and the snake start to sing

я подарю тебе слёзы, что режут лицо. извини, но я по-другому не могу, я буду началом и буду твоим концом.

она истощала, отчего ключицы стали подобны острым лезвиям, о которые можно легко порезаться. ровно как и её взгляд — слишком холодный для её медовых глаз, для тепла, которое казалось бы есть в ней. но в этом поганом теле не осталось ни-че-рта. она морально обнищала, избавляя себя от стольких принципов и нравов, что это отнюдь не та маленькая пятнадцатилетняя девочка, коей была некогда. и даже тот, кто был всегда рядом не признает в ней прежнюю лисандру селию яксли. девушка слишком сильно хотела быть частью чего-то великого, чего-то значимого, и в погоне за этим забыла обо всём. её непоколебимая вера в чистокровность, в идеалы лорда, в его напутствия и слова, делали её той, кто не сдастся даже под действием империуса или круциатуса. она хотела быть частью восстания и свято верила в то, что жизнь измениться к лучшему, когда этот чёртов мир будет изменен. и ей не нужно было ничего, кроме уверенности. людям порой казалось, что они видели проблески добра в ней, но это был лишь самообман, ведь лисандра привыкла носить на своих плечах вуаль тьмы. даже призраки были ярче, чем душа этой девочки. девочки со сломленной душой, незалатанными дырами в сердце. ``мне не нужен никто!`` — четко, едва ли не по слогам, чеканила девушка каждый раз, когда задавали ей столь не нужные вопросы. вопросы, которые заставляли её сжимать челюсти крепче, отчего зубы скрипели. но она врала. искусно. убежденно. так же, как и уверенно шествовала по коридорам министерства, отчего цокот её высоких каблуков, разносился по помещению. она лгала не только окружающим, но и себе, а доказательством того служил ряд случаев, когда остаток её эмоций брал верх над сознанием. когда вокруг стоит шум, а рука дрожит и бокал с пуншем выскальзывает из тонких пальцев. казалось, что звон разбитого хрусталя был слышен на всю округу; на самом же деле никто не обратил на это внимание, ведь музыка продолжала звучать, а гости — бурно обсуждать нечто столь интересное, что поглотило всё их внимание. лишь для неё время остановилось. перенесло её туда, где остались лишь руины. руины её прошлой жизни. жизни, пропитанной тьмой и болью, когда её сердце разрывалось на части. под каблуками хрустят осколки бокала, когда яксли целенаправленно направляется к долохову. он — завидный жених, но мало кто знает, что тьма присутствует в жилах, во всех клетках его пропитого организма. во всем его естестве. если стоите подле него — наденьте на шею крест, серьезно. возможно это убережет. можете выпить святой воды, плюнуть через плечо. можете даже плюнуть антонину в лицо. но это не спасет ваши грешные души от такого человека, как он. океаны нептуна не смогут смыть кровь с рук мужчины, не говоря уж о мировом. он был любовью всей её жизни, но в то же время тем, кто ломает её. костью за костью. рвёт струны её души, а после, наспех, связывает их между собой, отчего мелодия её сердца давным-давно стала больше похожа на скулеж побитой псины, чем на первобытную песнь. он давно стал её погибелью. он давно стал её стокгольмским синдромом. его главным навыком было то, что умел калечить людей словом. пускай это будет даже непростительное, но та агрессия и злость, которая вложена в одно простое слово, делало заклятие сильнее. делало его смертельным, после чего люди не возвращались прежними. лисандра не испытывала на себе столь сильный гнев антонина, но видела то, что он делал с людьми. это было до ужаса интересно. селия восхищалась ним. восхищалась тем, кем он является. чем он является. бездушной машиной для убийств. человеком, который не способен любить. человеком, который не способен уважать. лишь убивать. уничтожать. причинять боль. в этом всём он. антонин долохов. его имя стало порицанием. и это было её поражение. нельзя было поддаваться эмоциям. их нужно держать за закрытыми дверьми, на которых висят тысячи замков, не позволяя прорваться чувствам наружу. — если ты вздумаешь убежать, надумаешь спрятаться от меня, — низким, практически грубым голосом, произносит антонин, хватая за руку девушку, — я найду тебя. приду и найду. — твои угрозы мне не по чём. дерзко. слишком резко, чтобы это говорить долохову. сознание набатом бьёт по подкорке, говоря, что лучше держаться подальше, но она не умеет так делать. не с антонином. лишь потому позволяет ему заключить себя в замок его рук. позволить ему делать с собой всё, что угодно. он был кукловодом, а она — марионеткой. музыка сменилась на боле спокойны ритм, а голоса стали чуть тише, и это позволило долохову вовлечь девушку в танец. лисандра смотрела на молодого человека из-под густых ресниц, не понимая, что происходит; и только прикосновение его холодных пальцев к коже спины, заставили её прийти в себя. вернуться в сознание и понять, что они танцуют. аккуратные, плавные, граничащие с нежностью, движения были столь незнакомыми. яксли кладет руку на его плечо, пальцами касаясь того самого места, где заканчивался белоснежный ворот рубашки, и начинался оголенный участок кожи. опасно. но так жаждет касаться его и дальше. забыть о том, что за высокими окнами помещения завивает вьюга, что десятки взоров сосредоточились на них, что после антонин будет душить девушку. за её грубость. за её дерзость. он этого не терпит. но лисандра продолжает это делать из раза в раз, будто всё ещё есть мечта, что отношение молодого человека измениться. после, когда все разойдутся, селия останется для того, чтобы поговорить с долоховым. не просить прощения, нет. для того, чтобы заверить его в том, что всё измениться к лучшему. она прекрасно понимает, что он сломлен ещё больше, чем она. что на нём нет ни единого живого места. он — это одна сплошная кровоточащая рана. антонин долохов давно умер, оставив после себя только пустую, красивую, оболочку. лисандре никогда не заполнить ту пустоту внутри мужчины, ей никогда не стать для него больше, чем игрушка. яксли это поняла, но не хочет отпускать его. она верит в то, что нужна ему. даже тогда, когда он будет кусать до крови её губы; когда будет с силой сжимать пальцы вокруг её тонкой, лебединой, шеи; когда будет сдавливать её запястья, до хруста и тихих вздохов; он будет пронзать её спину сотнями клинков, попутно, нежно целуя её хрупкие плечи. а после, когда злость стихнет, лисандра будет целовать костяшки его израненных пальцев; будет всматриваться в его чёрные глаза; будет губами очерчивать линию его точеных скул и нижней челюсти. они сломленные люди, которые создают прекрасный эффект волевых предводителей. они пожиратели смерти. они будут уничтожать друг друга, но при этом не отпустят. не позволят уйти ни себе, ни другому. в этом всём лисандра яксли. в этом всём антонин долохов.