Гримёр

Я обычный человек в своей профессии. Как я попал сюда? Весьма банально. Родился, учился, пошел по распределению. Я курю. Вам не мешает? Ну хорошо. Да, таких, как я, тысячи, но вы никогда нас не увидите. Я, как и все такие же, работаю гримером в обычном театре, не самом плохом, но и не выдающемся. Я думаю, таких театров по всей стране тоже найдется много. А такие, как я… Хм. Ха. Мы всегда в тени, в закулисье. Но, однако, моя работа «налицо», как говорится. Ох, не передадите пепельницу? Спасибо. Да. Лицо, как много в этом слове. Вы знаете, от всего устаёшь, от любой работы. В ней самое противное, что в этой жизни у тебя есть двадцать четыре часа общения со своим я и со всем тем гов... хм, мыслями, что в голове, и теми, с кем ты живёшь, работаешь, короче, существуешь в одном пространстве. Сам себе противен, и тот, кто рядом, чувствует что-то подобное, вроде ускользающего времени и ощущения, что ты уже что-то отработанное, которое просто доживает. Да... Мы профессиональные создатели иллюзий: я и тот актер, чье лицо становится полотном для очередного образа. Это так странно: превращать старух с тусклыми глазами в смешливых молодых девиц, рисуя им кокетливые мушки и ресницы по сморщенным векам; превращать молодых в стариков, а мерзких обрюзгших «народных» алкоголиков, выглядящих и пахнущих, как бы так помягче сказать, ну не для выхода в народ, в презентабельных мачо. О, да, вид для выхода в народ — это моя работа. Черту — рога, ангелам — крылья. Эх, но где бы взять такой краски, чтобы нарисовать человеку не лицо, а иной внутренний мир. Чище людей сделать, радостнее. Самое печальное в моей работе видеть, как актеры снимают грим, то, что многие без него пустое ничто, от понимания собственной обреченности тянущееся к бутылке, как к разрушающему забвению, как к медленному вязкому суициду с проблесками эйфории. Ой, актеры, для них для всех эйфория — это сцена и внимание. Это их наркотик. Я вот лишён этого. Завидовал ли я? Честно. Завидовал. Все завидуют им, пока не понимают, кто они, чем они платят, чем они становятся. В этом плане при всей моей невзрачности мне гораздо лучше, выгоднее, ведь я значу гораздо больше, да и живу в театре я гораздо дольше их. Я незаменимый создатель их лиц. Они прыгают и корчатся в моем гриме. Да, я великий создатель личин, сам не имеющий лица! И в момент триумфа актера, я слышу эти крики «браво» себе, моей руке, моей мысли, мастерству и фантазии! Да, нас учат, что всё это коллективный труд. Иногда сложно в это поверить. Просто не хочется, потому что тогда понимаешь, что все мы тут под колпаком. Служение фантазии человеческой, дьявольской беготне и суетной возбужденности, мыслеобразам раскрашенных подсвеченных теней... или всё же божьему провидению, воспламеняя в потухших глазах искру? Эх! Что бы это ни было: очередной творческий прорыв, взлет души или падение – это сплошной день сурка… Мысли, мысли... Завтра опять на работу – делать из сухофруктов молодых красавиц. И так каждый день. Скучные служебные разговоры, словно несвязное бормотание перед вечным сном. Страшусь ли я смерти? Хм, я столько покойников перегримировал как в театре, так и вне*. Кстати, никогда не понимал этой причуди положить в землю красивый труп. Ему ведь уже всё равно. Видимо, смерть настолько пугает, что люди готовы платить даже за иллюзию жизни. Ну, ладно, это только философия. Пойду нарисую себе улыбку, могу и вам нарисовать. Не желаете? Нет? Вам приятнее ваше лицо? Это смело в наше время. Хотя… И моё, и ваше, все лица уйдут. Уйдут великие образы, гении, бездари, всё уйдет. Да, я ведь как никто хорошо знаю, что внешнее это не главное, внешнее легко подделать, подправить, а вот внутреннее… Вот что главное. Сердце, душа… Любовь, в конце концов. Вот что.