Танец на костях

       Темно, сыро, за окном сверкают молнии, а дождь, будь он неладен, так и льёт уже целые сутки. Хойт судорожно собирал свои документы, носился из угла в угол по кабинету, рыская среди кучи бумажек нужные ему и скрупулёзно пихая их в прямоугольный чемодан, отвратительно пахнущий кожей. Мужчина весь пропотел — нервы так и хлещут через край, и теперь вся одежда приклеилась к нему, сковывая движения и создавая противное ощущение чего-то на коже. Заставляют психовать ещё сильнее шорохи: будь то скрежет сточных труб, скрип пола, или вовсе его собственные перемещения — страх только разрастался.        После тех беспорядков, что устроили эти недоумки в масках ёбаных клоунов, весь бизнес Хойта пошёл под откос. Никто более не нуждался в озорных и улыбчивых весельчаках в смешной, мешковатой одежде, комически больших ботинках, с красным носом и в парике. Все ворочали нос, тыкали пальцем, кричали и устраивали истерики, лишь бы ни один из них не подошёл к ребёнку или взрослому. А после того, как все клоуны Хойта остались без работы, они покинули заведение со словами «Нам не по душе быть изгоями и мы не хотим являться козлами отпущения в этом грёбанном аду, Хойт, дальше ты сам». И он остался один, блядски несправедливо лишённый дела жизни, с кучей костюмов, носов, париков и клоунских причиндалов на руках, как мать-одиночка со своим дитём, стоял в пустой раздевалке ещё минуты три, после чего резко вздёрнул руками, раскидал всё, что у него было, и переворотил всю комнату. И когда, когда же начались все эти неудачи? С какого момента всё начало медленно катиться в Тартарары? А с какого полетело туда, снеся нахрен спидометр?        И теперь Хойт бежит. Как трусливая, скулящая собака, поджавшая хвост, он бежит из Готэма. После упадка прибыли в агентство начали наведываться люди в костюмах, явно не собирающиеся ему помогать. Хойт задолжал, задолжал чертовски много, и таких денег у него нет, а своей жизнью платить не хочется. Кто вообще в данной ситуации выберет отдать свою жизнь? То единственное, что дано тебе, самое ценное и неприкосновенное? Никто. И он в числе выбравших вариант «бежать». Ну ничего, найдёт пристанище где-нибудь в Мексике, забухает, подцепит СПИД от какой-нибудь проститутки и сторчится к семидесяти. Прекрасный план. Немного не такой, как ему бы на самом деле хотелось, но и в Готэме ему делать нечего, да и нет никого, кто бы его здесь держал.        Слишком громкий шорох где-то вдали, у самого входа, заставляет замереть. Это определённо не похоже ни на ветер, ни на бродячую кошку, ни на бомжей, которые облюбовали закрытое агентство, предварительно взломав замок входной двери. За те дни, что Хойту приходится скрываться от коллекторов, он разучил тысячу и один звук и умеет распознавать походку любого из ранее посланных к нему. Эта не похожа ни на одну из прежде услышанных. Она плавная, лёгкая, словно танцующая, совсем неощутимая и едва улавливаемая, но вместе с тем внушающая страх, крадущаяся, как хищник. Тени начали своё представление: одна промелькнёт там, другая тут, и вишенкой на торте запугивания и без того пугающегося всего Хойта становится лопающий барабанные перепонки гром: раскатистый, насмешливый, будто живой. Хойт, глядя на закрытую дверь, отступил на шаг назад. Споткнулся о стул, вмиг падая на пол с глухим, непозволительно громким шлепком, и тут же заткнул готовый кричать рот, прикусывая себя за ладонь. Мужчина выронил все тщательно собранные до этого бумажки вместе с чемоданом, и те разлетелись по комнате, словно сухие листья в октябре.        Хойт, перевернувшись и резко встав на четвереньки, пополз под собственный стол, а шаги всё приближались. Они ещё и цокали каблуками туфель, но не женских, как хотелось бы, — всё-таки, Хойт будет сильнее среднестатистической женщины и, если что, сможет за себя постоять; хоть мамочка и учила не бить девочек, сейчас от этого зависит его жизнь. Цок-цок-цок, надоедливо, ехидно, с издевательством, то ближе, то дальше, как капающая из крана вода, только заставляя твоё сердце стучаться как бешеное. В горле встал ком, и новый удар грома вынудил Хойта быстрее ориентироваться и ползти в сторону стола. Перед глазами всё плыло, кислорода не хватало, а шаги, это действующее на нервы клацанье по полу было где-то на полпути. Хойт так спешил, что рукой придавил край кофты, что была ему велика и полетел вперёд носом. Он издаёт слишком много шума для пытающегося изобразить собственное отсутствие в этой комнате. Мужчина зашипел, ощущая что-то влажное на губах и, всё же пытаясь спастись, пополз дальше. Всего пара секунд, и шаги затихли ровно в тот момент, как Хойт оказался под массивным рабочим столом, прижался к передней стенке спиной и волнительно замычал. Чёрт, чёрт, чёрт, он не должен подохнуть тут, в этой вонючей комнате, в этом грязном городишке, который он ненавидит даже больше тех уёбков, что испоганили его размеренную жизнь.        Хойт притих. Задержал дыхание, заткнув рот и почувствовал, что сердце его готово вырваться из грудной клетки, переломав рёбра. Сейчас ему как никогда нужен кислород, но если он будет дышать, то обязательно издаст звуки, а они сейчас категорически запрещены. Правда спустя несколько секунд, ощущая надвигающуюся потерю сознания, Хойт всё же решил, что ему необходимо дышать, чтобы, в случае драки, дать отпор и убежать, а не валяться тут безвольной тряпичной куклой, чтобы потом очнуться в каком-нибудь заброшенном заводе привязанным к стулу. После коротких и быстрых вдохов-выдохов мужчине удалось успокоить бушующее сердце, стабилизировать дыхание, а вместе с этим и замедлить потоки крови, приливающие в голову и шумящие в уши невероятно назойливо. Да и обстановка вокруг тоже затихла: ни шагов, ни шорохов, ни скрежета, ничего… Когда-нибудь его донельзя богатое воображение, особенно цветущее в стрессовых ситуациях, сведёт его в могилу.        Резкий, режущий уши гудок клаксона выводит из спокойствия. «Бип-бип! Бип-бип!» — язвительно и словно смеясь, продолжает он, словно бы кто-то специально давит на него, чтобы поиграть на нервах Хойта. Мужчина оцепенел от такого, вспоминая, что забыл убрать клоунские принадлежности ещё месяц назад. Но сейчас не до этого, верно? Сейчас важно только то, что кто-то специально играет с ним, специально выводит на эмоции, специально морально уничтожает. Голова гудит от этого колючего, впивающегося в уши звона, и ты хочешь вырвать их, лишь бы не слышать его. «Бип-бип! Бип-бип! Бип-бип!» — противно, скользко и совсем не весело, тошнотворно и ломанно. Звук затих всего на секунду, после чего раздался гремящий звон нескольких десятков клаксонов, следом за ним металлический от, вероятнее всего, шкафчиков и столов, а после, как кульминация, лязг бьющегося, трескающегося стекла. В этот момент и всё напускное спокойствие, бывшее для Хойта сродни дамбы, отделявшее его от полной паники, трескалось вместе с зеркалами в зале. Кто-то явно пришёл не только за тем, чтобы попугать Хойта, но и свести счёты с этим местом. Но кому сдалась эта давно прогнившая дыра?        Вдогонку за звоном по помещению разлетелся до ужаса неправильный, покорёженный, неестественный смех, напоминавший гиену. Действовало это как мгновенная заморозка — кровь застыла в жилах, а конечности онемели. Чёрт. И как теперь бежать в случае необходимости, если Хойт и головой повернуть не может? Смех, если можно было так его назвать, отскакивал от стен вдали и зигзагом долетал до кабинета Хойта, и ему хотелось только двух полных противоположных вещей: чтобы этот незнакомец ушёл или, наоборот, уже вошёл в комнату. Хойта раздражало находиться в неизвестности, ведь от этого ещё хуже, а разум так и пихает тебе образы киношных антагонистов из ужастиков по типу Франкенштейна или Дракулы.        Шаги продолжились, медленно и нерасторопно приближаясь к двери. Хойт, как и его внутренности, изнывали от натяжной, как гитарная струна, напряжённости. Хотелось выть от скручивающей органы боли, разместившейся на желудке. Хотелось молиться. Впервые за всю грёбанную жизнь Хойту захотелось помолиться. Он закрыл глаза и сложил ладони в молящем жесте. Может, после смерти ему зачтётся?        — Отче наш… — только слетело с его губ, как дверь распахнулась на полную, ударилась о стену с громким, но пустым звуком и с таким же грохотом вернулась в раму. Незнакомец, терроризировавший Хойта звуками, прошёл в кабинет вальяжно, словно к себе домой, так, словно он тут уже бывал, словно он знает каждый уголок этого кабинета. Хойт мгновенно заткнулся, обхватив икры руками, и вжался в ноги. Выпучил глаза зачем-то, будто пытаясь увидеть в лунном свете из окна, разлившегося прямо перед столом, что-то новое или знак свыше. Шаги были тяжёлыми, отзывались дрожью в подвывающем от страха мужчине, снова играли с ним, оказываясь то у самого стола, то у входной двери. И как незнакомцу удаётся так перемещаться?        Всё стихло, как переменчивый ветер, тут же разыгрываясь снова — по столу прилетел удар. Оглушающий, заставляющий подскочить на месте. Хойт, выбравший слишком скованную позу из-за страха, потерял равновесие и шатнулся вперёд, за пределы стола, туда, откуда его бы выдала тень, вмиг появившаяся бы на прямоугольнике лунного света. Раз, два, три, чёрт! Он смог удержаться. Кое-как, чуть не засадив кучу заноз в пальцы, он затормозил собственное падение. Отлично.        — Да Господи Иисусе, Хойт, вылезай! — до чёртиков знакомый голос растёкся по комнате, заполняя собой всё. Хойт тут же понял, кто это, и от сердца отлегло: добряк Артур Флек ему ничего не сделает, можно быть спокойным. — Нет, право, хватит шутить! Или мне пойти самому вытащить тебя из-под стола за шкирку, как тупого щенка? — в голосе проскочила нота железного холода вперемешку с угрозой. Хойт насторожился и усомнился в правильности решения вылезать, но тело уже не слушалось. Мужчина, всё так же на четвереньках, выполз из убежища, встал на ноги и отряхнул одежду, оборачиваясь на источник звука: купаясь в лунном свете, закинув ногу на ногу и уже куря, на стуле сидел его старый знакомый Артур. Только теперь он… В клоунском гриме, с зелёными волосами, словно покрашенными зелёнкой, в бордово-красном костюме, на котором виднеются пятна более тёмного цвета. Это же не…?        — Ох, Артур, какая встреча! — Хойт обошёл стол, раскинув руки в желании обнять бывшего подчинённого, но мужчина лишь выпустил клуб белого дыма перед собой, отчего не курящий Хойт закашлялся и понял — обниматься тот явно не хочет. Мужчина пожал плечами, давая заднюю и опираясь задницей о стол, завороженно наблюдая за тем, как раскрепощённо сидит обычно зажатый Артур и как надменно он стряхивает сигаретный пепел прямо на пол. — А это у тебя…? — он покрутил указательным пальцем в воздухе, очертив собственное лицо, указывая на раскрашенное гримом лицо Артура.        — Ах, это… Всю жизнь я был клоуном, знаешь, и только сейчас понял, что мне очень идёт грим, — улыбнулся мужчина, туша окурок о спинку стула. Хойт поёжился: из-за диссонанса голоса и мимики было не по себе. — И да, не называй меня Артур. Ненавижу это имя, — сквозь зубы процедил мужчина и свёл брови к переносице. — Джокер мне больше по душе… Я слышал, что агентство закрыли, — он оглядел комнату. — Как жалко… А где Гарри? Ты не знаешь, куда он подался? — неподдельный интерес сверкнул в затуманенных глазах сидящего напротив, на что Хойт лишь мотнул головой: куда уехал этот жизнерадостный карлик он не знал.        Джокер раздосадованно скинул одну ногу с другой и топнул ей, заставив Хойта дёрнуться: сейчас перед ним сидит явно не тот самый Артур, которого он когда-то нанял на работу. Мужчина поджал губы, рыская под пиджаком и, чуть скатившись вниз на стуле, достал из кармана брюк пачку сигарет. Было тихо, пока Артур снова закуривал, лишь барабанящий по трубам дождь составлял аккомпанемент происходящему. Хойт повёл бровью, отвлекаясь на окно и проклиная себя за то, что решил забрать старые выписки со счетов. Ну зачем, зачем они ему?        Мужчина выдохнул облако дыма, облегчённо опуская плечи. Хойт стоял как на иголках, просчитывая траекторию побега и готовясь рвануть в любой момент. Кто знает, что сейчас сделает Артур? Внезапно для себя, он округлил глаза: в голову пришла ужасающая мысль, разбившая сейчас все надежды на хороший исход — он вспомнил, что Артур отсиживался в Аркхеме за убийство шести человек. За ёбаное убийство! Тогда все телеканалы трещали об этом, твою мать, как он мог забыть? Прямо перед ним сейчас сидит кровожадный, психически нестабильный, потерявший все моральные ориентиры человек с давно уехавшей крышей. Никто и никогда не учил его, как вести себя в подобных ситуациях, но ясно было одно — нельзя вывести Артура из себя, иначе тот точно прикончит разозлившего его Хойта. Но если Артур сидел в Аркхеме, откуда, как это обычно бывает, дороги назад нет, то, что он прямо сейчас сидит здесь, а не в окружении белых стен, делало его опаснее прежнего.        — Что-то не так? — пытаясь играть взволнованного, Джокер повысил голос, но он всё равно звучал монотонно и пугающе. — Ты выглядишь так, словно призрака увидел, ей Богу! Ха-ха! — неискренний и принуждённый смех пронзил мужчину, и лицо его снова искривилось, как в те разы, что Артур страдал от своих приступов, только смех более не наполнен страданиями, и не душит его — теперь он звучит подобающе его образу. Хойт попытался улыбнуться, чтобы поддерживать более-менее разряжённую обстановку, но страх опутывал его, словно паутина и вгрызался в подкорку мозга. — Нет, действительно, — вскочил с места Джокер и подошёл к Хойту. — Что тебя сковывает? Ты дрожишь, как осиновый лист, Хойт.        Джокер схватил мужчину за плечи с характерным шлепком, отчего тот, взвизгнув, подпрыгнул на месте, задрожав пуще прежнего. Хойт нервно сглотнул, видя, как расширяются ноздри Артура, явно переходящего не в лучшее настроение. Разум паниковал.        — К-как ты меня нашёл? — спросил Хойт, а голос его так и скакал то вверх, то вниз.        — Когда ты становишься центральной фигурой, предводителем и символом людского движения, волей-неволей обрастаешь готовыми служить тебе. Скажем так, о твоём местоположении мне любезно рассказал один из моих близких знакомых… Да не бойся ты так, Хойт, я тебя не убью. Наоборот, я должен сказать тебе спасибо, — Джокер снова улыбнулся, двигая шеей чуть вперёд, после чего возвращая голову в стабильное положение и расправляя плечи. Он выкинул сигарету куда-то в сторону, перед этим потушив о стол. — Ведь если бы не ты, я бы не стал тем, кто я есть сейчас, — Джокер отошёл от мужчины, покрутился на месте, раскинув руки и не переставая улыбаться. — Но знаешь, — остановился он, нарушая образовавшуюся тишину, — я хочу уяснить одну вещь, ладно? — Джокер подошёл вплотную к Хойту, поманил пальцем, чтобы тот чуть наклонился. — Я не крал ту табличку, — и, отведя руку, резко ударил Хойта в лицо. Мужчина с громким возгласом, полным боли, схватился за лицо и повалился на пол, сбрасывая бумаги со стола.        Джокер зашипел, хватаясь за тупо ноющий кулак. Зажал руку меж ног, скрючившись, тряхнул головой и рассмеялся.        — Давно… Угх, блять… — резь вновь пронзила руку. — Давно мечтал въебать тебе, Хойт, чтобы стереть это недоверие с твоего лица.        Джокер подошёл к шипящему от боли, валяющемуся в окровавленных бумагах, беспомощному и беззащитному Хойту. Тот лежал на спине, голова была повёрнута набок, правая щека касалась пола, и с носа стекала кровь, смешиваясь с кровью из губы — Джокер определённо неплохо ударил. Как бы зубы не вылетели. Джокер подошёл к голове Хойта, носом ботинка, словно брезгуя марать руки, приподнял её и перевернул на другую сторону, чтобы осмотреть.        — Будем честны, Хойт, — мужчина присел на корточки, хватая ворот рубашки лежащего и притягивая на себя. Голова Хойта трещала, обещая расколоться в ту же секунду, и от резкого поднятия вверх заныла противнее прежнего. — Ты просто не захотел вставать на моё место, не хотел проверять и искать истину, не хотел ссориться с потенциальным клиентом, и тебе было плевать на то, что меня отпиздили какие-то паршивцы! — закричал Джокер, брызжа слюной, и с силой шваркнул податливое тело, отчего Хойт ударился головой о пол ещё раз и вскрикнул, дёргая глазами, словно слепой.        Джокер отполз назад, усаживаясь на полу. Снова достал пачку сигарет, сигарету оттуда, зажигалку и закурил. Завёл руки назад, упёрся в пол и, откинув голову, выпустил дым. Переплёл ноги, качая в такт надуманной мелодии, которую он играл из стонов, издаваемых Хойтом. Ему и вправду нравилось слушать их, упиваться неспособностью того защититься, и адреналин разливался по телу, а металлический запах крови перемешивался с табаком, суля стать новым любимым запахом Джокера. Он зависим от этого. Он получал недюжинное удовольствие от ощущения собственного превосходства над лежащим впереди и периодически пинал того под рёбра то слабо, то сильно, да настолько, что Хойт был на полпути к тому, чтобы сложиться вдвое. Это было для Джокера намного вкуснее любого деликатеса, ярче любой радуги, это пьянило сильнее выпивки, расслабляло сильнее наркоты и отправляло в вечную кабалу. Хойт, понемногу приходя в себя, стал подниматься и уселся ровно, опираясь на стол спиной. Джокер к тому времени уже встал с пола, притащил стул и сел напротив Хойта, а когда тот окончательно уселся, стал одной ногой давить тому на живот.        — Знаешь… бывает ощущение на корне языка, такое терпкое, но вместе с тем отвратительно тошнотворное, когда что-то там, — Джокер резко ткнул пальцем в горло под челюсть, — застряло, и ты не можешь ни проглотить, ни выплюнуть. Это как невидимый, но вполне ощущаемый ком, мешающий тебе жить. Этим комом был Рэнделл, которого я винил в том, что меня уволили, ведь это он дал мне револьвер. Помнишь? — мужчина вытащил из пиджака маленький пистолет и покрутил в руках. — И я убил Рэнделла. Вонзил ножницы в горло, а потом размозжил его тупую, пустую бошку о стену. Кровищи было — ого-го! Но это было красиво, признаю, не каждому посчастливится увидеть кровавый фонтан из шеи и чьи-то мозги у себя на стене. Я даже не стал её мыть, — Джокер улыбнулся. — Но я вот что понял, мой дорогой Хойт: этим комом был не только Рэнделл, но и ты. Даже после его убийства я не мог нормально жить, постоянно кашлял, пытался отхаркать его и не мог понять отчего — Рэнделл ведь мёртв! А всё оказалось намного яснее и проще — это ты, — мужчина ткнул Хойту в лоб. — Мой добродушный работодатель, которому я нравился настолько, что он даже не вступился за меня и всё равно уволил, несмотря на все мои мольбы.        — Да! Я признаю, был неправ! — Хойт закашлялся, сплёвывая застоявшуюся во рту кровь. — Но и ты меня пойми, Ар… Джокер! Я не мог потерять единственную прибыль только из-за того, что ты притащил пистолет в больницу! Я правда сожалею и соболезную тебе, ведь тебе пришлось немало пережить. Извини меня, если можешь, — единственным способом для спасения собственной шкуры Хойту виделась игра по правилам Джокера, но тот лишь сильнее кривил губами, и лицо его нервно дёргалось.        — Ты смеёшься надо мной? — прошептал он, а слова так и сочились ненавистью. — Думаешь, если сейчас скажешь пару слёзных слов, то я всё забуду? — Джокер резко изменился в лице. — Что ж, ты прав, — учтиво улыбнулся он. — Бывай, — по-дружески ударил по плечу и, встав со стула, направился к выходу из комнаты.        Хойт блаженно выдохнул: твою мать, он смог остаться в живых, хотя прямо сейчас висел на волоске от гибели. Сейчас Джокер покинет агентство, и Хойт, плюя на всё, убежит отсюда нахрен и больше никогда не появится в Готэме. Мужчина не сводил глаз с уходящего Джокера, вальяжно заправившего руки в карманы брюк и удаляющегося за дверью. Только собрался встать, как в комнате показалось белое лицо в гриме.        — Извини! — вскрикнул Джокер. — Можно напоследок я пошучу тебе? Я же комик, как-никак, — мужчина прошёл обратно в комнату и, отодвинув стул от Хойта, встал перед ним. Хойт сдавленно кивнул. — Тук-тук!        Хойт застыл, молча и безжизненно пяля в Джокера.        — Тук-тук! — повторил мужчина более настойчиво и с давлением.        — Кто… — произнёс Хойт, кашляя. — Кто там?        — Я солгал.        Доля секунды, один оглушающий хлопок — и розовые мозги Хойта вперемешку с красными и тёмно-бордовыми сгустками разлетелись по стенке стола, распластались на костюме Джокера, дополняя предыдущие капли крови и оставаясь на нём как трофей. Хойт безвольно завалился назад, откинув голову и упёршись ею в стол, а Джокер лишь рассмеялся, пряча пистолет обратно в пиджак. Наклонился чуть вперёд, рассматривая лицо убитого и строя наигранно недовольное, мол: «Фу, какой ужас, у него дыра вместо лица, через которую всё видно!».        Джокер выпрямился, разворачиваясь к Хойту спиной. Шаг влево, шаг вправо, поворот — именно так он станцует на могиле каждого, кто встанет на его пути.