***
— Ну как тебе? Здесь всё, конечно, ещё сырое, некомфортное, но я поработаю над этим, когда деньги появятся. Свечки-хуечки, докуплю. Будет заебись уютно. Голые сероватые стены сжимают со всех сторон, и мне даже не верится, как он здесь будет жить, один. — Ну, знаешь, как говорят - создай уют внутри себя, а остальное приложится. Я аккуратно провожу рукой по голой стене - побелка оставляет след на ладошке. Склеп. Натуральный. — Никто так не говорит, — усмехается Эдди. — Ты сам выдумал эту цитату, и выдаёшь её за чью-то гениальную идею. Как ты всегда делаешь. — И сколько ты платишь за эту хату? У Эдди чуть гаснет улыбка, но он быстро берёт себя в руки. — Всего четыре сотни в месяц. Могло бы быть и хуже. Да куда ж хуже... Думается мне, но держу рот на замке. Он так рад, так счастлив, что, наконец, зажил самостоятельной жизнью, что не хочется подливать дёготь в его бочку меда. — Зато своя, — обвожу головой всё пространство. — Я рад за тебя. Правда. Эдди скрещивает руки на груди (конечно, не поверил) и склоняет голову вбок. Мне действительно нужно порадоваться за него. За то, что он осмелился рискнуть и взять ответственность в свои руки. Что стал собственным штурманом в океане грёбанной жизни. И я даже горд за него, просто... Он заслуживает куда больше. Лучше. Да всего на свете он заслуживает. — Ты нихуя не умеешь врать, Тозиер. Но оно и к лучшему для тебя. — Почему ты не хочешь взять у меня денег? Отдал бы, когда заработаешь. Его гордость выводит меня из себя. Когда у меня денег куры не клюют, а у него едва на аренду квартиры собирается, пренебрегать таким щедрым предложением, по меньшей мере, нелогично. Но гордость вообще редко идёт рука об руку со здравым смыслом. У Эдди точно. — Я и так тебе должен вернуть за билет сюда. Забыл? Вздрагиваю, когда слышу какой-то подозрительный шорох в стене. Бля, это крыса? — Эдди, ну не гони уже, ладно? Я в кафешке больше трачу, чем этот долбанный билет стоит. Он не слушает, разбирает чемодан, выкладывает своё добро, которое вообще никаким местом не смотрится здесь. Сам Эдди в таких условиях нищеты выглядит, как на корове седло. Если бы не та ссора с мамашей, этой отвратительной коммуналки, может быть, и не было. Когда кому-то нужна помощь, Каспбрак всегда будет впрягаться, но как только в дерьме по уши окажется он - Эдди не устаёт строить из себя рыцаря в ебучих белоснежных доспехах - я сам, я разберусь, нахуй. Я всё р а з р у л ю, Ричи. В еблет так и хочется дать. Видно сразу, каким местом он всё разрулит. — На новоселье хоть пригласишь? Эту конуру точно обмыть нужно, иначе пизда. Запихиваю сигарету в рот и думаю - дым провоняет всю дешёвую мебель, и это место ещё больше будет походить на клоповник, хуй там выветрится. Убираю зажигалку обратно в карман, так и не подкуривая сигарету. — Шуметь нельзя. Иначе хозяйка вломит по первое число. Я закатываю глаза и диву даюсь. Эдди уже почти девятнадцать, а всё ещё ведёт себя, как дитя. Не понимает что ли, кого и куда подмаслить нужно. Да это ему должны платить, что он согласился жить в этой дыре. — Значит, будем нажираться втихую. В первый раз что ли? Сколько раз мы укуривались и с каменным ебалом проходили мимо родителей? В с е г д а прокатывало. Эдди подходит ближе и иронично вздёргивает брови. Его любимый, такой знакомый жест. Означающий "ну и хуйню вы морозите, ребята". Я за три года, что знаю Эдди, уже налюбовался этой эмоцией. И всё ещё иногда мельком любуюсь. — Н и к о г д а не прокатывало, Тозиер. Нас всегда палили, и всегда я получал пиздюлей. Я пожимаю плечами, мол, ну да. Я пизжу как дышу. Зато как весело было. — Так я прихожу вечером? Каспбрак тяжело вздыхает, и мне стоит огромных усилий неуместно не щёлкнуть его по носу. Иногда он незаконно милый. Понимаю, почему девчонки тают, глядя на него. А он, дурак, и не понимает всей силы своего обаяния, думает, что с ним из вежливости лыбы тянут. — Только давай не в говно. Завтра всё-таки первый день универа. Я шутливо прикладываю ладонь к груди, мол, клянусь, бля, но в его глазах уже вижу, что всё он понимает. Мы всегда так говорим, и всегда всё заканчивается одним и тем же - я вдрызг пьяный засыпаю на его половине кровати, чуть не сталкивая его на пол, а Эдди наутро жалуется и проклинает меня за то, что у меня нет меры. Но по-прежнему дружит со мной, по какой-то магической причине. А я всё ещё держусь за него. Крепко так, что хуй он сдыхается меня. А ведь он пытался. Поначалу так особенно часто отматывал назад.***
— А потом она говорит мне: либо ты делаешь, как я говорю, либо съёбываешь на вольные хлеба. Пиздец расклад, да? У меня с собой даже денег на еду не было. Только на автобус до вокзала. Эдди пьяный. Довольно предсказуемо. Кто там кричал больше всех, что ему завтра рано в универ? Сейчас он закидывает в себя хрен знает какую рюмку коньяка и с горящими, раскрасневшимися щеками снова и снова рассказывает мне о своей мамке. Подобные вечера у нас как сеансы у психоаналитика. Только с алкоголем (что делает времяпровождение ещё круче), и в конце счёт на кругленькую сумму не потребуют. Он говорит мне о своём пиздеце, а я вываливаю ему своих скелетов из шкафов. Постепенно, понемногу, их становится всё меньше и меньше, и Эдди узнаёт меня всё лучше. Но не всё сразу. И мы оба внимательно, участливо слушаем друг друга, не перебивая, расслабляясь в пьяном угаре, и едва-едва держим глаза открытыми. У Эдди забавная черта, когда он выпьет - всегда пытается найти смысл в чём бы то ни было, разобраться в проблемах, которые на трезвую не может щелкать. Философский пьянчужка, как я его называю. А его мама - это проблема. Проблемище. Её он никак не может постичь. Но как по мне, так эту суку нечего постигать. Вряд ли слышать такое ему будет приятно, поэтому я помалкиваю. Даю ему возможность выжаловаться. — Если бы ты не одолжил мне денег, я бы даже не доехал сюда к тебе. Как она нахуй думает я смог бы жить? Отсасывать на заправках и трахаться за еду? У Эдди на голове маленький вулкан взорвался, волосы хаотично растрёпаны, закрывая пол-лица. Отросшие, чуть вьющиеся пряди красиво падают на глаза. Мне нравится, когда у него такая пушистая шевелюра. Нравится, когда можно зарыться наглыми пальцами и лохматить прядки, массировать кожу, когда он позволяет это делать. Иногда хочется схватить эти пряди и больно оттянуть, наблюдать, как срывается голос от хриплой просьбы. Накручивать на кулак, растекаясь от их мягкости, и гладить, гладить, как кота мартовского, пока не замурчит в руках от удовольствия. — Из всей твоей речи я только вычленил "трахаться" и "отсасывать". И не могу понять, это просьба или предложение? Рябит перед глазами, будто я вижу всё через призму старого советского телевизора. Десять вечера. А я в говно. — Я уже чувствую себя выебанным во все дыры, так что спасибо - нет. Тогда он позвонил мне заплаканный, обуреваемый стойким желанием доказать матери, что выдержит, что справится и без её поддержки. Но голос жалостливо ломался, и только со второй попытки он сказал, что ему нужна помощь. Где он находится и когда его встречать. То, как страшно мне стало за него тогда, я так ему и не сказал. Он ведь никогда не просит помощи. Никогда не берёт в долг. Но в том телефоном звонке что-то подкосило меня. Эдди будто захлопнул обложку книги, с яростным, громким стуком. И всегда страшно, когда подобное происходит с семьей. Когда близкого человека отрезаешь из своей жизни. — А мне бы хороший отсос сейчас не помешал. Но как назло, здесь на примете нет ни одной знакомой девчонки. Эдди шатающейся походкой наклоняется за пустой бутылкой, чтобы её убрать, ничего не отвечает на эти мои скромные рассуждения вслух. А мне, блин, хочется попиздеть о чём-то таком. Л и ч н о м. Пощекотать нервишки. Хватаю его за руку, когда он снова наклоняется уже за пустой коробкой из-под пиццы. Мистер Пропер, нахуй. Хватит. — Да оставь ты это. Потом уберёшь. Каспбрак стоит рядом - взгляд тупо стеклянный - и улыбается не своей улыбкой. — Мне только тараканов здесь не хватает. Заебись будет компания. Но выпускает бутылки из рук, что они с тихим звоном брякают на полу. Вот был бы он чуточку более расслабленным, чуточку пьянее. Не знаю, что конкретно я бы сделал, но сейчас моя рука крепко вцепилась в его, а мысли свободно гуляют без привязи. И меня несёт на всех порах. Захлёстывает с головой, что даже дышу через раз - какое-то предчувствие, томление. Будто ещё чуть-чуть и случится что-то очень важное. — Когда у тебя был последний раз? Напрямую спрашиваю его и тяну за руку на диван, на местечко рядом. Я не чувствую ни грамма смущения, когда задаю подобные вопросы, мы и не такое с ним обсуждали. Но от его быстрого, удивлённого взгляда я почему-то нервно ёрзаю на диване. Не до конца понимаю, что именно таится там, в глубине этих озер. Какие-то полутона, которые сводят меня с ума. — Блин, дай подумать... Около полугода назад? Эдди спокойно отвечает, будто я спросил его - какие хлопья ты обычно покупаешь на завтрак. Уселся рядом, и вся эта атмосфера, наши разговоры о семье, тревоги и страхи, которые приходится пережевывать в одиночку, все это чудесным образом развязывает руки. Разрешает оторваться по полной и позволить себе нотку безумия. Совсем капельку аморальности. — У меня есть идея, но ты должен пообещать не убить меня нахуй.