autodistruzione

"Sei dove non c'è posto compassione."* — Ты их убил. Слова, слетевшие с губ едва различимым шёпотом, хлёстко ударяют, оставляя кровоточащие следы на задворках угнетённого и воспалённого разума. В них — насмешка, которая добивает, стремясь до конца погрузить в пучину отчаяния и тоски, от которых не избавиться — если только пулю в лоб себе пустить. — Ты наблюдал за тем, как они умирают. Взгляд невидяще упёрся в одну точку; в нем нет ничего, кроме опустошённости. Перед мысленным взором возникли очертания тех, из-за чьей потери теперь нет покоя — только страх и напрасные метания, которые не исправят последствия. — Как жалок. Тяжёлое молчание в ответ. Оно наполнено безысходностью. Ему нужна помощь, но разве он даст об этом знать хоть кому-то? Нет. Потому и остаётся с убивающими мыслями один на один, не осознавая, что разрушает себя ещё больше. Будто ему можно помочь избавиться от этого безумия. — Они умерли из-за тебя. Хочется выть до сорванных связок и боли в горле; лезть на стену и забыться, только не слышать всего этого. Но нельзя даровать ему успокоение, он должен нести наказание за совершенное деяние. Ничто не исчезает бесследно. — Ты заслужил свои терзания. Обе руки зарылись в пепельно-белые волосы, цепляя пряди изуродованными пальцами. Шрамы и следы покрывают каждый сантиметр кожи: на запястьях — длинные порезы, где-то затянувшиеся, а где-то совсем свежие; на ладонях — ожоги от сигарет: они саднят, изливаясь по телу пульсирующей болью, но её хотя бы можно стерпеть, в отличие от страданий душевных; на шее — синяки от удавки: неудавшаяся попытка суицида, которая только добавила удручённости; на плечах — кровоточащие раны, которые пока не спешат заживать. — Ты ищешь смерти. Убей себя. В горле пересохло, но нутро словно трепещет, находясь в мучительном ожидании конца. Кадык судорожно перекатывается, пока в Ризотто крепла уверенность в том, что все бессмысленно. На смену искаженным лицам ушедших безвозвратно товарищей пришли затуманенные образы прошлой жизни, когда все было по-иному. Если так подумать, то он всегда находился там, где царили жестокость, беспрекословность и профессионализм; там, где нет места сожалениям или сомнениям; там, где любая оплошность чревата последствиями не самыми гуманными. И все это померкло перед жестокой нынешней реальностью. Мужчина приподнимает голову, отстраняя одну руку, чтобы обхватить холодную рукоять револьвера, чей корпус ясно очерчивает свет луны, проникающий в окно. Неро знает — лишь один патрон находится внутри огнестрельного оружия, который может убить. Но это его не страшит, наоборот. Свои границы он давно перешагнул, занявшись саморазрушением, пока его мысли издевались над ним, заставляя вновь и вновь переживать событие, которое повлекло за собой расстройство личности. Терять Ризотто уже нечего, с ним все покончено. Он перестал быть тем, кем являлся почти тридцать лет своей жизни. Сейчас, в погруженной во мрак квартире, сидит жалкая, обезображенная копия некогда неприступного и невозмутимого капореджиме, которая закована в стальные цепи страха. — Не медли. Правая рука дрожит — так, что дуло револьвера то и дело меняет угол наклона. Нет, Ризотто не боится, ему все равно на своё существование. В конце концов, это не первая его попытка самоубийства. Судорожный вдох. Он подносит сталь к правому виску, охлаждая пыл. Прикрывает глаза на миг, стирая очертания предметов вокруг. Позволяет себе почувствовать резкую и физически ощутимую разницу температур. Пальцами перебирает рукоять, затем, замерев на мгновенье, нажимает на спусковой крючок. Холостой. Сердце на миг останавливается, затем его бинение учащается. Ризотто встряхивает руку, словно снимая этим жестом оцепенение. Однако это ещё не финиш и опасное пари, заключённое с самим собой, продолжается, все больше играя на нервах. Ризотто, чуть запрокинув голову, перемещает револьвер — теперь сталь упирается в место под самым подбородком. Пути обратно нет. — Стреляй же. Контрольный выстрел не проезжается по ушам в предсмертной агонии. Лишь глухой щелчок, ознамевающий собой полный проёб. Неро швыряет в раздражении и разочаровании орудие смерти на стол, вместо него беря в руки пачку сигарет. Он всегда ненавидел их, но в последнее время, когда начал разворачиваться ад на земле, в его собственной жизни, он пристрастился к вредной привычке. Зажав меж губами фильтр, прикуривает в отрешённом молчании, прокручивая в голове одну и ту же мысль. — Не смог даже убиться. Выдыхает в темноту дым, который раньше доставлял неудобства, въедаясь в нос, заставляя в отвращении отворачиваться от того, кто курил. Но сейчас все не так. Раз всё и без того отвратительно плохо, так почему бы не попробовать сломать собственные принципы и убеждения? Всё равно как раньше отныне не будет. — Ничтожество. Окурок тушит прямо о стол — на ладонях не осталось живого места. Устало моргает — последствия бессонницы, которая превращает существование в бред, когда уже не понимаешь, сон это или явь, — затем переводит взгляд на револьвер, твердо решая довести дело до конца. Он ложится в руку как влитой. Ризотто во второй раз подставляет дуло к виску и не медля спускает крючок. Пустая камора. Сегодня Неро не везёт. Его терпение иссякло, потому в следующую секунду он стреляет в стену. И на этот раз патрон есть: отверстие в стене тому прямое доказательство. Всего один шаг — и даровано бы ему было долгожданное избавление от мук. — Дерьмо, — обречённо произносит Ризотто, откидываясь на спинку дивана. Видимо, наказание его в том и состоит: быть заключённым в клетке собственного страдающего разума. Ровно до тех пор, пока не сумеет излечиться... ... либо пока не обзаведётся патронами, на следущий раз зарядив ими весь барабан — чтобы наверняка. _________________________ * — "Ты там, где состраданью места нет."