Лестница

В жизни есть место не только любви. В любви есть место не только радости. Тина знает, что такое потери. Хватает дурацкой драконьей оспы, чтобы разлетелся на части тесный мирок. По какой-то садистски-милосердной случайности они с сестрой, драгоценной сестрёнкой, уцелели. Тощей и долговязой Тине повезло: на каникулах, пока Куини живёт в Илверморни, она переодевается мальчишкой и продаёт газеты. Такие неуловимые, мимолётные вещи — любовь, радость — не даются даром. Кто-то должен принести себя в жертву, карабкаться по лестнице к смутному представлению об успехе. И Тина карабкается — пока не начинают болеть ночами руки и ноги. Но утром она всё равно встаёт — потому что есть люди, которые ей дороги, которых она хочет защитить, поставить на ноги — единственным известным ей способом. Всё хорошо. Есть только путь наверх, ради тех, кто ей важен. В школе Тина как губка впитывает знания о чарах, которые необходимы, чтобы выжить. Оттачивает инстинкты, которые помогут ей идти дальше, выше, ближе к безопасности. В крови, как драконий огонь, горит яростное убеждение — ведь нет ничего приятнее, чем видеть милую улыбку Куинни, знать, что она сыта, слышать её переливчатый смех. — Ты уходишь, Тини. Это не вопрос. Тина ощущает, как в её худое серое мальчишеское пальто вцепляются маленькие ручки. Сейчас раннее утро Дня Благодарения — именно поэтому сестра так хотела вернуться домой. Тина проводит сухими загрубевшими ладонями по мягким светлым кудряшкам: — Иди спать, Куини. Я вернусь — и будем есть индейку. Куини кивает. Иногда бывает так обидно, порой они обе спрашивают себя, где же вершина этой лестницы и когда Тина перестанет по ней карабкаться. * * * В жизни есть место не только любви. В любви есть место не только радости. Повышение до аврора давно запланировано, вес палочки требует полной отдачи. И Тина ощущает груз каждого из этих бесконечных дней. Но иной раз выпадает и передышка — когда приходит Куини, приносит ей чёрный кофе и подмигивает парням. А потом Тина снова бросается в жернова работы. Сестру вечером ждёт квартира в особняке, а где-то под утро приходит и её черёд, и, опустошённая, она падает на кровать и забывается сном без сновидений. И каждую ночь благословляет крышу над головой, под которую всегда возвращается. Иногда рано, иногда поздно. Некоторые вещи никогда не меняются. — Ты одна, Тина? — Как всегда, миссис Эспозито. * * * Нелепо, но им с Куини так и не посчастливилось найти новую семью. Так или иначе, в бурные двадцатые удовольствие дёшево, а привязанности мимолётны. И Тина понимает, что судьба, по странной иронии, оказалась добра к ним — они с сестрой сами поставили друг друга на ноги. Мальчишка из «Новых салемцев» смотрит на неё глазами человека, который знает, что такое потери. Ей нельзя. У неё есть кем дорожить, кого защищать — единственным известным способом. Ей нельзя рисковать работой. Особенно когда она взобралась так высоко. В жизни есть место не только любви. В любви есть место не только радости. Тина верит в Криденса. Он сможет — как смогла она. И всё же у неё не выходит бросить его — слишком уж заметна его боль. Каждое утро Тина следит за «Новыми салемцами» — не только потому, что в этом её работа. Карабкайся, Криденс. Добиться всего самому — такова американская мечта. А потом, в толпе, происходит нечто. Ему на спину опускается кнут: Тина понимает, что мальчишке перебили хребет, он не сможет вскарабкаться — его давным-давно сломали. И потому она пытается. Пытается утащить его наверх за собой. Но всё, чего удаётся добиться — это загнать их обоих на самое дно. Хватит. Хватит с неё сломленных. Ей нельзя — нужно продолжать карабкаться по этой лестнице к безопасности, к тому, чтобы сестра никогда не узнала ужасов двадцатых, подальше от улиц, где торгуют пожелтевшими газетами, чтобы заработать на муку и масло. * * * Ньют смотрит на мир очень сдержанно, улыбается неохотно. Пытается держаться особняком. «Я в порядке, спасибо. Пожалуйста, оставьте меня в покое. Я скоро уеду». Его присутствие нервирует. Тине снова и снова приходится выбирать, чью сторону принять. Удивительно, но даже когда она предлагает ему еду — не отраву, отнюдь — она чувствует, что всё глубже и глубже опускается на дно. Где-то в глубине души ему очень больно. Куини подтверждает это. В жизни есть место не только любви. В любви есть место не только радости. Тина напоминает себе об этом, ловя на себе взгляды мистера Скамандера — сперва удивлённые, а потом в них начинает проскальзывать что-то незнакомое и душераздирающее. Она внимательно наблюдает за ним. Без сомнения, он тоже карабкается по своей лестнице. И эта бесконечная погоня сквозь Нью-Йорк — он что-то ищет. Что же? Ньют собирает животных — в этом его жизнь, его любовь, его радость — но не в этом дело. От того, как он заводит и расстаётся с привязанностями, разрывается сердце. От того, как легко он впускает в свою жизнь незнакомцев — только чтобы оставить их, и того пуще. Она сама такая, принимает его тихую, непритязательную заботу. И тем не менее, он помогает ей взобраться выше — по той самой лестнице, про которую она на какой-то миг даже забыла. Ей возвращают значок аврора — это считается за несколько ступеней. Когда на причале она говорит «спасибо», что-то будто попадает в глаз — кажется, это слёзы радости. Он даёт ей обещание, и она верит, что они оба изменятся. * * * Когда её мирок разлетается на части, они встречаются снова. Не-маги называют это Великой депрессией. Маги и волшебницы уже начали воевать с Гриндельвальдом, а позже американские солдаты влезут в то, что потом обзовут Второй мировой войной. Вдобавок, по всему Нью-Йорку обваливаются биржи — и люди высыпают на улицы, всюду царит горе и боль. Со страниц магических газет льётся хаос, и тут на глаза ей попадается имя «Лестрейндж», напечатанное в крохотной статье крохотного раздела. На фронте, под Парижем, использовались магические существа. И использовал их тот, кто со времён Хогвартса ощущал с ними родство. — Ты уезжаешь, Тини. Это не вопрос. Куини смотрит печально — совсем как в тот день много лет назад. Тина обнимает младшую сестру — свою драгоценную сестрёнку, причину, которая помогла ей выжить в Америке. Она плачет, прощаясь. Но сейчас ей нужно уехать — ради себя самой. Старая мантра сломалась. Встала с ног на голову. И в старом Тинином прагматизме больше нет никакого смысла. Дело не в радости, а в любви. Дело не в любви, а в жизни. Тина собирается идти на войну, присоединиться к нему, даже если для этого придётся чем-то пожертвовать. * * * Под тихим, пасмурным нормандским небом она наконец видит его рыжие волосы и веснушки, слишком яркие на бледном костлявом лице. На ней костюм английской медсестры, а на нём — офицерская форма. И всё это так неправильно… И тем не менее, они бросаются друг к другу. Прикасаются дрожащими руками — пытаясь понять, не сон ли это. — З-зачем ты здесь? — Голос у него надтреснутый, и нога сломана. — Зачем здесь ты? — спрашивает она. — Видел Литу? Ньют морщится, от его тощей фигуры бьёт адреналином — это опустошает его, как и многое другое на этой войне. Глаза у него мрачные и красные. — Да. Да… Она обнимает его, хочет поддержать, хоть сердце разрывается на части. — Где она? Ей можно помочь? — шепчет Тина Ньюту на ухо. И чувствует, как он качает головой. — Лита погибла. * * * Она всюду с ним, приглядывает, снимает дрожь в его руках. Ходит за ним по пятам будто призрак — правда, один такой, глубоко внутри, у него уже есть. В Англии её имя произносят на британский манер — Порпентина — и это далеко от истины как никогда. Но Тина продолжает карабкаться по этим ступеням — до тех пор, пока не начинают по ночам отказывать руки и ноги. Но каждое утро она просыпается — потому что ей дорог этот потерянный одинокий мальчишка, она готова его защищать — единственным известным ей способом. В конце концов, его отец решает, что так даже лучше, чтобы не болтали про американку, которая цепляется за руку Ньюта — хотя скорее это он цепляется за неё, бедный мальчик (никто не знает, чем, кроме ноги, он поплатился в этой войне). Помолвка — это только слова. Но даже если так, Тина и представить не могла, куда заведёт её жизнь (она — само олицетворение американской меритократии, а они хотят выдать её замуж, чтобы соблюсти приличия). Возможно, это тоже способ взобраться наверх, убеждает она себя. Придётся пойти на жертвы. Однако в Англии есть определённые барьеры, с которыми в Америке сталкиваться не приходилось. Тина узнаёт, что она полукровка, а Ньют, несмотря на всю свою эксцентричность, чистокровный. Она узнаёт, что даже среди чистокровных есть разные градации. Лестрейнджи тоже чистокровные, сидят на самом верху — как драконы на груде фамильного золота и дышат огнём на таких ничтожеств, как она. Вечерами Тина провожает Ньюта домой, смотрит, как он дрожащими руками берёт чашку с чаем. Война ранила его — ранила его созданий, но его — куда серьёзней. — Ты же знаешь, мне можно доверять, — говорит она. — Я приехала помочь. Мы обещали друг другу, что встретимся, что я помогу тебе дописать книгу — как только окончится война. Он улыбается — неохотно, будто хочет, чтоб она ушла. Это разбивает ей сердце: Куини на её привязанность всегда отвечала взаимностью, но подумать только, у Голдштейнов и Скамандеров такая разная кровь — такая разная, что идёт довеском к фамилии. — Лучше бы здесь была Лита Лестрейндж, да? — шепчет она. Ему нечего ответить и потому он молчит. И Тина знает, почему. В жизни есть место не только любви. В любви есть место не только радости. Иногда держишься, потому что не можешь отпустить. Каждый выживает по-своему. * * * Тина никогда не ревновала к мёртвым. Всегда считала, что быть живым — лучше. Вот почему она карабкалась, выживала, зарабатывала деньги и возилась с бумагами. Своими заслугами она обязана способности ежедневно ложиться и вставать. И далее по списку… В Англии с этим труднее. И хотя у неё есть работа — в загородной больнице, частенько приходится и Ла-Манш пересекать — однако ожидалось, что после войны женщины вернутся по домам. Тине здесь возвращаться некуда, а в последних письмах Куини пишет, что Джейкоб вспомнил её. Приятно узнать, что сестра счастлива, но она не могла не понимать, что рядом с этой парочкой разбитое сердце будет болеть куда сильней. Она съехала из гостевой комнаты поместья Скамандеров — в конце концов, у Ньюта были его питомцы, и она считала, что он поправится. Возможно, стоит вернуться в Америку, однако война и Депрессия ударила по Магическому конгрессу не меньше, чем по не-магическому. Теперь мало кто верит в американскую мечту, люди только-только начали отстраиваться заново. Старые основы рухнули — пришло время для нового. Новых дел. Новой работы. Новой жизни. Тина говорит себе, что начнёт всё заново — может быть, переедет во Францию, там как раз нужны авроры. Кто-то проговаривается Тезею Скамандеру, брату Ньюта, старшему аврору министерства, что она ищет работу. Тезей — большой человек. Он привык принимать решения за других. — Оставайся, Тина, — говорит он, когда она, готовая выложить на стол все контраргументы, приходит к нему в кабинет. И он смотрит так, будто знает куда больше, чем кажется. — Ньют хотел бы, чтобы ты осталась. Пожалуйста. * * * Он стоит к ней спиной, кормит гиппогрифов матери. Волосы у него всё такие же поразительно рыжие, похожие оттенком на золотистую масть его питомцев. — Я хотела с тобой поговорить, — начинает Тина. Он удивлённо оборачивается, протягивает руку, чтобы с «Тише, девочка!» погладить не менее ошарашенного гиппогрифа. — Как закончишь, я буду ждать тебя в доме, — как можно невозмутимее говорит она. — Сварю кофе. Я сегодня купила немного у итальянских беженцев. * * * Он сидит, тянет горький кофе. Тина свой почти допила. Сейчас ей нужно подстегнуть себя — она так устала месяцами пить то чёрный, то красный, то зелёный чай. Но хорошего понемножку. — Я не Лита, — шепчет она. — Но я чувствую к тебе что-то — то же самое, думаю, когда-то чувствовала и она. Вряд ли вам обоим было легко. — Лите не было до меня никакого дела. — Ньют старательно пытается говорить спокойно. — Поэтому мне в итоге и не удалось её спасти. — Она не взяла тебя с собой. Лита понимала, что ваши пути разошлись, и это к лучшему. — У Тины разрывается сердце, но так легче. Сильное сердце, созданное, чтобы выжить, закачивает кофеин в усталые конечности и мозг. Тина отбирает у Ньюта чашку и одним махом приканчивает тепловатое питьё — будто спиртное, и наливает свежего кофе. — Мне стоило бы сказать Лите спасибо, — шепчет она, не в силах оторвать взгляд от стола. — Я не знала, как её ненавидеть — она совсем на меня не похожа. Ньют касается её щеки мозолистой рукой, привлекает ближе, его дыхание овевает ухо, он весь дрожит. — Спасибо, — говорит он и уходит. * * * В жизни есть место не только любви. В любви есть место не только радости. Она никому, кроме своей старой квартирной хозяйки, не сказала, что вернулась в город. Тина входит в свой старый особняк, наслаждается знакомым глухим эхом, шагая по деревянному полу и коврам. Куини перед самым медовым месяцем переехала, так что миссис Эспозито до сих пор не нашла постоянного жильца — и Тина рада, что ей будет где перекантоваться пару недель, пока не решит, как быть дальше. Этим особенно дождливым вечером она приходит поздно — в МАКУСА её по уши завалили дипломатическими бумагами. Бюрократии стало только больше — похоже, в ответ на попытки не-магического правительства поставить на ноги посткризисную экономику. Она ставит галоши у двери, вешает на сушилку пальто. — Ты одна, Тина? Она улыбается. — Как всегда, миссис Эспозито. За спиной скрипит половица. — Не совсем. А! Она оборачивается. И видит Ньюта Скамандера — на ковёр с него уже натекла лужица. В руках у него знакомый чемодан, на плечах — старое синее пальто. Зелёные глаза широко распахнуты — он будто не ожидал её встретить. Теперь Тина уже знает, что так Ньют выглядит в состоянии крайней сосредоточенности. — Мистер Скамандер. — Ньют, — поправляет он. Она поднимает бровь, прислоняется к перилам, чтобы удержать равновесие. — Так мы ещё друзья? Ч-что вы тут делаете? Он моргает, оглядывается — будто боится, что из-под отстающих обоев высунется квартирная хозяйка и замахнётся зонтиком, а то и что похуже. — Эм… — начинает Ньют. — Нет, не друзья. Видишь ли, я хотел бы увезти невесту в Европу. Потому и приехал в Америку. У неё стискивает сердце. — Кто она? — Наверняка богатая чистокровная наследница из МАКУСА. А может быть — такой же натуралист как он сам, много лет изучала американских магических существ. — Трудный вопрос, — бормочет Ньют. Он стремительно поднимается по лестнице. Тина окидывает его взглядом: возможно, это видимость, но у него явно что-то на уме. В шагах проскальзывает уверенность, которой не было несколько месяцев назад. И вот он неожиданно оказывается рядом, взгляд его полон теплоты, страха и надежды. — В смысле… подтвердить помолвку. С девушкой из Америки, которая приехала ко мне в Европу. Тина морщится. — Не надо меня жалеть, мистер Скамандер. Я всегда без этого обходилась… — З-з-знаю! — перебивает Ньют, неловко переступает с ноги на ногу, катает на скулах желваки. — Ты самая чудесная, потрясающая девушка, которую я знаю и это… для себя. Тина, я делаю это для себя. И мне хочется, чтоб ты… — Он вздыхает и продолжает уже мягче: — Чтобы ты ответила — за себя. — На что? — Тина, — твёрдо произносит он. — Ты выйдешь за меня? Так тихо — её словно контузило, Тина пялится на него, будто у него изо рта торчат щупальца — как у графорна. — Я так виноват перед тобой… — произносит Ньют. Опускается на колени, кладёт чемодан на пол и запускает внутрь руку. Тина ждёт, что сейчас оттуда полезет какая-нибудь кусачая и брыкучая тварь, но вместо этого на свет появляется маленькая шкатулка, внутри которой лежит очень маленькое кольцо. — Это бабушкино, а потом его носила мама. Ты ей очень понравилась, Тина, — он смотрит ей прямо в глаза, не отрываясь, с тревогой и нежностью. — И мне ты тоже очень понравилась. Я б-бы… — Я не Лита, — перебивает она — она так устала карабкаться, устала ощущать себя негодной. — Нет, — до боли искренне улыбается Ньют. Он всё ещё протягивает ей кольцо, пытаясь сохранить равновесие на больной ноге. Глаза у него блестят, волосы насквозь промокли от дождя. — Мерлин, как я рад, что ты — не она. Из стены высовывается ярко-жёлтый зонтик и едва не протыкает Ньюта, заставляя того удивлённо вскрикнуть, а Тину — подпрыгнуть на месте. — Да ради Мерлина, поцелуй её уже! Тина! Твоя сестра никогда не тянула кота за хвост! У Ньюта отвисает челюсть. Тина чуть улыбается, невольно хихикает. — Это миссис Эспозито, — поясняет она. — М-милая дама, — выдаёт Ньют, выпрямляется, не отрывая внимательного взгляда от ставшей теперь совсем обычной стены. А потом снова оборачивается. — Эм, так можно мне? Тина прищуривается. — Можно — что? — Увезти её обратно в Англию? Жениться? Напялить ей на палец это блескучее чистокровное кольцо Скамандеров? Она ещё думает, а потом всё меняется. Она распахивает глаза — его мозолистые тёплые руки мягко приподнимают её лицо за подбородок, кончики пальцев нежно касаются щеки, а к губам прижимаются его обветренные, робкие губы. Он отстраняется, взгляд у него совершенно ошалевший. — Ты же знаешь, это ты. Только ты. Тина всегда была тем, кто отдаёт. И не знает, осталось ли хоть что-то от её сердца. — А откуда мне знать? — выдыхает она, всё ещё пытаясь прийти в себя и приглушить предательский грохот сердца. — Мужчины много чего говорят. Ньют снова придвигается ближе — так близко, что касается кончика её носа своим. — Согласен. Люди вообще много говорят. Дай мне доказать, Тина. До конца жизни, если позволишь. Тина кивает. Она карабкалась, выживала, так долго лезла из кожи вон. И теперь собирается сделать кое-что лично для себя, ответить — за себя. И потому Тина обхватывает его за шею, притягивает ближе и заставляет его снова прижаться губами к её губам. Она не знает, что готовит ей будущее, но в этот миг обретает жизнь, любовь и радость — всё сразу. — Ай, молодца! — хихикает миссис Эспозито из противоположной стены. Тина улыбается и чувствует, как Ньют улыбается в ответ.