ashamed to admit

Бывает ли вам стыдно? Есть ли у вас убогие поступки, от которых провалиться бы сквозь землю? Хочется ли вам исчезнуть из этого мира и не показываться людям на глаза? Чувствуете ли вы мерзость по отношению к себе? Если задать все эти вопросы этому человеку, то он непременно закивает головой, словно китайский болванчик, и вожмет ее в своим широкие пухленькие плечики. Он даже не ответит, а только от волнения начнет заикаться и пробормочет что-то нечленораздельное. А если бы и ответил, то только еще больше залился бы краской и просидел бы тихо, как мышь, весь ужин. А ответить есть что. У Питера Петтигрю целый комплекс ответов на весь этот перечень. И не только этот. Он всегда знал, что ему не быть важной персоной. Он не король этого мира. Не такой храбрый заводила, как Джеймс. Не такой красавец и покоритель женских сердец, как Сириус. Не так красноречив и учтив, как Ремус. Он не любимчик этой жизни. Когда ему пришло письмо, казалось радости не было предела. Маленький пухленький мальчик с водянистыми глазками, в которых было столько счастья и любопытства, старался выбрать самое незаметное купе в Хогвартс-экспрессе. Он ни с кем не здоровался, а только стыдливо озирался вокруг, когда плачущая мать на платформе завывала о том, какой он теперь взрослый у неё и уезжает в великую Школу магии и волшебства. И лишь с неподдельным интересом поглядывал на мальчишку в очках, который пытался быстрее отделаться от родителей и незаметно прятавший в карман маленькую навозную бомбу. Сам бы Питер на такое не решился. Он действительно собрался взорвать её в поезде? Когда стоя в толпе таких же как и он, несмышленый первочков, перед этой важной женщиной в изумрудной мантии, что так строго смотрела в толпу, он чуть не обделался. Её речь впечатлила маленького Питера. Видимо слишком сильно, но он сдержался. Было стыдно. Перед ними стоял шаткий табуретик с ветхой Шляпой. А совсем перед его острым носом была копна рыжих густых волос, что аккуратно перевязаны черной резинкой. И они вкусно пахли. Чем-то ягодным, что непременно понравилось Питеру Петтигрю. - Поттер, Джеймс. Тот самый мальчишка с платформы слегка нахально отпихнул Питера в сторону и вылетел к табурету, как на пьедестал. Такой симпатичный, уже довольно подтянутый в свои одиннадцать, на голову выше Питера, с ужасно взъерошенными волосами и забавными очками. Петтигрю инстинктивно сжался. Парнишка долго не сидел, спустя громогласное "Гриффиндор!", Джеймс Поттер под всеобщие аплодисменты с гордо поднятой головой полетел к своему столу. Эх, как бы ему, Питеру, хотелось иметь такого друга как этот Джеймс. Но своей детской наивностью прекрасно понимал, что ему не так везёт в этой жизни. А перед носом все так же маячил аромат ягод. Красивый мальчик с прямой осанкой и гордым скучающим взглядом, на дне которого так и плескались огонь и веселье, присоединился к Поттеру за столом гриффиндорцев. Факультет храбрецов. Вот бы попасть к ним, познакомиться с этими двумя. И с другими. Например, с тем парнишкой, что держался немного отстранённо и сковано и сидел рядом с семикурсником. Как же его? Вот Мерлин, он пропустил большую часть Распределения, наблюдая за дуэтом мальчишек, которые уже успели познакомиться и ведут себя так, будто с пелёнок дружат. - Эванс, Лили. Рыжий хвостик колыхнулся, слегка задевая Питера, и ровная маленькая спинка в черной мантии поплыла вперёд. Теперь он увидел. Такая красивая девочка с большими яркими зелёными глазами покусывала розовые губки и слушала, что ей говорит на ушко Шляпа. Питер никогда не видел таких красивых девочек. Он смотрел и смотрел. Та слегка нахмурилась, но услышав заветный факультет, подпрыгнула и побежала к столу красно-золотых. Питер почему-то почувствовал досаду. Ему казалось он не достоин учиться на одном факультете с такой красотой. Ему и сейчас кажется. Заседая всей компанией в гостиной, слушая лающий смех Сириуса и неотрывно глядя в камин, Питер не понимал. Что ему уготовила судьба? Каким чудом он попал в Гриффиндор? Он не храбрый, не запоминающийся пухлый хлюпик, который ничего не смыслит в заклинаниях. Вспоминая тот Хеллоуин на первом курсе, когда главные хулиганы Поттер и Блэк заступились за него, щупленького и жалкого, перед слизеринцами, Питера захватили отголоски гордости и радости. У него появились друзья! Да еще и какие. Два негласных лидера. Джеймс и Сириус. Словно братья. Хотя так и есть. А Ремус - их совесть и мозги. А кто такой Питер? Крыса. Какая ирония. Когда пришла пора первых попыток анимагии, Питер даже не удивился своей анимагический форме. Сохатый - величественный олень, ступающий по лужайке. Бродяга - чернее самой ночи шерсть, симпатичная мордочка и веселый характер. Ну разве не милый пёсик? Да все девчонки обкончаются от этих двоих. А он? Мелкая крыска, покорно сидящая на спине оленя. На спине лидера. Авторитета. И так всегда. Питер чувствовал себя жалко каждый раз, когда оказывался в центре внимания, но при этом всегда в тени. В тени Джеймса Поттера. Гулял, ел, учился. И любил. Он любил её не так, как этот обормот. Сохатый всегда старался привлечь внимание Лили: дёрнуть за косичку, цапнуть за юбку, отлеветировать её учебники в другой конец стола, придумывал тупые и скандальные розыгрыши и шутки, только бы Эванс обратила на него свой взгляд. Глубокие изумрудные глаза смотрели рассерженно, нервно. На Джеймса. Не на Питера. А как бы ему хотелось. Лили, милая Лили. Такая красивая. Каждое утро, то когда их компашка совершала ритуал по привлечению внимания Эванс к Джеймсу, Питер глазел и старался не жмуриться и не ослепнуть от этой красоты. И только когда чувствовал на себе внимательный взгляд Лунатика, который все замечал, тушевался и прятался в самое своё нутро. Ремус замечал, но не придавал этому значения. Ни к чему. И Питер замечал. Как краснеют её щёчки, когда она слышит комплименты от Поттера. Как смешно она морщит носик, когда чего-то не понимает на лекциях. Как она меняется, становится старше, невозможно прекрасной. И все, что ему оставалось - это молча опускать глаза, вздыхать и видеть сны, в которых она по нему с ума сходит. И молчать. И ржать вместе с Сириусом, когда она давала отворот-поворот Сохатому. А сам тихо и мерзко радовался в своей душонке. Поттер носил её колдографию в нагрудном кармане мантии. И в книге по квиддичу. И хранил под подушкой. Бродяга каждый раз заливался: "Эй, Джим, а в трусах экземплярчик найдется?". Они смеялись. И Хвост вместе с ними. Вот только все что ему оставалось, это подолгу закрываться в душе и дрочить. По памяти. Вот сегодня, например, она так соблазнительно закинула ножку и расстегнула верхние пуговицы форменной рубашки. Питер это заметил. И Джеймс это заметил и не оставил без внимания, отвесив: - Эванс, у тебя ножки, ну чистое волшебство! - Придурок ты, Поттер. Отстань. А сама на следующий день надела юбку покороче. И Сохатый это заметил. И Питер. Он всегда позади. Он не король этого мира. - Эванс, ты знала, что клубника моя любимая ягода? - Как банально, Поттер. Но нет, не знала. А должна? - Конечно! Твои волосы пахнут клубникой. Я их люблю. Ну конечно. Клубника. Питер все шесть лет не мог понять, что это за аромат. Ненавидел себя за это. Ну как можно так самозабвенно любить девчонку и не понимать этого. Стыдно. Он снова позади. - Ты всегда так пахла. - Обнюхиваешь меня, Поттер? Фетиш такой? - Эй, Эванс, пойдешь со мной в Хогсмид? И она идёт. Разрывая бедное сердце жалкому Питеру. И он злится. На себя, на неё, на Джеймса, на весь гребаный волшебный мир. Его любовь, такую тихую, незаметную, втаптывают в грязь эти волшебные ножки. И вот обратившись крысой, приползает к своему Хозяину и выдаёт все как на духу. Обозлённый трус Питер Петтигрю наконец отомстит. Такой убогой, как он сам, стыдной местью. Старается не думать о том, что в эту секунду она уже наверное мертва. Как и он. Его первый друг и первая любовь. Он отомстил и спрятался. Крыса. Он не король этого мира?