Балет - не искусство, а любовь - не чувство.

Многие люди называют балет искусством и умудряются ошибиться. О нет, балет - не просто искусство, это что-то более высокое, в чем совершенства можно достигнуть лишь через понимание таких вещей как дисциплина, симметрия, гармония. Когда балерина выходит на сцену, то ее уже не должно существовать, даже если она прима. Каждый вдох, каждое трепетание нежной юбки из фатина, каждый взгляд из-под черных острых ресниц должны быть выверены и отточены. Если убрать это из балета, то в чем тогда смысл? Прямоугольное ослепляюще-белоснежное здание в центре города внушает всем прохожим страх и уважение не только своей надписью "Specimen in omnibus" цвета старого золота над тяжелыми дубовыми дверьми и внезапно легкомысленной темно-розовой вывеской "Балетная школа", украшенной резными непонятными цветами, или строгими черными рамами вокруг окон, или даже хмурыми охранниками, которые часто провожают недоверчивым взглядом жителей города. Эти чувства зарождаются из-за того, что никто не знает, что происходит внутри, но происходит наверняка что-то стоящее, раз каждая девочка и многие мальчики стремятся попасть внутрь и остаться там до тех пор, пока они не превратятся в идеальные, точные версии самих себя. Школа появилась так давно и незаметно, что никто даже не может называть точную дату. Ее открытие не сопровождалось заметками даже в городских газетах, коих было немало, не создало кучу обсуждений на собраниях горожан, а лишь бесшумно и легко, как и подобает балерине, вспорхнула в пустующее место между однообразными трехэтажными зданиями, надменно возвышаясь над ними с покровительством и снисхождением к грязным стенам и полузавявшим цветам на балконах. И даже будучи такой "невидимкой" поначалу, заведение быстро набрало учеников. От половины которых, впрочем, вскоре избавилось, не покупаясь ни на слезы, ни на мольбы, ни на угрозы. Слово женщины, принявшей это решение было настолько твердым, что даже ее муж, а по совместительству, владелец школы, все еще не смог переубедить ее по поводу хотя бы одного бывшего ученика. Слово Ингрид Линдсэй не могло подвергаться сомнению. Эта женщина была главной балетмейстершей, а вместе с тем и руководительницей всего и всех в пределах этих четырех ослепляющих стен. Разве что существовали документы, которые являлись единственным доказательством того, что власть Ингрид была хоть и сильной, но не всеобъемлющей. Миссис Линдсэй, впрочем, была довольна своим положением, так как ее мягкий муж Джон каждый раз принимал ее сторону в любом вопросе, даже если сам и затевал какой-нибудь нелепый спор. Мужчина не мог устоять перед уверенным глубоким взглядом ультрамариновых, не от мира сего глаз и мягкими движениями рук, вместе с рассудительным речами погружавшими его в некую туманную дымку, в которой его мысли путались, а затем вновь выстраивались в нужном порядке. В нужном его дорогой жене, подтверждающем правильность и логичность ее рассуждений. Хотя, школа продолжала процветать и считалась одной из лучшей, так что сопротивляться этой дымке не было смысла. Звание лучшей балетной школе обеспечивали тотальная дисциплина, многочасовые изнуряющие занятия и две женские фигуры - одна на самом виду, а вторая прямо у нее за спиной, невидимая, но одна из самых важных. ///// Если Герде Мюррей случалось увидеть современные танцы или лишний раз услышать навязчивую мелодию, находящуюся в чартах радио, то начинало казаться, что ее сейчас вырвет. Ее поражало то, как остальных не выворачивает наизнанку от этих неупорядоченных своенравных звуков и телодвижений, которые не пытались входить хоть в какие-то рамки приличия, ритма и симметрии. Девушке казалось, что она покрывается грязью, соприкасаясь с таким диссонансом, поэтому, как только появлялась возможность после таких столкновений с настолько ужасными вещами, она могла часами играть на своем рояле, постоянно вытирая клавиатуру и руки все новыми платками. Если дела обстояли еще хуже, то пианистка просто остервенело пыталась отмыться, натирая себя, особенно руки, стоя под холодным душем, от чего ее бледная кожа становилась алой. Когда врачи сказали матери Герды, что у девочки прогрессивное обсессивно-компульсивное расстройство, та не придала этому особого значения. Ее дочь была послушной, всегда долго и вдумчиво мыла свои маленькие ручки, раскладывала все свои учебники и тетрадки в строгом порядке в определенную ячейку ее шкафа, никогда не просила покупать ей плюшевые пылесборники, зато паззлы были в их семье в изобилии. Проблемы начались, когда девочку отдали на танцы. Просто небольшая детская группа, десять лет - самый возраст, чтобы начать самовыражаться! Возможно, дочка могла бы принести своей матери почетные грамоты, медали, а вдруг и кубки! Однако, в тот вечер единственной эмоцией Герды было застывшее на лице ужас и нечеловеческий крик, последовавший сразу после того, как остальные дети начали не совсем ладно повторять движения за инструктором. Истерика повторилась, когда в упаковке не оказалось трех кусочков паззла. Когда новый ухажер ее матери дал ей послушать записи своей инди-группы. В школе, во время репетиции номера на какой-то праздник. Вся жизнь рыжей девушки могла в секунду рухнуть из-за пятна на ее парте или фальшивого пения ее одноклассников. Было решено, что домашнее обучение это не так уж плохо. К классической музыке, в особенности к роялю, пятнадцатилетняя Мюррей пришла сама, заблудившись по пути на экзамен в незнакомой школе. Лакированный рояль сверкал под светом тусклой люстры и даже отвратительная духота не могла преуменьшить прекрасный звук, исходивший из-под пальцев миниатюрной женщины, аккомпанирующей танцу своих учеников. Эта мелодия была такой логичной и четкой, не похожей на то, что крутили по радио или слушали ее сверстники, такой… прекрасной. Вскоре инструмент стал такой же частью жизни, как и многочисленные срывы и достаточно хорошо помогал справляться с ними. Новой страстью через пару лет стал балет, увиденный по телевизору. Герде хотелось не заниматься им, а именно смотреть. Впитывать взглядом идеальное движение и то, как множество людей становятся общим выверенным организмом. Ее поход в недавно открывшуюся балетную школу стал лишь вопросом времени. ///// - Pas emboite sentournant, повторите двадцать раз. Enface, Мишель, Enface! Мы уже решили, что зрительный зал в этой стороне, значит, смотреть нужно на меня. Асоль, если ты приземлишься так еще раз, то я не буду помогать тебе с твоей подвернутой ногой, - строгий твердый голос было слышно на всю комнату, хотя его хозяйка и говорила достаточно тихо, прохаживаясь вдоль своих подопечных, отрабатывающих очередное движение. Дверь скрипуче всхрапнула от неожиданности, когда ее открыли. В проеме показались огненные волосы и куча искр-веснушек на бледном лице а затем и все миниатюрное тело, сжимающее в руках папку с нотами. - Миссис Линдсэй? - балерины вздрогнули и обернулись на голос, который по тону точь в точь напоминал им тон их наставницы, которая тут же нахмурилась и похлопала в ладоши, привлекая к себе внимание. - Продолжаем, перерыва не было! - Ингрид внимательно обвела взглядом девушку, не меняя выражения лица, - Извините, но набор закончился еще неделю назад, так что приходите, когда положено. Герда тоже внимательно осматривала женщину перед собой, но не могла отвести взгляд, как бы не хотела. Такая идеальная, настоящее чудо. И светлые волосы, окрапленные элегантной сединой, прекрасные полукруглые губы, жемчужное ожерелье, ужом окружившее высокое горло свитера и руки… о, руки, такие ровные, тонкие пальцы с короткими аккуратными ногтями. Если бы пианистка могла, она бы короновала эту женщину, даже отдала бы ей собственное царство, если бы обладало таковым. Это было новое, непонятное чувство. Люди еще никогда не были такими прекрасными, всегда имели глупейшие явные изъяны, но миссис Линдсэй была поистине великолепна. - Я…, - голос предательски пошатнулся от неожиданности, - Я не на просмотр. Просто понадеялась, что такому замечательному заведению понадобится лишний концертмейстер для занятий и выступлений, - выпрямившись, отчеканила Герда, смотря глаза в глаза. Минуту тишины прервал звук открывающейся крышки небольшого фортепиано, установленного в углу тренировочного зала. - Но если ты потратишь моё время зря, то… - Не потрачу, мэм. ///// Герда была правой рукой Ингрид уже несколько лет и постоянно была рядом с ней, как-будто не могла существовать без женщины, как без воздуха. Вскоре, удивление стало вызывать уже то, что их можно было встретить по-отдельности, так как для большей части персонала и учеников существовали эти две фигуры лишь вместе, бок о бок. Оказалось, что хоть социальный статус и разница в возрасте должны были создать между балериной и пианисткой огромную бездонную пропасть, у них оказалось достаточно много общего. Они обе ценили аккуратность, логичность и дисциплину, которые находили в балете и друг в друге. Герде нравилось наблюдать за тем, как ее королева исполняет различные фигуры под громкую отчаянную музыку, исходящую из старого дубового Циммермана, ловила ее томный взгляд и замирала в восхищении и еле заметно кусая внутреннюю часть щеки, не зная, стоит ли ей отвернуться или продолжить с благоговением и легким вызовом обмениваться безмолвными сигналами. Миссис Линдсэй же нравилось полностью отдаваться мелодии, которая всегда была исполнена поистине с отдачей и нужными эмоциями. Ноты одна за одной обвивали ее и помогали танцевать еще точнее, еще легче. Это и было то, что называется настоящим балетом - выше, чем искусство, выше, чем обычные человеческие чувства, выше, чем все на этой земле и ее пределами. Идеальное в своей форме и содержании. ///// Первый момент запретной близости состоялся, после того как рыжую девушку балерины заперли в чулане, так как были пойманы за раскручиванием сигареты. Естественно, Герда собиралась рассказать об этом вопиющем нарушении правил, но вместо этого теперь сидела в крошечной пыльной каморке, стараясь не прикасаться к стенам. Паника уже начинала подступать, так как даже каждый вдох казался мутным и убивающим. Страх липко стекал с головы на плечи, оставляя после себя мурашки. Пианистка продолжала биться в дверь, но не могла издать ни звука, как-будто ее горло кто-то сковал цепями и все сжимал и сжимал. После тягучих минут хрипов о помощи, дверь все-таки открылась. Перед девушкой предстала миссис Линдсэй, внимательно изучающая свою задыхающуюся помощницу, которая тут же принялась сбивчиво и глубоко дышать, пытаясь отряхнуть себя от пыли и не понимая, с чего ей начать. Она была такой отвратительно крошечной и растерянной сейчас. Но, из-за шершавой руки на бледной щеке и ткани белого платка, которая аккуратно скользила по коже, снимая малозаметную грязь, стало спокойнее и немного легче. - Все в порядке? - голос Ингрид был однотонным и спокойным, гипнотизирующим до приятного ощущения транса. - Так точно, мэм. Просто некоторым вашим ученицам не хотелось, чтобы вы узнали, что они курят. Ничего такого не произошло, - сейчас, в этих руках и вправду казалось, что все было нормально. Так и должно было случиться. Хоть пианистка и не поднимала взгляд, рассматривая острые носки белых туфель наставницы, она вспоминала ультрамарин, обрамленный черными перьями ресниц и утопала в этой фантазии. Страшно подумать, что будет, если они сейчас посмотрят друг другу в глаза. - Отлично. Мне нужно разобрать документы, вставай, - оставляя кружевной платок в чужой руке, так же спокойно отчеканила дама и, цокая каблуками и гремя массивными браслетами с различными камнями, пошла в сторону своего кабинета. Миниатюрная фигура, методично продолжая натирать свои руки, выпрямилась и, выше подняв голову, повторила этот путь, как верная подданная. Курильщицы так и не были исключены за нарушение, так как это были одни из лучших учениц школы. Но и их соперницы, через пару недель подсыпавшие им в пуанты гвоздики, были благополучно и негласно прощены. ///// Второй раз произошел во время репетиции. Но не общей, а личной, самой миссис Линдсэй. Как известно, балериной и рано становятся, и рано прекращают быть. Ужасная несправедливость, но когда вообще наш мир был справедлив хоть к кому-то? Так же произошло и с руководительницей балетной школы, которой, как и ее брату, не позволили продолжить свою великолепную карьеру лишь из-за такой формальности, как возраст. Герде хотелось перерезать горло тому, кто поставил диагноз "старение" этой женщине, так как в свои сорок пять она была лучше любой нынешней молоденькой примы. И как можно быть таким слепцом, чтобы упустить такой талант, такую грацию, такое чудо во плоти? Пианистке хотелось кричать об этом везде, пока она не увидит эту фигуру на сцене самых именитых театров страны, а может и мира, но молчала. Так как Ингрид Линдсэй научила ее держаться достойно, не показывать таких глупых эмоций. Одними только пируэтами в небольшом зале маленькой балетной школы балерина доказывала, что выше всех тех, кто когда-то отстранил ее от дел. Это не она потеряла что-то, это они потеряли ее. В этот раз это была "Пляска смерти" Сен-Санса. Пальцы виртуозно летали по желтоватой клавиатуре и даже всего вдесятером выдавали энергию целого оркестра, вместе со всеми скрипками, виолончелями и духовыми вместе взятыми. Каждый раз, когда палец бил по клавише могло показаться, что в ваш мозг вгоняют иголку, настолько резко и точно проникал звук. Ингрид обожала это ощущение. То, как мелодия соединяется с таким же резким и точным танцем приводило ее внутри в восторг. И как ребенок, проживший на этой земле всего двадцать с лишним лет мог создавать такое звучание. Даже смотреть на Мюррей за работой было одно удовольствие. Она так же отдавалась музыке, двигалась в своей необычной манере, придавая мелодии еще больше веса, ее лицо сразу же неуловимо преображалось. Как же это будоражило. По окончанию танца, Линдсэй подошла к фортепиано и провела пальцами по чужим, слегка сжимая их в ладонь. Девушка подняла на нее взгляд и ультрамарин и холодный ручей встретились, смешиваясь и дополняя друг друга. - К следующему разу Вивальди. - Вивальди, - Герда кивнула, больше не шевелясь и не думая рушить этот момент. - Пожалуй, зиму, - вторая рука легла на огонь волос, постепенно спускаясь пальцами до его искорок, обратившихся веснушками. - Прекрасно, миссис Линдсэй. - Поистине прекрасно, - большой палец пару раз провел дорожку от уголка тонких губ до уха, от чего у обеих прихватило дыхание. ///// Третий раз произошел из-за скандала. - Мы НЕ будем осквернять эту школу "современным" балетом. Ты не понимаешь, что это значит для меня? Что я всю жизнь положила на этот танец, а ты просто хочешь… Впустить к нам эту… Эту безвкусицу! Этот фарс с их "личной интерпретацией"! - Дорогая, нам нужно расширяться. Мы должны привлекать не только тех, кто хочет заниматься профессиональным балетом, но и любителей более свободных жанров, - Джон положил своей жене руку на плечо, которое та хотела одернуть, но сдержалась, - К тому же, это тоже балет, просто менее… - Правильный? - холодно отозвалась балетмейстерша. - Милая! Я уверен, что тебе понравится то, как мы все обустроим. Я уже даже нашел нам преподавателя. У нее есть дочь, возрастом примерно с Филиппа, которая может помогать ей учить других, пока мы не найдем еще парочку. Они из Америки. Малефисента и Аврора Джоли, может быть слышала? - Какой абсурд… - женщина приложила ладонь ко лбу, делая пару шагов в сторону, - Никто не будет серьезно относится к балету, если можно пойти простым путем и назвать это новым веянием! - Тебе правда понравится, вот увидишь. И я, и Филипп, и другие учителя очень заинтересованы. Это ведь новый виток, - мужчина радостно всплеснул руками, но обратного энтузиазма от супруги не получил. Лишь беспристрастный взгляд и морщинку раздражения между бровями, - Просто подумай об этом, хорошо? Я уверен, если ты посмотришь на ситуацию с другой стороны, то тоже втянешься. Значит, теперь дела обстоят так, верно? Парочка американцев приедет с пародией на балет, чтобы за пару недель сломать то, что возводилось в этих стенах годами? И почему-то знаменитый взгляд перестал работать на Джона именно сейчас! Холодная ярость читалась в каждой клеточке тела Ингрид, пока та шагала по коридору в сторону кабинета. В нем ее послушно ждала Герда, заполняя оставшиеся документы. - Что сказал хозяин? - не поднимая глаз от кипы листов, спросила пианистка. - Мы ожидаем преподавательницу по современному балету из Америки с дочерью, - рыжая голова медленно поднялась, а широко распахнутые глаза в удивлении уставились прямо на балерину. - Должно быть, это временная мера? - Боюсь, что мы должны будем существовать с ними долгое время, - взгляды снова перемешались, образуя связывающую их мысли нить. Герде кажется, или они думают об одном и том же? - Должны будем тепло встретить их, помочь им получить учеников и обеспечить их направление всем, чтобы современный балет в этих стенах процветал, - Ингрид медленно подошла к своей помощнице, а та инстинктивно повернулась на стуле к ней, понимающе кивая, - Ты ведь поможешь мне и с этим, Герда? - ох, слышать свое имя из этих уст настоящее блаженство. - Конечно, миссис Линдсэй. - Это просто замечательно, Герда. На покрытую веснушками переносицу лег уверенный поцелуй, пока руки в белых кожаных перчатках поглаживали яркие волосы. Пианистка резко выдохнула, приоткрывая рот и тут же оказалась практически без воздуха, так как ее вовлекли в спокойный размеренный поцелуй. Все вокруг замерло и прекратило быть хоть сколько-нибудь важным в этот момент, так как обеих женщин поглотила новая, еще неизведанная бездна. Они прикасались друг к другу, но совсем слегка, чем лишь сильнее пробуждали что-то, что таилось в их груди долгое время. Поцелуй все длился и длился, продолжая быть таким же восхитительным в своей простоте. Просто соприкосновения и невесомые движения рук и губ. Но и этого хватало, чтобы насладиться друг другом в эту объединяющую минуту. Отодвинувшись, Ингрид внимательно посмотрела на Герду, которая смотрела на нее в ответ. У них на лице не отражались особо сильные эмоции, если не считать румянца на лице рыжей девы. - Я не разбрасываюсь такими вещами, так что тебе лучше не подводить меня. - Конечно, мисс, - Мюррей погладили по подбородку, слегка сжимая его двумя пальцами. - Превосходно, - прошептала балетмейстерша, медленно выпрямляясь и направляясь к своему столу, - Нам нужно многое подготовить к приезду наших гостей.