Призрак в тебе

Честно говоря, это был не самый странный способ, каким Ньют решил провести ночь в канун Хэллоуина. Он был даже не самым противозаконным. До этого ему и его приятелям случалось проводить эту ночь в подвалах заброшенных зданий, кидаться яйцами в окна домов богатых горожан, которые выключали свет, чтобы не раздавать детям конфеты, и даже — в один памятный вечер — они с парнем, одетым в костюм пирата-зомби пробрались на кладбище и смогли зайти достаточно далеко (потом им пришлось удирать от ночного сторожа, и Ньют порвал штаны, перелезая через высокие ворота, но оно того стоило). Однако на этот раз любовь к странным и не особо законным поступкам сыграла ему хорошую службу. Ньют решил, что его шестая докторская диссертация должна быть абсолютно научной и доказательной, а не какой-то там псевдонаучной парапсихологией. Это решение он принял, будучи в здравом уме, а вовсе не после просмотра двух частей «Охотников за привидениями» дождливым июньским вечером. Институт не замедлил одобрить эту идею. После защиты первых трёх докторских диссертаций ему собрали двести (хотя скорее это было похоже на пятьдесят тысяч) долларов на карту и разрешили делать всё, что ему заблагорассудится, при условии, что он сможет провести достаточно исследований с ощутимыми результатами для защиты диссертации. Так он и получил свою пятую степень по криптозоологии. Кроме того, Ньюту казалось, что преподавателям нравится приводить его в пример остальным, как талантливого студента, который изобретает свои собственные дисциплины, когда ему не хватает классических. Проблема лишь в том, что ему нужны исследования. Практические исследования. С него хватит глупых рассказов о скрипящих половицах и оживающих куклах, передаваемых из уст в уста поколениями охотников за привидениями, с него хватит легенд, примерно на пятую часть основанных на выдумках гидов по «призрачным» местам, которые просто хотят получить хорошие чаевые. Что может быть лучше, чем провести ночь в канун Хэллоуина в настоящем, подлинном доме с привидениями? — Ты идёшь один? — спросил Тендо, аспирант-программист, почти единственный друг Ньюта, когда тот позвонил ему, чтобы объяснить, почему он собирается пропустить ежегодную хэллоуинскую вечеринку. Он знал, что для Ньюта это большая жертва — Тендо всегда готовил для таких вечеринок желе с ликёрами в форме мозга, на которые Ньют нападал, вооружившись ложкой, в ту же секунду, как видел их. — Я не планировал этого, чувак, — вздохнул Ньют. — Я надеялся, что смогу собрать команду или что-то в этом роде. Словно я чертов охотник на призраков. Ньют расклеивал листовки со своим телефонным номером по всем корпусам Массачусетского технологического института с самого сентября: "интересуетесь паранормальными явлениями? Нечего делать на Хэллоуин? Хотите заработать 50 долларов?" Когда наступил октябрь, и всё ещё не было желающих, но было много анонимных сообщений, где его весьма изобретательно оскорбляли, он решил обратиться в бостонские паранорамльные сообщества на фейсбуке : "ищу платную команду, чтобы исследовать дом с привидениями в Хэллоуин. Бесплатная пицца. Не связывайтесь со мной с незапрашиваемыми услугами или предложениями". По-прежнему никто не отзывался. По крайней мере, Ньюту удалось взять напрокат кое-какое оборудование. Его выбор пал на давно заброшенный дом в исторической части города. Он считал это решение весьма обдуманным — все знали, что Старинный дом Готтлибов был населён призраками. Это была основная и, пожалуй, единственная причина. Ньют в детстве боялся забираться туда, но сейчас он был полон решимости. — Ты знаешь, что он заброшен более… — Да, да, — ответил Тендо. — Только не сломай себе шею, — он сделал паузу. — И не попади под арест. — Более ста лет, — закончил Ньют. — Поверь мне, никому не будет дела, если я сделаю несколько снимков. Туда постоянно забираются дети, и ничего ещё не случилось. — Одиннадцать лет назад там произошел несчастный случай — подросток сорвался с лестницы и пролежал полгода в коме. А в восьмидесятых в подвале пропали ещё двое, и их так и не нашли. Или в тридцатых, не помню точно. — Со мной ничего не случится, — сказал Ньют. Он к этому времени успел поучаствовать в глубоководных экспедициях по дайвингу и провести месяц на борту лодки посреди океана, изучая ядовитых медуз. — Я смогу справиться с привидениями. Он упаковал в один пухлый вещевой мешок своё снаряжение для охоты на призраков, а во второй — кое-какие необходимые вещи: одеяло, запасную толстовку, пару бутербродов, дюжину банок энергетиков, пакет хэллоуинских конфет, фонарик, портативное зарядное устройство и ноутбук. Тащить всё это на спине было не самым приятным занятием, и стало ещё хуже, когда оказалось, что от ближайшей остановки до Старинного дома Готтлибов нужно довольно долго идти пешком. К тому времени, как Ньют добрался до заржавевших ворот дома, он взмок, несмотря на то, что солнце почти село и становилось холодно. Улицы опустели, и он был здесь совсем один. — Атмосферно, — пробормотал Ньют себе под нос. Старинный дом Готтлибов вырисовывался одиноким силуэтом на фоне темнеющего неба. Ветер шелестел ветвями нескольких деревьев, растущих у заросшей лужайки, и сухие листья, кружась, падали к ногам Ньюта. Половина окон была выбита. Крыша провалилась в одном месте. Труба всё ещё была различима, но частично раскрошилась. Ворота сильно заржавели и были заперты на висячий замок. Ньют подумал, что когда-то дом мог быть величественным или даже красивым, с садом, высокими деревянными колоннами и элегантными окнами. Теперь же он просто пугал. — Вы же знаете, что здесь водятся привидения? — спросил кто-то справа от Ньюта. — Чёрт! — он подскочил на полметра и тут же покраснел от смущения. Это был всего лишь ребёнок, точнее говоря, небольшая стайка детей, которые несли маленькие пластмассовые тыквы, набитые конфеты, и теперь смотрели на него, как на чокнутого (хотя, возможно, так оно и было). Говоривший был одет в костюм эльфа. — Ох. Я хотел сказать «чертá». Вы не должны ругаться. Это… Нехорошо. — Здесь водятся призраки, — повторил эльф, не замечая наставлений Ньюта. — Все в школе так говорят. — Я знаю, — ответил Ньют. — Именно поэтому я здесь, — он гордо выпятил грудь. — Я ищу привидений. Когда он не получил в ответ ничего, на что надеялся — ни широко открытых глаз, ни восторженных или испуганных восклицаний, он немного растерялся. Ему вовсе не хотелось, чтобы над ним смеялись чёртовы дети. — Кстати, а где твои родители? — Мне двенадцать, — сказал эльф. — И это должно для меня что-то значит? — поинтересовался Ньют. — Брысь отсюда. Иди кидаться яйцами в богатых людей или займись ещё чем-нибудь. Никто не двинулся с места. — Ну и ладно, — пробормотал Ньют. Он перебросил обе сумки через высокий забор, и они упали с противоположной стороны с мягким стуком. — Не ходите за мной, — предупредил он перед тем, как самому забраться на забор. Его толстовка зацепилась за один из ржавых шипов, и Ньют обрадовался, что догадался взять запасную. Он приземлился не так удачно, как надеялся, и с недовольным ворчанием поднялся на ноги. Всё-таки он уже немолод для проникновения со взломом. Массивные парадные двери распахнулись от легкого толчка, и Ньют не удивился, что внутри оказалось так же жутко, как и снаружи. Обои частично отклеились от стен, мебель была старой и изломанной. Ньют заметил и обвалившуюся лестницу, с которой упал подросток, о котором говорил Тендо. К его удивлению, на стенах не было надписей. Немного помедлив, Ньют включил диктофон. — Тридцать первое октября 2019-го года, — проговорил он. — Почти семь часов вечера, я вхожу в Старинный дом Готтлибов. Я разобью лагерь в гостиной и начну обследование оттуда. «Разбить лагерь» звучало намного более официально, чем это выглядело на самом деле. Ньют расстелил одеяло на старом шезлонге, единственном предмете, способном не развалиться под его весом, и начал включать свои жалкие приборы: камеру ночного видения, регистратор потусторонних голосов, какой-то первобытный радиоприёмник, который предположительно должен был улавливать колебания электромагнитных полей. Всё это было чересчур похоже на «Охотников за привидениями». Ньют взял с собой только камеру и диктофон. Сначала он осмотрел первый этаж, а затем, не найдя ничего интересного, медленно поднялся на второй по задней лестнице (по главной невозможно было пройти, не сломав шею). Там тоже не нашлось ничего интересного, и, наконец, Ньют собрал остатки смелости и спустился в сырой тёмный подвал, где всё было покрыто плесенью. Там тоже ничего не нашлось. Ни одной захудалой крысы. Мебели в доме почти не осталось, особенно на втором этаже — там только в двух спальнях стояли кровати, а в кабинете не было ничего, кроме сломанного граммофона и обветшалого книжного шкафа. — Ночь только начинается, — со вздохом закончил Ньют свой отчёт. — Надеюсь, к утру хоть что-нибудь произойдёт, иначе я официально назову это полным провалом. Он выключил диктофон, плюхнулся в шезлонг и потянулся за пакетом с хэллоуинскими конфетами. Ему не оставалось кроме того, чтобы просто ждать. И, может быть, посмотреть «Землю против летающих тарелок». Он развернул пятнадцатую конфету и углубился в «Дом ночных призраков», когда услышал странные звуки: над головой проскрипели шаги. А потом зазвучала медленная старинная музыка, ничего подобного Ньют раньше не слышал. Словно её играл граммофон, который не чистили уже полвека. «Граммофон», — вздрогнув, понял Ньют, такой же, мимо которого он проходил в старом кабинете наверху. Он захлопнул ноутбук и нащупал своё снаряжение. Легенда о Старинном доме Готтлибов, которую Ньют прокручивал в голове, поднимаясь в темноте по скрипучей лестнице, держа в одной руке фонарик, а в другой — фотоаппарат, была такова: много лет назад, где-то во второй половине девятнадцатого века, доктор Ларс Готтлиб, известный конструктор паровых двигателей, перевёз свою семью в большой особняк в Бостоне, чтобы заняться деловыми операциями. До переезда в Англию семья жила в маленьком немецком городке. Если верить неточным записям, она состояла из мужа, жены и их четырёх детей: трёх мальчиков и одной девочки. Только трое из четырёх детей смогли пережить суровые зимы Новой Англии. Доктор Германн Готтлиб, многообещающий молодой физик и астроном, умер в этом самом доме от туберкулеза в феврале 1895 года, когда ему было тридцать лет. С тех пор дом пустовал. Доктор оставил после себя большое инновационное исследование. Это исследование Ньют вытащил из недр местной библиотеки и бесконечно изучал. Он понимал, что оно считалось бы инновационным даже по сегодняшним стандартам. Однако было бы вернее сказать, что доктор Германн Готтлиб не оставил ничего, ведь он никуда и не уходил. — Д-д-доктор Готтлиб? — шепотом позвал Ньют, оказавшись в коридоре. Не получив ответа, он попробовал ещё раз, чуть громче: — Доктор Готтлиб? Музыка смолкла. — Чёрт… Только не это, — Ньют замер у двери кабинета, покрывшись мурашками. Он был уверен, что внутри кто-то есть. Германн Готтлиб, как поговаривали, посещал Старинный дом Готтлибов с тех пор, как Ларс собрал свою семью и вернулся на родину, спустя год после того, как Германн умер от туберкулёза. Истории о призраке Германна рассказывались по одной и той же схеме: сверху слышалась музыка, чувствовался запах трубочного табака, раздавались звуки шагов и стук трости, на огромной меловой доске во всю стену, стоявшей в кабинете, появлялись уравнения. В кабинете, у дверей которого сейчас стоял Ньют. Он сделал глубокий вдох и толкнул дверь. Кабинет словно преобразился. Теперь он выглядел пригодным для жизни. В камине потрескивал огонь, граммофон блестел, а меловая доска стала новой. — Германн Готтлиб? — несмело спросил Ньют. Доктор Герман Готтлиб, умерший в возрасте тридцати лет, выглядел точно так же, как на старинных выцветших фотографии, которые Ньют находил в газетных вырезках рядом с его старыми статьями в физическом журнале, только более прозрачным. Коротко подстриженные тёмные волосы, широкий тонкогубый рот, карие глаза, тёмные ресницы, слишком бледная кожа и слегка ссутуленные плечи. Его одежда выглядела устаревшей даже для его собственной эпохи. На кончике носа были очки с круглой оправой. В одной руке он сжимал богато украшенную трость, а в другой — кусок мела. Он выглядел… Хорошо. Пожалуй, он выглядел довольно симпатичным. Он нахмурился, когда увидел Ньюта, и тот с удивлением отметил, что это не делает его менее привлекательным, пожалуй, даже наоборот. — Чего вы хотели? — спросил Германн. — Э-э-э… — протянул Ньют, от удивления чуть не уронив камеру, ночной режим которой, как оказалось, был не нужен. Местные привидения даже не прятались. — Эм… Ладно. Чувак… Ты призрак? — Да, — кивнул Германн. — То есть ты мёртвый? — спросил Ньют. — Абсолютно. У Ньюта был миллион вопросов, вертящихся на кончике языка: больно ли умирать, помнит ли Германн о смерти, как вообще возможно существование призраков… — Ты великолепен, — всё, что смог он выпалить. Ньют имел в виду, что Германн — его прекрасный объект для сегодняшнего исследования, а он считал все объекты великолепными. Он осыпал такими же комплиментами кусочки грибка под микроскопом и маленьких ядовитых лягушек, которые пытались плюнуть ядом ему в глаза. Сам факт существования Германна был великолепен. То, что он нарушил естественный порядок жизни — намеренно или нет — было великолепно. Тёмные глаза Германа, изящные запястья и тонкие скулы тоже были великолепны. Ньют прекрасно осознавал, что был слишком заинтересован призраком учёного, бродившим по коридорам дома Готтлибов, причём по причинам, которые не имели никакого отношения к научному исследованию. Поэтому то, что Германн оказался довольно симпатичным, не стало для него сюрпризом. Он прочитал от корки до корки все оставшиеся исследования Германна и оформил подписку на журнал изобретений прошлого века, чтобы добраться до документов, опубликованных там. Ньют долго рассматривал старинные фотографии, прилагавшиеся к статьям и несколько писем, сохранившихся от переписки Германна с человеком, имени которого Ньют так и не узнал. Постепенно он понял, что Германн был красив. Он был умён, красноречив, страстен и романтичен. Можно ли винить Ньюта за то, что он чувствовал странное влечение к этому человеку, пусть и умершему в прошлом веке? Слова Ньюта были вовсе не тем, что ожидал услышать Германн. Он перестал хмуриться и несколько раз удивлённо моргнул. — Прошу прощения? — Я говорю как… — Ньют запнулся. — Как учёный. Ты… Я не собирался называть тебя привлекательным. Это, конечно, так, но дело не в этом, — он шагнул вперед и протянул руку. — Я доктор Ньютон Гайзлер, но называй меня просто Ньютом. Так делают все. Я готовлю докторскую диссертацию по парапсихологии. — В каком смысле? — спросил Германн. — Как в «Охотниках за привидениями», — смущённо сказал Ньют. — Ох, это же было уже после тебя. Я хотел сказать, что изучаю призраков. Германн оценивающе оглядел его с ног до головы, и Ньют почувствовал себя неловко, понимая, что тот не мог не обратить внимание на порванную толстовку и перепачканные узкие джинсы. Ньюту даже показалось, что именно он сейчас объект исследования. «Германн может быть опасен", — напомнил тихий голос в голове. "Подросток на лестнице и ещё двое, пропавшие в подвале. Не стоило идти сюда одному». — Вы не убегаете, — наконец проговорил Германн. — Обычно все сразу сбегают. Вы либо очень храбры, либо очень глупы. — Храбрость и безрассудство — моё второе имя, — ответил Ньют с истерическим смешком. Германн остался невозмутим. — Это ужасное второе имя, — хмыкнул он. — Мне не нравятся эти современные традиции. — Ты не понял, — вздохнул Ньют. — Я пошутил. Просто пошутил. На самом деле это не так. — Я понял, доктор Гайзлер, — Германн едва заметно улыбнулся уголком рта и лукаво прищурился. — К моему времени уже изобрели комедию. — О, — только и сказал Ньют. Он наблюдал за тем, как Германн пересёк комнату и бесшумно опустился в небольшое потёртое кресло, стоящее у камина. Та часть комнаты тоже была восстановлена до своего прежнего состояния, точнее его видимости. Но разве этого мало? Призрачное влияние Германна должно было быть достаточно сильным, раз он мог проделать такое с целой комнатой. Ньюту не терпелось сделать хотя бы пару снимков. — Значит, вы изучаете приведений, — сказал Германн. — Надеюсь, вы не один из тех никчёмных спиритуалистов со свечками и глупыми вызовами духов? — Даже не думай, чувак, — возмутился Ньют. Он для убедительности потряс своей камерой, хотя и не думал, что человек из девятнадцатого века мог понять, что это такое, так что это было бессмысленно. — Именно поэтому я здесь. Я хочу доказать, что возможна жизнь по ту сторону… Ну… Жизни. Я думаю, это полностью отрицает мою диссертацию по биологии, но это уже не важно. Можно задать тебе несколько вопросов? О том, каково быть призраком. Это не займёт много времени. Если только ты не исчезнешь ровно в полночь, или не случится ещё чего-нибудь в этом роде. Что думаешь? Германн отвернулся от него и наблюдал за пламенем, пляшущем в камине. Ньют сделал глубокий вдох и снова заговорил: — Я хотел бы задать тебе несколько вопросов. Это необходимо для моих исследований. Германн пробормотал что-то о дурацких свечках и никчёмных спиритуалистах, но всё-таки согласно кивнул. — Отлично, — сказал Ньют. У него было явственное предчувствие, что его диктофон не запишет ничего из того, что будет говорить Германн, и сканеры отметят только неясные помехи, но он всё же включил всё оборудование, настроил камеру, установив её на выдвижном штативе, и достал блокнот, чтобы самому вести записи старомодным, но надёжным способом. — Должен сказать, всё это очень неожиданно, так что у меня нет заготовленных вопросов. Правда. Всё, что он знал на данный момент: Германн понимает, что мёртв, и состояние, в котором он пребывает сейчас, намного сверхъестественнее, чем то, что было раньше. Ньют торопливо отметил эти факты в записной книжке. — Так каково это — быть призраком? — Однообразно, — ответил Германн. — И так бесконечно. — Неужели? — спросил Ньют, опуская блокнот. — Я думал, что это может быть интересным… Ну не знаю… Забавным. Ты можешь проходить сквозь стены и пугать людей. Летать. Жить вечно. Германн отвёл глаза от камина. Взгляд, который он бросил на Ньюта, заставил того поёжиться. — Я провожу каждый свой день точно также, как предыдущий. Брожу по коридорам, курю трубку, слушаю одну и ту же чёртову пластинку и работаю над своей теорией. По сути, это та же самая теория, над которой я работал перед смертью, и я ни на шаг не приблизился к разгадке. Да и не думаю, что это мне когда-нибудь удастся. Это звучит весело, доктор Гайзлер? Ньют смущённо откашлялся. Он искренне надеялся, что его не выбросят из окна, не столкнут с лестницы, или не сделают ещё чего-нибудь в этом роде. Но Германн, кажется, не собирался прибегать к насилию, поэтому он продолжил: — Так ты… Ты помнишь, как умер? — От чахотки, — ответил Германн. — Она унесла много жизней, и я был одним из тех, кому не повезло. Возможно, дело в долгих осенних прогулках и ночах, проведённых в этом кабинете за работой, — он указал на маленькую дверь между окном, стекло в котором стало целым, а шторы приобрели свой настоящий тёмно-малиновый цвет, и книжным шкафом, которую Ньют не заметил при первом осмотре. — Там была моя спальня, где я провёл последние месяцы. Я не хотел уезжать в санаторий. Ньют одновременно хотел заглянуть внутрь и противился этой идее — из страха или странного уважения к Германну. Он не знал, как тот посмотрит на то, что кто-то будет копаться в комнате, где он умер. — На что это было похоже? — наконец спросил Ньют. — Когда ты всё понял? Германн молчал, и Ньют в отчаянии топнул по половице, которая опасно заскрипела. — Ну же, Германн! Ты единственный призрак, которого я когда-либо встречал! Расскажи хоть что-нибудь! Германн бросил на него ещё один хмурый взгляд, хотя его глаза странно потеплели, когда Ньют произнёс его имя. — Когда я очнулся, — сказал он, – все мои бумаги уже унесли и заперли это крыло дома. На то, чтобы понять всё произошедшее, не понадобилось много времени. И это… Взбесило меня. Я был молод. И я понимал, что моя работа навсегда останется незаконченной, — он задумчиво постукивал пальцами по деревянному подлокотнику кресла. — Моя семья сбежала еще до конца года. Я думаю, что они слышали, как я грохочу и беснуюсь, и это их пугало. Никто так и не вернулся. Ньют записал и это, хотя большую часть он уже знал. Германн был в ярости из-за своей смерти. В ярости, которой оказалось достаточно, чтобы ненароком прогнать его семью. В ярости, которой оказалось достаточно, чтобы причинить вред несносным нарушителям, которые врываются в его дом? — Это ты столкнул с лестницы того подростка, который приходил десять лет назад? — спросил Ньют. — Зачем мне это делать? — покачал головой Германн. — Это была его собственная вина. Весь этот проклятый дом разваливается на куски — ему следовало бы знать, что лучше не подниматься на эту лестницу. Нет, я здесь ни при чем. — А до этого, — сказал Ньют, чувствуя себя слегка ошеломлённым, — в подвал забрались ещё двое, и больше их никто не видел. — Будьте уверены, я ничего об этом не знаю, — фыркнул Германн. — Правда, Ньютон, моя загробная жизнь может быть скучной, но у меня есть гораздо лучшие способы провести ее, не развлекаясь мщением живым. Возможно, они сбежали. А может быть, по ошибке заперлись в каком-нибудь чулане и не смогли выйти. Возможно, это миф, призванный напугать таких неразумных фанатиков, как вы. Германн оскорбил его, и Ньют понимал, что должен чувствовать себя оскорблённым, но… — Ты назвал меня Ньютоном, — проговорил он, и его рука, делавшая записи, замерла. К лицу прилила кровь. Боже, как же это чертовски странно. Германн — первый человек, который заставил Ньюта почувствовать что-то за многие годы, и он мёртв уже сто лет. Хотя это просто цифры. — Ты ещё раньше назвал меня Германном, — ответил он. — Просто… — Ньют нервно улыбнулся, — никто никогда не называл меня так. Но мне приятно. Германн улыбнулся ему в ответ. Он второй раз за вечер пристально смотрел на Ньюта, но теперь тот не чувствовал, что его — или его чересчур современную одежду — изучают. — Прости меня, если я забегаю вперед, Ньютон, — сказал Германн, и Ньют готов был поклясться, что его бледные, полупрозрачные щеки слегка порозовели. — Ты почти единственный, кто называл меня привлекательным. Ты говорил серьёзно? Ньют кивнул. — С тех пор прошло много времени… — Германн опустил глаза в пол. Он был настоящим викторианским джентльменом. Ньют искренне жалел, что Германн не родился на сто лет позже. Может быть, они знали бы друг друга. Может быть, они работали бы вместе. Может быть, Ньют прочитал бы его исследование и увидел фотографию этого угрюмого лица с острыми скулами и влюбился бы по уши в его ещё живую версию. Может быть, Ньют был бы получателем нежных любовных писем Германа и писал бы такие же послания в ответ. — Я иногда встречаюсь с парнями, — сказал Ньют. — И мне это нравится. «Парни» — это новый сленг, так называют мужчин. И «встречаться» значит ходить на свидания. Германн задумчиво вздохнул. Ньют выключил диктофон. Губы Германна были холодны как лед; когда Ньют поцеловал их, это было похоже на застывший туман (Ньют подумал, что если он наклонится чуть сильнее, то провалится прямо в потрёпанное кресло). И они приоткрылись в удивленном вздохе под его собственными, когда Ньют притянул Германна к себе за воротник клетчатой жилетки. Его карие глаза широко распахнулись, когда Ньют отстранился. Германн задумчиво прикоснулся пальцами к губам. — Прости, — выдохнул Ньют. Он рассмеялся и потёр переносицу под очками. — Просто… Мне кажется, я в тебя влюблен. Это слишком странно? — Ты ведь даже не знаешь меня, — ошеломлённо проговорил Германн. Он поднял другую руку, словно хотел прикоснуться к щеке Ньюта, но передумал и отвёл её в сторону. — Мы только что встретились. Ньют покачал головой: — Я читал твои исследования. Все, которые смог найти. И твои письма. Ты просто гений. Ты самый интересный человек, которого я когда-либо встречал. Ты… — Мёртв, — напомнил ему Германн. И, да, Германн был мёртв, это немного прискорбно, но это не было непреодолимым препятствием. Ньют нисколько не стеснялся того, что его новый знакомый был призраком. Вообще-то, это были бы отличные данные для диссертации. Чёрт возьми, если бы Ньют смог изучать призраков ещё несколько лет, он, вероятно, смог бы понять, как вернуть Германна в настоящее человеческое тело. Как будто поняв, о чём думал Ньют, Германн успокаивающе коснулся ладонью его щеки. — Уже почти рассвело, — сказал он. К удивлению Ньюта, свет, пробивающийся из-за тяжелых занавесок, становился все более серым. Казалось, в странной призрачной комнате Германна время текло быстрее. — Я скоро исчезну. Ты ведь вернёшься снова? Ты — первый человек, который… — Чёрт, я буду возвращаться каждую ночь, — сказал Ньют и замолк на полуслове. "До самой смерти", — хотел он добавить, но понял, что это может быть немного бестактно. Но Германн все равно кивнул ему, успокоенный. — Спасибо, — проговорил он. Ньют оставался с ним до тех пор, пока старинные часы в углу не пробили четверть восьмого — он впервые за всю ночь услышал, как они бьют — и уютная комната не исчезла, превратившись в гниль и тлен, когда розовые лучи рассветного солнца осветили её. Затем, легко пожав руку Ньюта и меланхолично улыбнувшись, Германн тоже исчез. — Увидимся, — сказал Ньют, ни к кому не обращаясь. Когда Ньют вернулся на первый этаж, чтобы просмотреть свои видеозаписи, он обнаружил, что на камеру ничего не было снято, а её батарея полностью разряжена. Диктофон не записал ничего, кроме его собственного голоса, произносившего вопросы, а ответы Германна звучал лишь шуршанием помех. Как Ньют ожидал, рукописные заметки были единственным, что осталось нетронутым. Он этому ничуть не удивился. Вещественные доказательства были необходимы для того, чтобы сделать точные выводы, так что он просто обязан вернуться следующей ночью.