«Варан», М. и С. Дяченко
Говорили, он стал чудовищем. Правой рукой Императора, самым страшным его оружием и самым верным слугой. Ему не было равных в искусстве управления Силой, а во всей Империи не найдётся воина, который смог бы одолеть его в бою. Говорили, никто не может выдержать его взгляда. Стоит лишь раз посмотреть ему в глаза — и обернёшься мёртвым чёрным камнем. Говорили, он не знает страха. Падме не слушала. Выдумки, страшные сказки, которые люди рассказывают друг другу, чтобы справиться с ужасом последних дней. В конце концов, никто не видел чёрных истуканов, в которых будто бы превращались те, кому не повезло посмотреть в глаза лорду Вейдеру. Дарт Вейдер — так его теперь звали. Падме запрещала себе верить, давила мельчайшие ростки сомнения. Всё не так. Они не знают. У них не было его дара, наверняка Император просто навёл на него морок, и как только… «Думаете, он увидит вас, придёт в себя, покается, и всё будет как раньше, миледи?» — Отражение в бронзовом зеркале смотрело недоверчиво, едва удерживалось, чтобы не расхохотаться в лицо. Строптивая злорадная тварь. Иногда Падме думала, что сошла с ума. Не может же человек, в самом деле, всерьёз считать врагом собственное отражение. Спорить с ним, доказывать, кричать на него. Безумие. «Но что, если они правы, а вы заблуждаетесь, миледи? Страсть застит вам глаза, а ведь нужно думать о пользе государства, а не о…» — Собственный разум двоился, делался похож на монету: «император», «солнце» — каждый раз выпадало что-то одно. Любовь и здравомыслие заставляли разрываться на части.* * *
— Он изменился. — Всё повторялось, и разговор этот у них у них с Оби-Ваном уже был: только вот если в первые дни после переворота слова казались вердиктом оракула, то теперь — лишь отговоркой, не имеющей ровно никакого веса. — Я хочу убедиться. Хочу знать наверняка, — Падме подняла голову и вгляделась в его лицо. Оби-Ван отвёл глаза, отвернулся — по камню зашуршал длинный хвост, красной бронзой блеснула в свете ламп чешуя. В подземном убежище они жили одни, два голема не в счёт. Ну, и ещё дети. Падме невесело улыбнулась: вспомнился собственный страх родить урода. Мёртвое, неспособное дышать. Энакин успокоил: притащил из хранилищ Ордена ворох свитков и даже целый лекарский кристалл, усадил Падме рядом. Сказал: «Когда знаешь — не страшно», — и улыбнулся. Узнала и она: что от союза джедаев и обычных людей не рождаются монстры, что хоть Кодекс связи и запрещает, но за долгую историю Ордена случаев появления смешанных отпрысков накоплено достаточно. Особенно её повеселила история одной джедайки: та нарожала пять хвостатых детей от разных мужей, из рыцарей её то выгоняли, то принимали обратно. И Падме перестала бояться. В конце концов, родись дети с хвостом или без, она всё равно будет любить их. — Он не тот, кого вы знали, — Оби-Ван положил на стол объёмистый свёрток и замер, свив хвост тугими кольцами. Падме промолчала, лишь вздёрнула подбородок, упрямо посмотрела ему в глаза. Он отвёл взгляд первым, развернул бурую ткань. Падме подошла ближе, встала рядом. — Если вы хотите не просто посмотреть, а поговорить с ним, нужно подготовиться, — Оби-Ван осторожно коснулся лежавших на ткани доспехов. Падме провела пальцем по кромке наруча, погладила выпуклый нагрудник. Не сталь. Вернее, не только сталь — доспехи словно были сделаны из дерева. На тусклой ребристой поверхности тут и там виднелись матовые металлические вставки, поблёскивающие в мерцании ламп: наплечники, пластины на груди, кольчужная юбка и ожерелье. Шлем с плоской маской и прорезями для глаз. — Это кортозис, — Оби-Ван легонько щёлкнул ногтем по бляшке, и та откликнулась тонким вязким звоном. — Единственный материал, способный защитить от пылающего меча. У Энакина мечей было два, вспомнила Падме. Он одинаково хорошо владел обеими руками, даже несмотря на то, что правая была выращена в джедайских чанах взамен утерянной в битве с големами. Две полосы гибкой острой стали — их можно было свернуть кольцом, захоти того хозяин. В бою они загорались колдовским синим пламенем. — А остальное? — Падме постучала по чешуйчатым наручам: звук вышел глухой. — Кожа. Шкура ящерицы и болотного червя, — Оби-Ван поднял нагрудник, перевернул его, показав внутреннюю сторону. — Это сделает вас неуязвимой для Силы. Падме закусила губу, но тут же взяла себя в руки: если верить слухам, Дарт Вейдер весьма преуспел в умении душить провинившихся без помощи рук и хвоста. — Он вас не почувствует. Не сможет понять, кто вы, — продолжил Оби-Ван и размотал ещё один кусок ткани. Меч. Не такой, как у джедаев — чуть изогнутое тонкое лезвие, травлёное, чтобы снизить вес. Вдоль синеватого клинка тянулись угловатые символы на всеобщем, рукоять была обтянута шершавой шкурой манты. Падме против воли потянулась, взяла меч, взвесила в руке и медленно провернула, наблюдая, как масляно скользят по стали блики света. Лёгкий, отлично сбалансированный и наверняка очень острый. Правда, сможет ли он отразить удар пылающего меча джедая… — Это тоже кортозис, — будто прочитав мысли, произнёс Оби-Ван. — Оружие древнее, было выковано во времена войн с ситхами. Раньше оно хранилось в Храме. Отчего-то ей не хотелось знать, как и когда к нему попал этот редкостный меч. — Я не собираюсь убивать его, — Падме положила меч обратно, с вызовом взглянула Оби-Вану в глаза. — Я хочу лишь поговорить с ним, убедиться… — Чтобы убить такого джедая как Энакин, нужно обладать сходными навыками. При всём моём уважении, вы не рыцарь Ордена, хоть и умеете обращаться с оружием, — спокойно ответил Оби-Ван. Падме фыркнула, упрямо сжала губы. — Однако Энакин может захотеть убить вас.* * *
— Для посла вы слишком яростны, миледи. Падме не ответила, продолжила обходить его по кругу. Шаг накрест, ещё один. Сбить ритм, смотреть, не упускать из виду. Энакин наблюдал за ней одними глазами, снисходительно улыбался. Мощное чешуйчатое тело казалось расслабленным, но это как всегда было обманом. Меч он держал так, будто не мог решить, что с ним делать. Из-под слипшихся от испарины волос за Падме следили лукавые синие глаза. Она сделала ещё шаг, повела лезвием меча, медленно выдохнула, сдувая с носа тонкую прядь. — Но должен признать, я и сам больше люблю делать, чем говорить, — Энакин сделал обманный выпад, Падме метнулась назад, уходя в защиту. Он ухмыльнулся, сменил позу: теперь он поворачивался вслед за ней, не просто смотрел, а ждал случая напасть. — Политик должен уметь работать не только языком, — Падме снова начала подходить ближе. В траве блеснула чешуя: Энакин явно готовился к броску. — Согласен, — он кивнул и улыбнулся шире. А потом ударил. В воздухе распласталось гибкое пёстрое тело, взлетел в воздух меч. Падме, всё так же пытаясь сохранить защиту, подпрыгнула — удар хвоста, вопреки ожиданиям Энакина, не подсёк лодыжки и прошёл мимо. — Я смотрю, вы неплохо схватываете, миледи, — он, не прекращая улыбаться, теперь покачивался, по чешуе шли едва заметные мелкие волны, гипнотизировали, кружили голову. — Быстро учусь, — ответила Падме и снова начала обходить его по кругу. Энакин поднял бровь. — Тогда вот вам кое-что новенькое. Землю выбило из-под ног, меч вылетел из ладони, а тело стянуло, спеленало по рукам и ногам, подняло в воздух. Падме даже вскрикнула от неожиданности и досады: всё-таки он опять её подловил. Как она ни стремилась запомнить его уловки, у Энакина всегда находился в запасе очередной трюк. По щекам скользнули большие тёплые ладони, убрали с лица пряди, приподняли за подбородок. Весёлые синие глаза на загорелом лице, растрёпанные волосы, растянутые в ухмылке губы. — Опасайтесь хвоста, — вкрадчиво произнёс Энакин и улыбнулся шире.* * *
— Вы не верите, что у меня получится. По коридорам от убежища к цитадели Императора они шли молча и лишь сейчас Падме разорвала бесконечный мотив, что сопровождал их путешествие: шорох песка под подошвами, шелест чешуи, треск огня в лампе. — Вы думаете, я не вернусь. Они ненадолго остановились на развилке, Оби-Ван внимательно оглядел оба уходящих во тьму лаза, обернулся, свил хвост широкой спиралью, опустился, чтобы посмотреть Падме в лицо. — Не буду врать, — признал он. — Вы не понимаете, что вас ждёт. — Я знаю его слабые места. Даже если… — Падме запнулась: не хотелось думать о том, что придётся делать, если слухи всё-таки правдивы. — Я смогу себя защитить. — Себя — возможно, — Оби-Ван пристально посмотрел ей в лицо, отвернулся. — Нам налево. Падме без слов двинулась за ним. Пусть он открыто не одобрял её затеи, пусть даже осуждал за то, что она собиралась сделать, но ей очень не понравилось, как он смотрел на Люка и Лею.* * *
Она была благодарна Оби-Вану за то что он вытащил её с огненных скал Мустафара, что не дал умереть, что приютил в убежище, но всё же… Было в его повадках нечто, некая тень, названия которой Падме не могла подобрать. Она знала, что может доверить ему свою жизнь, но вот жизнь детей… Люк, Лея — они были тонкой нитью, что ещё связывала их с Энакином. Падме не понимала, какая сила и зачем понесла её в Огненные земли — её, неповоротливую, слабую, медлительную из-за тяжёлого живота. Что она надеялась там найти, почему решила рискнуть не только своей жизнью, но и жизнью будущих детей… «Наваждение», — скажет потом Оби-Ван, а Падме будет пытаться вспомнить, что же случилось тогда, в те несколько дней незадолго до и вскоре после переворота. Память, будто витраж, разлетелась на части. Искажённое гневом лицо Энакина, горящие в свете мечей глаза. Брызги расплавленного камня, два напружиненных силуэта на фоне багрового пламени. Тёмный зал, дым благовоний, исходящий горячим паром таз на тумбочке у кровати. Вымазанные кровью руки повитухи-нагини ловко вспарывают сдвоенный плодный пузырь, выпуская на волю два кричащих извивающихся тела. Боль, радость, горечь. Мягкие чешуйки бледных ещё хвостов под ладонью, а после — тошнотворный привкус на губах. Вязкое, тёплое, пахнет железом. Голос Оби-Вана: «Пейте. Выпейте всё», — сильная ладонь приподнимает голову, в рот утыкается жёсткий край чаши, мутит, но пахнущая железом жидкость льётся дальше, по пищеводу, ложится ртутной тяжестью в животе. А потом — темно. Уже сильно после Падме узнает, что случилось, как изменился мир за те дни, пока она лежала во тьме. Узнает, что на неё навели морок, который и заставил её сломя голову кинуться на Мустафар, но кровь Оби-Вана прогнала наваждение прочь. Узнает, что Содружества больше нет, зато есть Империя. Что оба её ребёнка, вопреки страхам, родились живыми и здоровыми и даже успели сбросить первую младенческую кожу. Потом, после того, как они с Оби-Ваном покинут обитель на Полис-Масса и двинутся в скалистые пустоши, она услышит, что говорят об Энакине. О солдатах, которые встали на сторону заговорщиков, о резне в Храме, когда в одну ночь погибли не только все взрослые джедаи, но и ученики, даже те, у кого едва начал расти хвост. Придя в себя, она перестала доверять Оби-Вану. Нутро, а не пресловутая Сила, подсказывало, что у него в этом деле свой расчёт, что он не зря так легко согласился на её затею. Падме всё чаще склонялась к мысли, что её гибель в цитадели ему выгодна: тогда он сможет забрать детей — последних, если верить слухам, оставшихся в живых одарённых. Он сможет увезти их подальше и воспитать из них адептов Силы. А потом… «Чтобы убить такого, как Энакин, нужно обладать сходными навыками», — эти слова не давали Падме покоя, и тогда она решилась. Изгнанную из Ордена ученицу Энакина, Асоку, она нашла сразу — в конце концов, даже в таком большом городе как Корусант у посла Набу ещё оставались кое-какие связи. И как же приятно оказалось вновь встретить эту безрассудную колючую девочку, которую собственный учитель не то за острый язык, не то за вздорный нрав прозвал Шпилькой. — Я слышала, что говорят. Не верю. Не могу поверить, он бы никогда… Это всё Тёмная Сторона, — Асока закусила губу, свила полосатый хвост тугими кольцами, на конце, выдавая беспокойство, чуть побрякивала погремушка. Падме лишь покачала головой: Тёмная Сторона или нет, но надо попытаться. — Можешь кое-что для меня сделать? — пришлось приложить все силы, чтобы унять дрожь в голосе. Её снова разрывало на части: хотелось убежать с детьми, далеко, чтобы никто не нашёл, но хотелось и увидеть Энакина, вытащить его. — Что угодно, — Асока улыбнулась, наклонила голову. Из Ордена она ушла не одна — весь отряд, которым они на пару с Энакином командовали в боях против големов Торговой гильдии, смог перебороть наваждение и последовал за изгнанницей. И от вида этих суровых людей и их юной предводительницы Падме стало спокойно. Они помогут. Защитят так, как не способен ни один обученный джедай — именно потому, что сама Асока не рыцарь, она не ставит цели Ордена, теперь уже бывшего, превыше всего. — Вот, — Падме осторожно передала ей детей. — Я обязательно вернусь за ними, а если нет… — Не надо таких «если», — Асока свела на переносице белые отметины, сжала её руки тонкими мозолистыми пальцами. — Вы вернётесь.* * *
Теперь они должны были уже оказаться под цитаделью. Значит, скоро появится дверь в покои Дарта Вейдера. Падме не знала, откуда Оби-Вану известны эти ходы, да и, если честно, совсем не хотела этого знать. Внутренности уже начало стягивать от волнения. На миг, на краткую долю секунды она позволила себе усомниться, разрешила себе не поверить, но лишь допустить — что, если… И тут же прогнала от себя эти мысли: нет, это не правда, Энакин не мог так поступить. Она же знала его. Может быть, он не был идеальным рыцарем джедай, но уж точно был хорошим человеком, может быть, и на него тоже навели морок. — Дальше вам придётся идти одной, — тихо сообщил Оби-Ван. Остановился, указал кончиком хвоста в низкий проём. — Энакин может меня почуять и тогда разговора точно не выйдет. Развилок больше не будет, дойдёте до стены — нажмите на выступающий камень. Падме молча кивнула. Она до сих пор не знала, что произошло у него с Энакином, единственное, что удалось понять из скупых слов — Оби-Ван пытался остановить своего бывшего ученика и потерпел поражение. — Я… — Оби-Ван обернулся, заложил руки за спину, посмотрел Падме в глаза. — Мне не хочется отпускать вас одну. Признаюсь, я не верю, что всё ещё можно повернуть вспять, — он помолчал, будто собираясь с мыслями и ещё раз давая ей возможность обдумать принятое решение. — Но и удерживать я вас тоже не могу. Да пребудет с вами Сила, Падме. — И с вами, — она кивнула, надела шлем, ещё раз проверила, хорошо ли ходит в заплечных ножнах меч, потуже затянула пояс и шагнула в проём.* * *
После тайной свадьбы в предместьях Тида они купили дом недалеко от набережной. Прилепившийся, по местному обычаю, к скале особняк с бледно-жёлтыми стенами и садом. Маленькая крепость, где можно было не опасаться, что тайну раскроют. Да и немногочисленные слуги-набуанцы вместе с созданными Энакином големами особо не болтали, умело оберегая покой и репутацию хозяев. Здесь они жили в перерывах между посольскими делами Падме и боями на границе. Сбрасывали на время маски, забывали о долге, об обязанностях — даже о войне. В нижних уровнях дома Энакин устроил себе мастерскую по созданию големов. Падме нравилось там бывать: в сводчатых залах, освещённых множеством ламп, пахло то горячим металлом, то сырой глиной, то свежим деревом — ведь големы бывают разные. Ей нравилось смотреть, как Энакин работает, как вырезает на затылке голема последний, самый важный символ оживляющего заклятия, как с предвкушением наблюдает за разгорающимся в прежде пустых хрустальных глазах светом. Ещё ниже вырубленный в скале лаз вёл в комнату для медитаций — низкий зал с бассейном, освещённый сиянием зеленоватых кристаллов на стенах. Здесь Энакин обычно отсиживался во время линьки. Помнится, в первый раз она испугалась, сначала не найдя его в доме, а потом — когда спустилась вниз и увидела у воды вялое обессиленное тело. От взгляда тусклых глаз и вида блёклой чешуи сделалось жутко. Но потом уголки губ на осунувшемся лице чуть дрогнули, дёрнулись вверх. Энакин протянул к Падме когтистую правую руку, привлёк к себе, утыкаясь растрёпанной головой ей в грудь, свиваясь вокруг большим чешуйчатым телом. «Всё хорошо. Это ненадолго», — сказал он и затих, редко и глубоко дыша. Падме была с ним, лишь изредка отлучаясь, чтобы отправить големов за едой. Сам Энакин ничего не ел, молчал, временами окунался в прохладную воду и снова возвращался, ложился рядом. Падме гладила его по мокрой вздымающейся спине и ждала. Когда он сбросил старую кожу, она едва не задохнулась, до того это было красиво. Она смотрела, как он медленно, будто перчатку, стягивает с правой, выращенной в чане, руки тонкую полупрозрачную плёнку, а потом, скатывает точно такой же покров с бёдер и ниже, как выползает из него, будто из чулка, и ныряет в бассейн. Падме медленно подходила к нему, свернувшемуся у воды, и осторожно вела рукой по сильному телу. От кончика нервного хвоста, вверх. Ладонь скользила по гладкой пёстрой чешуе, покрытой каплями воды, и там, где жёсткий покров переходил в тёплую кожу, замирала, пойманная когтистой, но нежной рукой. Энакин не мигая смотрел Падме в глаза, и вёл её ладонь выше, пока она не достигала груди. Под горячими твёрдыми мышцами глухо и сильно билось сердце, а потом вокруг свивался спиралью мощный хвост, и всё остальное уходило куда-то далеко. Она больше не боялась, когда Энакин менял кожу, а вот его снов… Он, конечно, говорил, что всё это ерунда, что ничего не помнит, что волноваться незачем, но Падме чуяла, что это неправда. Кошмары были вовсе никакой не ерундой, он просто не хотел её пугать. Знать бы ещё, что ему являлось… После того, как она призналась ему в своей беременности, сны стали чаще и кажется, они отчасти были о ней. Именно её имя он бормотал, когда метался по кровати, сбрасывая хвостом простыни. Падме обнимала его, прижималась накрепко к сильному телу, гасила эти судороги. Энакин вцеплялся в неё обеими руками, не замечая, как когти рвут подол рубахи, утыкался лицом в грудь. «Падме… Звезда… Звезда Полынь… Дети», — шептали высохшие губы, а потом кошмар наконец отпускал его, он бережно обвивал Падме хвостом и затихал до утра. Если бы она тогда знала, чем обернутся его видения. Если бы только могла понять и предвидеть…* * *
Лаз вывел её низкую сводчатую залу, до странного похожую на ту, что была в их доме. Только вот бассейна не было — лишь ряды бездымных, заключённых в склянки, огней по стенам. И тишина. Падме покрутила головой, сделала шаг и тут услышала шелест. Вкрадчивый, похожий на шёпот — скребла о камень чешуя. — Вы решили посетить меня в моём одиночестве? От слов, но больше — от низкого, пробирающего до костей голоса, Падме вздрогнула. Тут же повернулась: зыбкий полумрак качался, шёл обманчивыми волнами и вдруг раздвинулся, пропуская большое длинное тело. Она закусила губу, радуясь, что лицо скрыто маской. Что же такое с ним произошло, неужели это всё — Тёмная Сторона, о которой так часто говорил Оби-Ван? — Чувствуйте себя как дома, не надо стесняться, — некогда пёстрый хвост стал чёрным и матовым, будто покрытым сажей, вдоль него шёл тусклый металлический гребень, а выше… Энакин выполз на свет, свился тугой спиралью, будто красуясь. Теперь обе его руки стали одинаково когтистыми, поросли жёсткими пластинами. Точно такие же пластины защищали живот, плечи, словно шлем обрамляли бледное, исчерченное шрамами лицо. На скулах чешуя делалась тоньше, мельче, и горели жёлтым ядовитым пламенем глубоко запавшие глаза с тонкой ниткой зрачка. Наверное, именно так выглядели древние ситхи, с которыми воевало в стародавнее времена Содружество. Но всё-таки это был он, Энакин. Где-то там, в глубине янтарных глаз, что-то оставалось ещё от него-прежнего. От бывшего парнишки-раба из пустыни, которого Падме звала Эни, который умел ловко управляться со всем, что попадало ему в руки — от того, кого она любила. «Стоит взглянуть ему в глаза — и окаменеешь», — вспомнила Падме и невольно отвела взгляд. — Полагаю, нам стоит познакомиться, — Энакин сцепил кончики когтистых пальцев, медленно покачиваясь на хвосте, опустился ниже. — Думаю, меня вы знаете, а вот я вас… — Я… — Падме облизнула губы, голос звучал хрипло. — Я хотела увидеть. Сама. Своими глазами. — И как? — вкрадчиво полюбопытствовал низкий голос. — Довольны? — Ты изменился. — Сила, в мыслях она никогда не заходила дальше этого момента и теперь не знала, что сказать. Отчего-то думалось, что Энакин сразу узнает её и встреча их будет иной, а не как сейчас. — Сожалею, что разочаровал, — он в притворном огорчении развёл руками и вдруг одним текучим движением оказался рядом, совсем близко. — Так с кем я говорю? Падме медленно сняла шлем, бросила его на пол, уставилась в бледное лицо. Поймала себя на том, что избегает смотреть ему в глаза, а ещё — что боится. Этого Энакина она боялась до дрожи. — Узнал? — собственный голос показался слабым, слишком тонким, его тут же поглотил шелестящий сумрак. Энакин склонил голову на бок, прикрыл свои жуткие глаза. — Хитро, — наконец уронил он. — Не учли только одного: моя жена мертва и я это знаю. Падме показалось, что каменный пол уходит из-под ног. По хребту пополз холод: Энакин не узнал её, хуже того — решил, что она намеренно приняла чужой облик, чтобы… — Я не убивать тебя пришла, — наконец произнесла она и отступила на шаг, сглотнула ком в горле. — Я… — А меч вы носите, надо думать, для красоты, — недоверчиво сказал Энакин и спустился ниже, теперь чтобы поглядеть на него, даже не нужно было задирать голову. — Думаю, не стоит тянуть время. Впрочем, если вы расскажете, кто вас нанял и дал доспехи, всё случится быстро и без боли. — Я не хочу с тобой драться, — Падме сама того не осознавая пятилась от него и как заворожённая смотрела на скользящие по чешуе блики. — Тогда я начну первым, — уголок рта пополз вверх. Увернуться она смогла по чистой случайности: тело вперёд разума вспомнило их совместные тренировки, само отпрыгнуло в сторону, перекатилось и тут же вскочило на ноги. В камень, высекая искры, ткнулось кованое металлическое жало. «Берегись хвоста», — вспомнила Падме. Точно. Оружие любого джедая — не только меч, но и хвост. Ещё один удар, на этот раз — ближе, точнее, но всё равно она знала, что пока Энакин только разминается. Бьёт не в полную силу, вероятно, надеется всё-таки взять её живой и разговорить. Меч достать всё-таки пришлось: когда ему наконец надоело гонять её по залу, он жестом призвал из полумрака длинное лезвие и запалил его алым пламенем. Вот, значит, как. Игры кончились: Падме едва хватало сил и скорости, чтобы уклоняться от его выпадов, да ещё и от ударов хвоста. Она начала злиться: теперь ей больше не хотелось защитить себя, наоборот — она пыталась бить в ответ, но тщетно. Энакин раз за разом парировал удары и давал сдачи — сторицей. Сила великая, она никогда не думала, что ей придётся всерьёз от него обороняться — не на тренировках, не в шутку, а вот так. Но может быть, всё дело было в латах: не будь их, он бы давно её придушил. Падме слишком поздно поняла, что от следующего удара увернуться уже не успеет: когда пропала из-под ног опора, когда из груди вышибло дыхание, а меч с лязгом отлетел в сторону. Всё, он поймал её. Тело спеленали чешуйчатые кольца, она тщетно рванулась, стиснула зубы. Кажется, Оби-Ван всё-таки был прав. По груди, отшелушивая кортозисные бляшки, прошлась когтистая рука, вспорола швы, будто гнилую ветошь, содрала доспехи прочь, мимоходом зацепила нижнюю рубаху и царапнула по коже. Стало тихо. Падме всё ждала, что вот-вот туже сожмутся кольца хвоста, раздавят. Раздробят кости, разорвут мышцы, задушат крик в горле. Она зажмурилась: умирать оказалось страшно, понять, что больше никогда не увидишь детей — ещё страшнее. И под всем этим, будто угли в золе, рдела горечь: всё-таки Оби-Ван оказался прав. — Посмотри на меня, — лицо приподняли, кончик когтя упёрся в мягкую кожу под подбородком, заставил запрокинуть голову. Падме открыла глаза и упала в омут — тёмную бездну, окаймлёную золотом. Вокруг — вязкое, смолистое, текучее, топкое. Вокруг поют медные зеркала, вьются блестящими волнами, запирают, застывают скорлупой. Падме ещё успевает увидеть своё отражение — зеркало, зеркало на стене, кто всех глупее в этой стране? — и сворачивается младенцем в утробе. Скорлупа срастается, гудит, идёт туманными всполохами, а потом из-под них начинают проступать лица, имена, люди и големы. Лицо Энакина, раскалённая лава, поединок на кромке пока ещё твёрдой земли. Новорождённые дети смотрят на неё бледными, ещё бесцветными глазами, свивают в колечки тонкие нежные хвосты с проступающим узором из пёстрых пятен — таких же, как у их отца. Оби-Ван взрезает себе ладонь и цедит в чашу собственную кровь, а потом оборачивается, подносит чашу к её губам. Смеётся Асока, когда Люк тянется к погремушке на её хвосте. Травлёный кортозисный меч на куске бурой ткани, слова, падающие будто камни: «Он может захотеть убить вас». Гул становится невыносимым, скорлупа идет трещинами — и лица сменяют друг друга. Энакин перед Советом: яростный, настойчивый, с нервно подрагивающим хвостом, а после — ожесточённый, разочарованный. Не получив нужного, он уползает прочь. Храм джедаев, дети — много детей, есть и такие, у кого ещё не начал расти хвост. Они все, как один поворачиваются, смотрят. В голубом сиянии меча блестят жаждущие глаза. Туман, тёмная пристань и спешащие по трапу на корабль фигуры, одна из них оборачивается, смотрит на берег: из-под капюшона показывается бледное детское лицо, кусает губы и тут же снова прячется. Корабль уходит, тает в водах предвечного Океана. Появляется Оби-Ван, в его руке пылающий меч, лицо искажённо и всюду огонь. Камень плавится, течёт алой смолой. Из чана выбирается изуродованное существо, видит своё отражение в мутной поверхности и кричит, сдирает когтями лохмотья обожжённой кожи, обнажает чёрную чешую и металлический гребень на хвосте, свивается тугим клубком и низко воет. Падме видит себя — в кожаных латах, с мечом в руке, бледную и затравленную, а после — в тисках чёрного чешуйчатого тела, побеждённую, ждущую смерти. Яйцо раскалывается на части.