлынула ручьем — удивительно, как в человеке могло быть столько крови. Теон Грейджой повидал немало мертвецов, но на их кровь он никогда не обращал ни малейшего внимания. Кровать стала красной, как полог балдахина. Вонючка подошел к окну и выглянул во двор: на псарне выли собаки. Костяной Бен когда-то говорил, что милорд называет их именами убитых женщин — тех, кто сопротивлялся и дарил ему хорошую охоту. «Наверное, среди этой своры уже есть Кира. Она сопротивлялась достойно, в отличие от меня». По спине Вонючки прошла дрожь — ему вдруг почудилось, что Рамси жив и наблюдает за ним. Он резко обернулся — белесые глаза слепо смотрели прямо на него, но грудь не двигалась, и кровь больше не текла из раны на животе. Вонючка залез на мокрую красную перину и лег рядом с Рамси. Он не знал, что делать дальше. Стоит ему только выйти во двор, стражники немедленно схватят его и снова запрут в темнице. А затем парни Рамси обнаружат убитого милорда в его покоях. Наверное, они повесят Вонючку — после того, как вдоволь позабавятся. Впрочем, даже сумей он сбежать из Дредфорта, куда бы он ни подался, его везде ждет смерть. Рамси Сноу хорошо позаботился об этом. Север ненавидит Теона Грейджоя, а Вонючка не посмеет появиться на Железных островах. Отец лично принесет непутевого сына в жертву Утонувшему Богу, чтобы никто не узнал о его позоре. «Ты был прав, — мысленно сказал он мертвому Рамси. — Мое место рядом с тобой. Я не лгал тебе. Милорд принадлежит Вонючке так же, как Вонючка принадлежит милорду. Мне никуда от тебя не деться. Будь ты проклят, Рамси Сноу!» Он взял окровавленный меч и провел лезвием по выступающим венам на руках. Рамси IV Перед глазами снова оказался красный полог. Каждый его изгиб и складку Рамси помнил наизусть. Во дворе заливались лаем собаки, в дверь колотили Фреи с ведрами воды — день охоты начинался заново. «Каждый раз одно и то же…» Рамси закинул руки за голову. Вчера Теон убил его, однако это ничего не изменило. Он вновь очутился в проклятой петле и вынужден бесконечно бродить по черному кругу. Выхода не было. Он не сумел заставить Теона полюбить себя и тем самым разрушить черное колдовство, потому что за один день это не под силу ни единому человеку. Рамси перепробовал все способы и даже как-то раз заставил мейстера Утера сварить любовный напиток, рецепт которого взял из книги историй и песен Семи Королевств. Однако все было напрасным. Даже сказочный сир Кабанье рыло не смог бы справиться с этим испытанием и ходил бы со звериной мордой до конца своей жизни. После бесконечной вереницы однообразных дней, когда Рамси отчаянно пытался преодолеть страх и сопротивление Теона, он очень привязался к нему. Это жалкое лживое создание, что цеплялось за его сапоги, умоляло о пощаде и упорно называло «милорд», стало самым дорогим существом для Рамси. Перевертыш влез в его душу, стал его частью. Неудивительно, ведь Рамси проводил с ним целые дни напролет: успокаивая, лаская, беседуя, искушая и соблазняя… Приручая его. Рамси хотелось, чтобы Теон перестал играть роль преданного слуги и прикасался к нему не по приказу, а добровольно. Он хотел, чтобы Теон звал его по имени и не корчился от страха всякий раз, когда он протягивал к нему руку. Рамси постоянно хотел его и желал, чтобы Теон испытывал к нему точно такую же страсть. Он часто думал об этом по утрам, когда просыпался после очередного поражения под красным пологом балдахина и удовлетворял себя, представляя, что это Теон ласкает его, шепча признания в любви и его имя. «Рамси». «Рамси». «Рамси». Впрочем, сейчас это не имело никакого значения. Похоже, он проиграл, и старая карга взяла над ним верх. Теперь он, как бессмертный Иной, будет коротать вечность в своем личном круге преисподней. Сдвинув полог, он со вздохом поднялся с кровати. Рамси выкрикнул оруженосцам убираться с ведрами вон и тащить завтрак, а затем подошел к окну и, опершись локтями о каменный выступ, принялся мрачно смотреть представление, что разыгрывалось перед его глазами в сотый, а может быть в тысячный раз. Костяной Бен затягивал шнуровку на Серой Джейни, та вертелась и поскуливала, высовывая розовый язык. Псарь наконец отпустил ее, и она радостно запрыгала вокруг него, норовя лизнуть в лицо. «Отпусти свою тварь», — вдруг прозвучало в голове Рамси, и он замер, боясь спугнуть неожиданное воспоминание. Зеленая лужайка, разделенная надвое тонким ручьем… серые валуны, разбросанные на траве… жирная ведьма в бурых лохмотьях… «Отпусти свою тварь, черный бастард», — сказала она. Отпусти свою тварь! Рамси кинулся к ящику со склянками чернил, перьями и чистыми пергаментными листами. Обмакивая палец в чернила, он быстро записал «отпусти свою тварь» и встряхнул руку. Веер крупных клякс испачкал волчью шкуру, расстеленную на полу. Тяжело дыша, Рамси уставился на толстые смазанные буквы. Капли чернил стекали с них по пергаменту, будто черная кровь. «Отпусти свою тварь». Проклятье! Как он ошибался! Все это время он бился не в ту дверь! Повелся, как дурак, на сказочку о любви, разбивающей колдовские оковы, а все это время выход на свободу был перед самым его носом. Отпустить свою тварь. Если бы он тогда внимательно запомнил слова ведьмы… Отпустить свою тварь… Что имела в виду старая карга? Отпустить Теона? У Рамси заныло в груди. Нет. Теон нужен ему, Теон принадлежит ему! Он — самое дорогое, что у него есть. Как он может отпустить его? Это мысль была невыносимой. Он обхватил голову руками. Что, если он снова неверно понял слова ведьмы? Что, если это не Теон? Какую тварь он должен отпустить? Мысли тяжело ворочались в голове, словно мельничные жернова. Нужно выбраться из замка — он не может сосредоточиться здесь, в ненавистном Дредфорте, где по минутам расписан каждый шорох, вздох и скрип половиц. После завтрака Рамси велел Уолдеру Малому, раздосадованному отменой охоты, приготовить его одежду для верховой езды, а Уолдера Большого отправил на конюшню с приказом седлать Кровавого. — Собираетесь на прогулку в лес, милорд? — подобострастно спросил крепыш Фрей, облачая Рамси в теплый дублет. — Хочешь присоединиться ко мне? — Конечно, милорд! — Уолдер засиял от предвкушения. «Вот жирный крысеныш!» Малый Уолдер со скошенным подбородком и маленькими, близко посаженными глазками и впрямь напоминал разъевшуюся крысу. — Не в этот раз, — Рамси с удовольствием отметил, как мгновенно угасла радость Фрея. — Удачной вам прогулки, милорд, — уныло сказал тот, и Рамси наградил его легким подзатыльником. — Тебе еще успеет надоесть здешний лес, малец. Сегодня я хочу побыть один. Он набросил на плечи теплый плащ с застежками из волчьих клыков и вышел во двор. У конюшни Желтый Дик держал за уздечку оседланного Кровавого — тот всхрапывал и помахивал хвостом. Рядом стоял Деймон-Станцуй-Для-Меня и грыз орехи, сплевывая шелуху на булыжники, украшенные свежим конским навозом. «Милорд, может все же составить вам компанию?» — Милорд, может все же составить вам компанию? — спросил Деймон. Между передними зубами у него застрял кусочек скорлупы, и Рамси раздраженно отвернулся: вечно одно и то же. Как-то, заметив в очередной раз этот проклятый коричневый осколок, он врезал Деймону в челюсть и выбил ему несколько зубов, а затем выгнал из замка. На этот раз он молча вскочил в седло, выдернул уздечку из рук Желтого Дика и направился к воротам. «Милорд, вы не взяли ни воды, ни хлеба! Захватите хотя бы мех вина!» — Милорд, вы не взяли ни воды, ни хлеба! Захватите хотя бы мех вина! — сзади послышался голос Деймона. Рамси сильно ударил в бока Кровавого, и тот пустился вскачь. Стражники у ворот загодя опустили мост и подняли решетки. Конь проскакал под башнями, выбивая щепки из деревянного настила. Прохладный воздух заставил кровь прилить к щекам. Рамси гнал Кровавого в лес через поле с пожелтевшей травой. Темные деревья покачивали на ветру ветвями с золотыми и красными листьями. «Отпусти свою тварь, черный бастард! Отпусти свою тварь!» — звучал в его голове голос старухи, и Рамси понукал коня мчаться все быстрее. Бешеная скачка среди деревьев закончилась в лощине, где много недель назад его свора преследовала матерого бурого кабана. Кровавый тяжело дышал и грыз уздечку, пуская пену. В лощине все было по-прежнему: шелестели листья на кронах деревьев, каркали вороны, справа раздавалось журчание родника. Рамси спешился и, привязав Кровавого к дереву, отправился к ручью. Под ногами скользили прелые листья и хрустели ломкие сухие ветки. Пенящийся ледяной водой родник бежал по склону оврага, поросшему зеленым мохом, и скрывался в расселине между камнями. Рамси долго смотрел на него, а затем уселся рядом, чувствуя, как холодные брызги оседают на коже и жалят, словно мелкие насекомые. Шум ручья успокаивал его, приводил в порядок мечущиеся мысли. Почему-то именно здесь Рамси всегда чувствовал безмятежное умиротворение и сейчас мог спокойно обдумать то, что вспомнил сегодняшним утром. «Отпусти свою тварь». Был ли Теон той самой тварью, что следовало отпустить? А кто еще кроме него? Теон, словно черная отрава, разъел его душу и одурманил разум. Проклятый черный кракен… Как Перевертышу удалось это сотворить? Даже с Хеке не было такого. Когда Кассель со своим отрядом настиг их, он, не раздумывая, пожертвовал прежним Вонючкой. Так почему же он не может смириться с мыслью, что придется отпустить Теона? «Он мой! Он нужен мне!» Рамси зачерпнул ледяную воду из родника и вылил ее на запрокинутое лицо. «Я должен отпустить его. Если есть хоть один шанс разорвать эту проклятую петлю, я должен сделать это. Но как я могу отпустить его, если он стал моей частью?» Старая ведьма, безусловно, говорила о жертве. Нужно отпустить свое самое дорогое сокровище. Не убить, не перерезать горло перед чардревом в богороще, а просто отпустить. По доброй воле. Рамси, закрыв глаза, слушал размеренное журчание родника. «Мой Теон-Вонючка… почему мне так тяжело думать, что ты уйдешь от меня? Проклятый Перевертыш, я словно собираюсь отрубить себе руку… Ты самое дорогое, что у меня есть, и я должен пожертвовать тобой». Он принял решение. Поднявшись, Рамси медленно пошел к Кровавому, взбивая ногой желто-красные листья, устилавшие дно оврага. Он страстно желал, чтобы его план сработал, но в глубине души был уверен, что черный круг все равно замкнется. Рамси не знал, радоваться этому или нет. Провести вечность в черной петле с Теоном-Вонючкой или потерять его навсегда и жить дальше? На следующий день он привычно отбросил красный полог и, подойдя к окну, крикнул Бену, что охоты не будет, и приказал отвести собак в загоны. В дверь постучали, и Уолдер Малый спросил: — Милорд? Мы принесли вам горячую воду для умывания. Рамси открыл дверь — оба кузена, кряхтя, переминались на пороге с тяжелыми ведрами в руках. — Милорд Рамси, пожалуйста, возьмите меня на охоту! — протянул Уолдер Малый. — Охоты не будет. Сейчас вы пойдете в подземелье и выведете из камеры Вонючку. Его нужно как следует отмыть и накормить. Подберите ему теплую одежду из моих старых вещей и соберите седельные сумки. Хлеб, солонина, лук, яблоки, вино и вода. Запасов должно хватить на две недели. Оба Уолдера, как по команде, разинули рты и выпучили глаза. «Два удивленных крысеныша, — подумал Рамси. — Это что-то новенькое. Становится интересно». — Чего застыли? Живо-живо-живо! Фреи побежали вниз, пыхтя и толкаясь. Рамси хмыкнул — даже малейшее разнообразие радовало его. Он не спеша оделся и спустился во двор к конюшне. У дверей торчал Деймон с насаленным кнутом в руке, булыжники вокруг его ног усеивала шелуха лесных орехов. — Милорд! — поклонился он. — Пусть конюх подготовит мне Кровавого и твою кобылу. — Милорд, вы хотите загонять кабана только со мной? — вытаращил бледно-голубые глаза Деймон. — Нет. Я забираю твою лошадь. Можешь выбрать любого коня взамен. — Но… но, милорд, я привык к Звездочке и… — Смеешь перечить мне? Забыл свое место? — тихо спросил Рамси, шагнув вперед. — Все, что принадлежит тебе, Деймон, это кнут и твои вшивые одежки. Остальное ты получил от меня, и свою кобылу тоже. Деймон мелко закивал: — Милорд, простите, я забылся. Я сам подготовлю коней. Кто еще поедет с вами? — Вонючка, — сказал Рамси, с удовольствием наблюдая, как у Деймона вытягивается лицо. Он уже сидел в седле, когда Кислый Алин привел сутулящегося Теона, который с трудом переставлял ноги в новых сапогах. При свете дня он выглядел таким худым, словно не ел досыта годами. Острые скулы выдавались вперед, щеки запали, и выцветшие глаза казались неестественно большими. Отросшие до плеч седые волосы серебрились под лучами осеннего солнца. Сердце Рамси тоскливо сжалось. «Отпусти свою тварь…» Алин вел Теона, придерживая за плечо — тот ничего не понимал и брел, словно овца на убой. Его одели в черный шерстяной дублет с мелкими красными пуговицами и теплые бриджи. Фреи почему-то не нашли для него плаща, а возможно, Алин забыл захватить его, когда забирал Теона из кухни. Увидев Рамси, Теон резко вздрогнул и невольно подался назад, норовя спрятаться за Алина. «Одно и то же, мой Теон, как всегда одно и то же… Ничего, сегодня у нас будет день сюрпризов». — М-милорд, — пробормотал тот, согнувшись в неловком поклоне. — Посадите его в седло, — сказал Рамси. Алин с Деймоном выполнили приказ. Теон словно впервые оказался верхом на лошади. Его шатало, и он крепко вцепился в упряжь, прижавшись всем телом к Звездочке. — Не бойся, Вонючка, — подбодрил его Рамси. — Сегодня у нас с тобой новая игра. Мы поедем на прогулку в лес. Ты ведь соскучился по свежему воздуху, верно? Тот загнанно огляделся и медленно кивнул в ответ. Кислый Алин обменялся с Деймоном недоуменным взглядом. «Потом будут сплетничать за кружками эля, что именно я буду делать с Вонючкой в лесу. Если бы они только знали правду…» — Да, милорд! Конечно, милорд. Вы очень добры, — сказал Теон, уставившись в холку кобылы. — Тогда вперед! — улыбнулся Рамси. Теон плохо держался в седле и неловко управлялся с поводьями, поэтому они ехали шагом в полном молчании. Рамси видел, с каким страхом исподтишка поглядывает на него Теон, как он дрожит и тяжело дышит. Когда башни Дредфорта исчезли из вида, Рамси остановил Кровавого. — Ты совсем посинел от холода, Теон. Тот дернулся, вскинув на него глаза, и тут же замотал головой: — Нет-нет, что вы, милорд, мне хорошо. Вы позволили мне наслаждаться прогулкой… Я не видел неба уже много недель… Вы очень добры к своему Вонючке, милорд. Рамси подъехал к нему почти вплотную, и тот низко опустил голову. Седые волосы закрыли его лицо. Рамси накинул свой плащ на плечи Теона и тщательно застегнул плотные петли. Вряд ли бы тот справился с тугими пряжками-клыками своими неловкими пальцами. Теон испуганно смотрел на него. — Милорд… я не могу… ваш плащ, я не могу… — забормотал он. — Ты должен согреться, Теон. Это не игра, — как можно мягче сказал Рамси. — Я не отниму у тебя ни плащ, ни одежду и не заставлю возвращаться в Дредфорт голым. Тот явно не поверил ему и продолжал мотать головой, пытаясь вытащить волчьи клыки из петель. — Это мой подарок. Прими его, — добавил Рамси. — И прекрати мямлить, просто езжай за мной. Он повернулся и пустил Кровавого рысью. Несмотря на плотную ткань дублета, холодный ветер с равнин пронизывал до костей. «Проклятые Фреи! Когда вернусь, выставлю вас на крепостную стену в одном исподнем, мелкие крысеныши!» Рамси время от времени оглядывался назад — Теон не отставал и сидел в седле ровно, видимо, вспомнив прежние навыки. Он с тоской смотрел по сторонам. Если он замечал взгляд Рамси, немедленно опускал голову и вновь глядел в холку Звездочки. После полудня они сделали небольшой привал в лесу, расположившись в лощине у родника. Рамси молчал, и Теон тоже. Под звуки пенящейся воды они съели ковригу хлеба и две луковицы. Теон пережевывал свою долю медленно, прикрывая рот рукой. Рамси запил нехитрую трапезу вином из меха, а Теон — холодной водой родника. Когда Рамси встал и потянулся к поводьям Кровавого, Теон неожиданно спросил: — Милорд, прошу вас, скажите, что вы хотите сделать со мной? Снова поохотиться? Но в этом нет нужды. Я никогда не покину вас и не собираюсь убегать. Я предан вам всем сердцем, милорд. Если вы решили испытать мою верность, то считайте, что уже сделали это. Я принадлежу вам… — …душой и телом, — закончил за него Рамси. — Ты мой самый верный слуга и любишь меня больше всех на свете. В глазах Теона мелькнул страх — он уловил неприкрытую издевку. Сложив руки в умоляющем жесте, он протянул их Рамси. — Милорд, вы можете насмехаться надо мной сколько угодно, но я ваш верный Вонючка и буду служить вам до конца своих дней. Рамси фыркнул и, схватив его запястья одной рукой, заставил подняться. — Конечно, — сказал он. — До конца своих дней. Я верю тебе. Все будет хорошо. Для своего самого преданного слуги я приготовил сюрприз. Он явно придется тебе по душе. Зрачки Теона расширились, и Рамси почувствовал, как напряглись его руки, которые он все еще сжимал правой ладонью. «Я будто говорю с тобой на языке Первых людей, — с раздражением подумал он. — Неужели мне придется убеждать тебя уйти? Проклятье, Теон, прекрати вести себя как побитый пес!» Когда солнце склонилось к закату, они выехали к самому мелкому броду Рыдающей. Рамси изрядно продрог, а ослабевший Теон дремал в седле на ходу. Они остановились на берегу почти у самой кромки воды, сверкающей золотыми блестками под закатными лучами, и Рамси сказал: — Конец пути, Теон. Здесь ты должен принять мой дар. Тот встрепенулся, со страхом глянув на его руки. — М-милорд? Я не понимаю вас. — Мой дар — свобода. Я дарую тебе свободу, — сказал Рамси. — Я отпускаю тебя. — Нет-нет, милорд… я не могу покинуть вас! Прошу, позвольте мне остаться с вами! — Теон Грейджой, я отпускаю тебя, — громко повторил Рамси. «Как же ноет в груди… Паскудный Перевертыш, беги прочь! Уходи, пока я не передумал!» — Милорд, мое место рядом с вами, прошу, не гоните меня… — Я приказываю тебе уходить, — повторил Рамси. — В твоих сумках припасы на две недели и кошель с серебряными оленями. Ровно двести оленей. Ты помнишь, как дал их мне, Теон? Сейчас я возвращаю долг. Тебе хватит серебра, чтобы добраться до Белой Гавани и уплыть, куда глаза глядят. — Вы снова играете со мной, милорд, — губы Теона задрожали, — вы снова искушаете меня… — Проклятье, Перевертыш, скачи уже! — заорал Рамси и изо всех сил хлопнул по крупу лошади. Всхрапнув, Звездочка ринулась в реку, и Теон, выпустивший поводья, едва успел ухватиться за ее гриву. Вода на отмели была глубиной в несколько дюймов. Лошадь быстро проскакала брод, взметая водяные брызги, и оказалась на другом берегу. Там Теон остановил ее и оглянулся. Рамси пристально смотрел на него, не двигаясь с места. Их разделял всего десяток ярдов мелководья, и при желании Рамси мог с легкостью нагнать Теона, который продолжал неподвижно стоять на другом берегу реки. Краем глаза Рамси уловил какое-то движение в воде. Он глянул вниз и увидел отражение кабаньей морды — тот самый бурый вепрь, за которым он охотился много дней назад, стоял позади него, щуря маленькие черные глаза. Рамси замер и осторожно потянулся к фальшиону на поясе, не отрывая взгляда от воды. Обнажив оружие, он резко развернул Кровавого и занес руку с мечом. Позади него никого не было. Рамси огляделся. Кабан не мог спрятаться или убежать — на лигу вперед тянулась ровная каменистая равнина, и зверь на ней был бы виден как на ладони. Рамси снова посмотрел в речную воду и увидел там лишь собственное искаженное отражение. Когда он поднял голову, Теон Грейджой был уже далеко — он скакал к белым курганам, а спустя некоторое время исчез за одним из холмов. «Что ж, завтра мы снова встретимся с тобой в дне охоты, Теон», — тоскливо подумал Рамси и убрал меч в ножны. Он ощущал себя пустым, словно вылущенный орех. Противно щемило сердце, будто кто-то невидимый стискивал его в кулаке, проверяя на прочность. Итак, он отпустил свою тварь — Теон исчез, и нужно было возвращаться в замок. Однако Рамси знал, что не успеет вернуться в Дредфорт до рассвета. Много раз он пытался убежать из замка и скакал без остановок сутки напролет, меняя коней, но когда ночное небо начинало светлеть, стоило ему хотя бы на миг смежить веки, он тут же оказывался в своей спальне под ненавистным красным пологом. Рамси не хотел гнать Кровавого по ночному лесу под обманчивым светом звезд, поэтому сделал привал на поляне среди древних вязов. Он собрал груду валежника, зажег костер и, устроившись поближе к огню, укрылся снятым дублетом. Стылая земля неприятно леденила бок, ладони в перчатках закоченели, однако несмотря на холод, Рамси быстро провалился в сон под шелест листьев и уханье совы. Когда он проснулся и вновь увидел проклятый красный полог, сперва не поверил собственным глазам. Зажмурившись, он потряс головой. Однако полог остался на месте, как и кровать в его покоях. Рамси медленно поднялся, сорвав балдахин. Ничего не сработало, и черная петля все так же держала его в дне охоты. Он снова проиграл, обманувшись ложной надеждой. Что ж, ведьма знатно посмеялась над ним. Возможно, она хотела, чтобы он целую вечность гонялся за призрачным кабаном, словно охотники-мертвецы из легенды? По кругу, без конца по кругу… Да будет так. Рамси рассмеялся. Каждый день он будет отправляться со своими ребятами в лес, искать проклятого вепря, а вечером возвращаться с пустыми руками в свои покои, где его будет ждать Теон с лживыми признаниями в любви и верности. Не так уж и плохо на первый взгляд. Картине утра, привычной до умопомрачения, чего-то недоставало. Рамси внезапно понял, что во дворе тихо — девочки молчали. Он недоуменно выглянул в окно: псарня была закрыта и служанка орудовала метлой у ее стен. Едва дыша, Рамси открыл дверь комнаты. На пороге не было ни Фреев, ни ведер с водой. «Иные всех дери… Что происходит?!» Он быстро оделся и сбежал вниз. В зале сидели унылый Лутон и зевающий во весь рот Деймон. Они цедили эль и лениво ковырялись в глиняных мисках жирными пальцами. — Что здесь происходит? — рявкнул Рамси, и Лутон, поперхнувшись, выронил миску. Куриное яйцо подкатилось прямо к сапогу Рамси, и он раздавил его, брезгливо растерев по каменной плите. — Милорд, мы завтракаем, — быстро ответил Деймон, вытирая грязные ладони о бриджи. — Простите, что не разбудили, но вы сами приказали не тревожить вас до полудня. — Что?! — Да-да, вы сами так сказали, — отозвался Лутон. «Неужели сработало?! Я выбрался из дня охоты?» — Что было вчера? — быстро спросил Рамси. — Ну… мы упустили кабана, милорд, — потупился Деймон, — все мы были очень этим расстроены, а когда мы вернулись в замок, вы велели подать в покои горячего вина, да побольше, а затем потребовали к себе Вонючку. — Где сейчас Вонючка? — Рамси словно услышал свой голос со стороны. — Милорд… э-э-э… ну… вы приказали одеть его, дали ему еды и денег, посадили на мою лошадь и отпустили восвояси, — ответил Деймон. — Ребята решили, что завтра, то есть сегодня, мы снова поохотимся, только уже не на кабана, но вы запретили будить вас до полудня. — Милорд, на всякий случай мы встали с рассветом, — просипел Лутон. — Вдруг вы решите, что у Вонючки слишком большая фора. Как бы он не доскакал до земель Мандерли! Рамси торжествующе сжал кулаки. Его переполняло ликование — наконец-то, наконец-то он разорвал черную петлю! «Что теперь скажешь, старая тварь?! Я победил тебя, жирная ведьма, я сломал твое сучье проклятие!» Не чуя себя от радости, Рамси схватил глиняный кувшин с элем и залпом осушил его до дна, а затем грохнул об пол под изумленными взглядами Деймона и Лутона. Кувшин разбился вдребезги, мелкие осколки разлетелись по залу. — Сегодня великий день, — медленно произнес Рамси. — Самый великий день в моей жизни. — Милорд, я смотрю, вас переполняет боевой азарт, — с хитрецой ухмыльнулся Деймон. — Прикажете готовиться к охоте? Вонючка скачет на моей Звездочке, а она лошадь резвая. Наверняка он успел далеко убежать. Нужно перехватить Вонючку, пока он не оказался в лапах у Мандерли. Теон Грейджой… Проклятье, почему вчера он решил, что больше никогда его не увидит? Теон здесь, на его землях и не успел уйти слишком далеко. Как бы и впрямь его не перехватили люди Мандерли… Рамси на миг вспомнил, как Теон смотрел на него с другого берега Рыдающей. «Он мой! Он принадлежит мне, и я верну его. Я заставлю его стать моим не только телом, но и душой — все, как в его фальшивых клятвах. Только на этот раз клятвы будут правдивыми. У меня будет много времени, чтобы заставить его говорить только правду». Он разорвал черную петлю и к вечеру вернет Теона в замок. Сегодня и впрямь настал самый великий день в его жизни! — Седлайте коней! — приказал он. — А Бен пусть приготовит собак. Мы отправляемся за Вонючкой. Охота будет славная! Кавалькада всадников выехала из Дредфорта — впереди мчались собаки, которые уверенно взяли след. Рамси, возглавляющий отряд, вытащил охотничий рог и затрубил в него что было сил. Они мчались по осеннему лесу, вспугивая ворон. Стылый воздух холодил разгоряченное лицо. Рамси переполнял охотничий пыл — догнать, как можно быстрее догнать Теона… Вонючку, его Вонючку! Он вернет его домой, и у них все будет по-другому. Перевертыш больше никогда не будет врать ему, станет самым верным слугой и любовником. Возможно, Рамси не придется прибегать к принуждению и боли, чтобы заставить его подчиняться добровольно. Миновав пологую лощину, всадники пересекли небольшую рощу и выехали на зеленую лужайку, которую делил надвое тонкий ручей. На мгновение Рамси почудилось, что из-за серого валуна выглянуло бурое кабанье рыло, но похоже, это была всего лишь игра теней и его собственного воображения.