***
Adam Lambert - Feel Something
Пальцы провоняли сигаретами, одежда воняет дымом, кажется, даже от стен в комнате несёт куревом. Выход так себе. Херово мне удается держаться, учитывая, что доля выкуренных сигарет неосознанно увеличилась вдвое. Бывает в день уходит пачка, бывает полторы. Только по окуркам в пепельнице в конце дня я смотрю и охереваю от их количества. Высыпаю пепельницу в мусорку и всё по-новой. Головой-то понимаю, что с этим надо что-то делать. Так много даже мой отец не пыхтел, хоть и был заядлый курильщик. Даже кошка на руки не хочет идти, ворочает свой маленький кожаный носик от меня и гордо держится на расстоянии. Мы оба понимаем, чьего присутствия ей не хватает. Спустя месяц я и сам уже начинаю подумывать о том, чтобы поменять квартиру. Зачем она мне одному, такая огромная и до нелепого пустая? Билл даже сам предлагал поделить оплату, но мне страшно снова съезжаться с кем-то, пусть даже по-дружески. Снова пускать кого-то в свой мир, привыкать к чужому присутствию. Фигушки. Я искренне благодарю Билла за участие, но нет. Я просто не могу. В комнате Эдди я ничего так и не тронул, оставил всё как есть то ли из-за дурацкой сентиментальности, то ли из-за ещё более глупой идеи, что всё должно быть на своих местах, когда он вернётся. Всё казалось, что он вот-вот откроет дверь и ворвётся снова в мою жизнь. Снова будет мельтешить перед глазами, неустанно стараться разорвать себя на два работой и учебой, и в то же самое время быть рядом, даже когда его нет. Поддерживать своим молчаливым присутствием. Сейчас я на пороге его комнаты и позволяю себе, наконец, нарушить святую святых, блин, и в первый раз за долгое время захожу к нему. Сажусь на подоконник и распахиваю окно настежь. Промозглый ветер пробирает до костей, но дышится свободно, прохлада обволакивает всё тело, и с удовольствием я прикрываю глаза. Тянусь к пачке и вытягиваю зубами сигарету. Второй рукой по памяти набираю номер, и спустя пару гудков мне отвечают. — Мам, привет. Ещё не спишь? — Ричи, солнце, у тебя всё в порядке? Чего так поздно звонишь? Солнце. Забавно. Я выгляжу сейчас как нарик. — У меня всё нормально. Просто захотел услышать тебя. У мамы голос сонный, и я пиздец какой тупой. Забыл о разнице во времени. Но так не хочется, чтобы разговор прервался, хотя бы ещё пару минуток. — Просто так не звонят ночью. Особенно ты. Я хмыкаю и крепче сжимаю телефон. Делаю первую глубокую затяжку. Она даже не знает, что я курю. Ко всему прочему. — Просто появилась свободная минутка, вот и решил звякнуть. — Понятно. — Нихуя она не верит. Уж кто-то, а мама различает мои пиздабольские нотки, когда нужно. — Как там в университете? Единственная хорошая новость - что я всё ещё там числюсь. Пока что. Но это не звучит очень утешающе, поэтому я говорю: — Я большую часть времени на работе провожу. — Ты? На работе? Стряхиваю пепел в окно и усмехаюсь краем губ. Неужели я и впрямь кажусь таким безнадёжным? — Квартиру как-то нужно же оплачивать. Нью-Йорк не Дерри. Вы и так тратите слишком много денег на мою учёбу. В ответ она не спрашивает, где я работаю, а я понимаю, что веду себя как грёбанный ребенок, который не сыскал одобрения и похвалы. Мне так хотелось быть хоть в чём-то полезным. Поделиться тем, что я добился хоть какой-то крохи в этом гадюшнике. Пусть и всего лишь ассистентом, но суть-то в другом. Я наконец выхожу из своего панциря, в который загонял меня этот город, а разницы для окружающих никакой. Да и кого оно вообще ебёт, что кого разрывает на куски? У каждого своя дыра, которую надо заткнуть. И моя грусть сейчас кажется мне такой убогой, но от этого ещё паршивее. Я ведь всё равно не могу контролировать то, как себя чувствую. И всей правды маме тоже рассказать не могу, как бы ни хотелось. — Но Эдди же помогает тебе с оплатой, правда? Как у него дела, кстати? Горло внезапно сжимает, и холодок идёт по спине. Эдди. Имя из далекого, блять, космоса. Даже его имя я старался не произносить в голове. Я не знаю, что за чёрт меня дернул, но из меня так некстати начинает рваться искренность. В такие моменты хоть об стену бейся, чтобы сдержать свой порыв, но уже, похоже, поздно. — Мы не живем уже вместе, мам. Я не хотел тебе говорить, чтобы ты не переживала. Он в Дерри с Соней. — Почему ты не сказал мне? — взволнованно восклицает мама, а у меня на губах отчего-то улыбка. Саркастичная, злая. Все мои чувства, сдерживаемые столько времени, бьют в голову. И воспоминания. Жестокие, такие приятные воспоминания накрывают с головой. Если бы я начал говорить, то никогда бы, блять, не заткнулся. — Мам, что ты скажешь, если я приеду к тебе ненадолго? Я так хочу уехать из этого города. Кажется, задохнусь, если проживу здесь хоть день.***
На этот раз она не говорит, что это трусливо - пытаться сбежать при малейшей трудности. Мама говорит, что ждёт меня в любой день, и я не мог быть ей более благодарен. Билет я собирался купить на самый ближайший рейс, но каждый раз находил себе занятие, чтобы оттянуть это. Чтобы дать микроскопическую, совершенно нереалистичную возможность отмотать всё назад. Мне не хотелось уезжать сломленным, с разбитым сердцем, как бы я терпеть не мог это выражение, но внутри меня всё обрывалось, когда я натыкался взглядом на пустые комнаты, на любую мелочь, предмет мебели, безделушку, хоть как-то связанную с Эдди. А с ним было связано всё. Даже грёбанная посуда, которую купил именно он, когда заебался есть привозную пиццу в коробках. Чемодан надо было собрать уже неделю как, а блядская предательская рука так и не поворачивалась забронировать билет. Я не верю в подобного рода знаки, но понимал, что жду именно его. Какого-то последнего намёка, что мой поступок правильный. Но Эдди уже которую неделю не выходил на связь, полностью обрубил все контакты и предельно ясно давал понять, что в помощи не нуждается. Хотелось бы мне сказать, что я держался стойко и так и не позвонил ему, но это было не так. Первое время ломало так, что я едва не обрывал телефон. Каждый раз как подорванный слушал одну и ту же фразу, что абонент вне зоны доступа, и курил, курил, курил, пока мои лёгкие не посылали меня нахуй, и я не закашливался так, что едва дышал. И всё же чемодан готов. Билет на завтрашний рейс заказан, а в груди сердце съёжилось, будто спрятаться хочет ото всех. Умоляет, чтобы его не трогали, не пинали так больше.***
Никогда перед полётами не нервничаю, а тут не могу заснуть. Ворочаюсь с боку на бок, и снова и снова в голову лезет Дерри. Есть в этом городе что-то такое, что затягивает тебя в трясину, тянет обратно. Но не для успокоения, а скорее для закрытия гештальта. Может быть, иногда нужно упасть на самое днище, чтобы понять, как должен выглядеть путь наверх. Потому что сейчас я уже ничего не вижу, не различаю, что хорошо, что плохо. Всё сплошным нейтральным серым. С Биллом я попрощался сухо, о чём пожалел позже. Он единственный, кто вообще проявлял хоть какое-то участие, и если не был лучшим другом, то хорошим товарищем точно. Только товарищ может честно сказать, что иногда ты ведёшь себя, как грёбанный мудак и катишься в бездну. Лицемеры обычно сладко врут в лицо, и Билл даже не догадывается, как я ему благодарен за его суровую, грубоватую правду. Хоть что-то хорошее мне хотелось сделать напоследок, исправить мой косяк. Я не был уже уверен, что вернусь сюда. Не хотелось жечь все мосты, но по сути, что меня здесь держало? Чувство тотального одиночества и разочарования. От себя не убежишь. Мне нужно разобраться с собой, а не искать виноватых, чем я и занимался всю свою сознательную жизнь. У моей матери была подруга, сын которой работал в редакции - Стэн Урис, и лучшей возможности просто не сыскать. Сложность была в том, чтобы сделать это хитро, ловко, потому что я не хотел, чтобы Билл знал, откуда идёт инициатива. Все мы знаем, чем заканчивается добро. Поэтому мне хочется сделать что-то искреннее, правильное, молча и убежать нахуй, будто я никак к этому не причастен. Вопрос в том, хотел ли этого Денбро? Или он успел опустить руки и сдаться на милость жестокому мегаполису, который изжёвывает с потрохами, доводит до отчаяния своим жёстким, прямым «нет». Ему нужно поверить в собственные силы, набраться смелости хотя бы попытаться. Это самое сложное. Особенно, когда уже неоднократно получал отказ. Мне казалось, что я подстроил их встречу супер грамотно. Всё произошло как бы случайно, но Уриса я предупредил, что мой знакомый может поднимать перья. Однако Билл на удивление не скрывал своего интереса, и в кое-то веки я увидел, как его глаза горят. Ярко, страстно, особым блеском, который появляется, когда изливаешься насчёт того, что тебя действительно парит. И спустя всего полчаса я свалил тихонько, будто меня и не было. Оставил всё на волю случая и судьбы. Они обязательно сойдутся, эти два повёрнутых на писательстве книжных червя. Моего отсутствия, зуб даю, никто даже не заметил. И сейчас я должен же чувствовать радость, хоть какую-то отдачу от свершения доброго дела, но меня разъедала тоска, а апатия накрывала своими крыльями, как старого друга. Я уже сросся с этим чувством, и, казалось, когда только начинаю чувствовать себя лучше, сразу становится тревожно, неспокойно.