might be a battle, might not turn out okay

В ту минуту, когда Шарль прорывается и убегает от катастрофы ночи — преднамеренной, рассчитанной катастрофы, дарованной им самим, — небеса разверзлись и обрушились потоками воды, как акт божественного возмездия. Если это карма, то испорченный костюм — вполне справедливая компенсация, думает он, решительно стуча в дверь перед собой. Он был единственным, кто выбрался с этого склада невредимым, но дождевую воду из шелка и мериносовой шерсти сложно вывести так же, как и кровь. — Мы это уже проходили, приятель. Ты должен выбить секретный пароль, если хочешь войти, — раздается приглушенный голос по ту сторону двери. — Просто впусти меня, — говорит Шарль, намеренно придавая своему голову умоляющий оттенок. — Пожалуйста. Едва он закончил говорить, как щелкнули замки, и дверь широко распахнулась. — Шарль? — спрашивает Даниэль. Уже так поздно, что даже рано. Он должен был спать. Но вместо этого он выглядит абсолютно взвинченным, как будто не спал несколько дней, без рубашки и босиком, обрамленный ярким светом, льющимся из фойе позади него. — Да? Ты ожидал кого-то другого? — интересуется Шарль. — Я… э-э… нет, — заикается Даниэль и проводит рукой по волосам, лишь сильнее растрепывая себя и этим характерным для него жестом выдавая свою ложь. — Ты насквозь промок. Ты был на улице во время шторма? Почему ты здесь? — Может, я просто хотел тебя увидеть, — говорит Леклер. Шарль скрещивает руки на груди, обнимая себя, и опускает взгляд, всем своим видом будто говоря: у меня была плохая ночь, Даниэль, я хочу... мне нужно... — чтобы тот действительно купился на это. Выражение лица Риккьярдо мгновенно меняется: на смену настороженности и рассеянности приходит надежда и едва сдерживаемое желание, которые заставляют Шарля подавить ухмылку. Есть причина, по которой он пришел сюда сегодня вечером. Не в последнюю очередь из-за Даниэля. Ох, он такой простой. — Да, хорошо, заходи, — говорит он, отступая в сторону. Леклер следует за ним в просторную, роскошную квартиру и приподнимает брови при виде того, что открылось его взору: каждая доступная плоская поверхность была покрыта бумагами, картами и чертежами, стопками папок с файлами и пачками досье. На кофейном столике лежал наполовину разобранный пистолет, рядом с ним ткань для чистки и оружейное масло, что говорит Шарлю о том, чем занимался Даниэль до его приезда. Видимо, готовился встречать незваных гостей. — Похоже, ты ожидал неприятностей, — отмечает Шарль. Он небрежно сбрасывает пиджак на пол и подходит к ближайшему столу, покрытому зернистыми черно-белыми фотографиями с камер наблюдения. Лоуренс и Лэнс обедают вместе. Серхио Перес в своем лучшем воскресном костюме покидает церковь вместе с женой и детьми. И снова Лоуренс, играющий в гольф. — Racing Point? — Ванишевские* суки хотят привлечь нас к арбитражу Верховного совета. Ты можешь в это поверить? — Что? Почему? — спрашивает Леклер, невольно заинтересовавшись. Склоки в домах поменьше редко привлекают его внимание, как волка обычно не заботит стая паршивых бродячих собак — если, конечно, он не голоден и не хочет легкой наживы, — но не стоит легкомысленно воспринимать привлечение Верховного совета к этому делу. Педантичные старые ублюдки обычно довольствуются тем, что позволяют синдикатам сражаться друг с другом, беря взятки, и шлепают по рукам только тогда, когда это выходит за рамки дозволенного. Шарль подозревает, что в какой-то момент его самого вызовут на очередную бесконечную лекцию из-за учиненного им беспорядка сегодня вечером. Но чтобы один дом напрямую обратился к Совету с петицией против другого? Последствия этого могут быть взрывоопасными, неожиданными, и, следовательно, интригующими. — За недобросовестное соблюдение условий нашего договора. Чушь собачья. Эти трусы просто знают, что не могут победить в битве с нами, поэтому они просто– стучат на– на– Риккьярдо запинается, а Шарль — сама невинность — вцепляется двумя пальцами в галстук, при этом не разрывая зрительного контакта, приподнимает голову и развязывает узел. Он пропускает ткань сквозь пальцы, давая ей упасть на пол, и чувствует обжигающий взгляд Даниэля на линии своего горла. — Но вы с Нико этого не допустите, — говорит Шарль, указывая на состояние командного пункта, в котором они сейчас находятся. Он начинает расстегивать пуговицы на рубашке, прикусывая губу, притворяясь сосредоточенным, когда сбрасывает мокрый, почти прозрачный шелк, прилипший к коже. — Лучшая защита — это хорошее нападение, — неуверенно проговаривает Риккьярдо. Он с трудом сглатывает и смотрит, восхищенный и глупый, словно идолопоклонник, как Шарль демонстративно медленно раздевается до нижнего белья, а дождевая вода капает с волос и стекает с его тела, образуя под ним лужицу на плитке. — Шарль… Словно по сигналу, зазвонил телефон Леклера. — Извини, — говорит он, присаживаясь на корточки и выуживая его из промокшей кучи одежды. Имя на экране именно то, которое он ожидал увидеть. Именно то, что он хотел увидеть. Он подходит к дивану, садится на подлокотник и отвечает на звонок. — Привет, Макс. Он подавляет недобрый смешок, увидев, как сразу оживляется Даниэль, как собака на свист. — Да что с тобой не так, Шарль?! — выплевывает Макс вместо приветствия. — О чем ты, черт возьми, вообще думал? — Хороший вопрос, — резко отвечает Шарль. — Я могу спросить тебя о том же самом. Почему ты решил захватить груз Мерседеса сегодня вечером, не предупредив меня? — И что? Я теперь должен постоянно рассказывать тебе обо всем, что я делаю? Бесишь. — Ты должен рассказывать мне, когда это приносит пользу нам обоим, — огрызается Шарль, повышая голос. Он делает глубокий вдох, успокаиваясь. — Ты хотел этого партнерства. Поэтому ты должен соблюдать его, а не идти на дело в одиночку, получая несправедливое преимущество. — Что– я– ты не имеешь права говорить о несправедливом преиму- — боже мой, — то есть ты не можешь иметь что-то, то и никто не может? И это все? Это очень по-взрослому с твоей стороны. — Забавно, но ты не жаловался, когда Алекс проделал то же самое с операцией Ландо. — Это совершенно другое, и ты это знаешь. — Разница лишь в том, что это случилось не с тобой, — парирует Шарль. — Я же просто прикидывал шансы. — Не то чтобы врываться на операцию с пушками наперевес и беспечно паля во все стороны — самый тонкий или элегантный способ сделать это. Похоже, он слишком много времени проводил с Грожаном и Квятом в последнее время. Это было безвкусно: море крови и куча трупов. Но этого было достаточно. — Ты пытался убить меня, придурок! — кричит Макс. Шарль беспристрастно держит трубку подальше от уха, пока шум не стихает. — Нет, я выстрелил в тебя. Если бы я хотел убить тебя, ты был бы уже мертв, — говорит он. — Я так же чуть не застрелил Льюиса, но он не звонит мне для того, чтобы пожаловаться. — Хотя неизвестно, как сейчас обстоят дела в штаб-квартире Синдиката. Льюис, вероятно, режиссирует и отыгрывает в своей собственной, удостоенной всех наград, мыльной опере, заставляя своего ассистента Валттери принести ему кофе и тому подобное. Одному Богу известно, откуда у Тото и Боно столько терпения. — Такие инциденты случаются, это часть бизнеса. Не надо так драматизировать– сядь. Риккьярдо, который за неимением лучших альтернатив вернулся к своей отброшенной ранее работе по чистке и сборке оружия и все это время сидел, дергая ногой и стреляя нервными предвкушающими взглядами в сторону Леклера, резко дернулся к нему при слове «выстрел». — Кто это был? С кем это ты? — требует Ферстаппен. — Твой старый друг, — отвечает Шарль, переводя разговор на громкую связь. — Я думаю, он хочет поздороваться. — Макс, ты в порядке? — спрашивает Даниэль, вновь бросаясь к телефону. — Даниэль? — недоверчиво произносит Макс, а потом с ледяной яростью в голосе добавляет: — Шарль, даже для тебя это низко. Убирайся нахуй из его квартиры. — Что, ты собираешься приехать и заставить меня? — спрашивает он, прекрасно понимая, что даже если бы Макс и захотел, то не смог бы: он сейчас отсиживается в какой-нибудь конспиративной квартире в глуши, лелеет огнестрельное ранение в плечо и пережидает бурю, которая делает дороги непроходимыми. — Что ты с ним делаешь? Это между нами. Не впутывай его в это дело. — Никто ни в чем не замешан, — говорит Шарль сладким, словно патока, голосом. — Он мой друг. Разве я не могу навестить друга? — Вышвырни его вон, Даниэль. Не позволяй ему оставаться там. — Не указывай ему, что делать, — отрезает Леклер. — Он тебе больше не принадлежит. Риккьярдо издает болезненный звук, и Шарль ухмыляется. Даже если он не уверен, что именно произошло между ними, — тот впечатляющий ядерный взрыв, когда Даниэль перешел в Рено, все еще свеж в памяти, — Леклер знает наверняка, что это было решение Даниэля уйти. И он также знает, что, хотя Макс и может играть роль безрассудного, бессердечного мудака, притворяясь, что ему все равно, он все еще чувствует себя преданным, вероятнее, сильнее, чем Даниэль — это чувство засело в нем глубоко, отравляя чистой яростью. В каком-то смысле этим Риккьярдо заслуживал восхищения: нужно иметь стальные яйца, чтобы принять такое глупое решение с такой наглой уверенностью. Макс — сын мафии — рожден для этой жизни, его с пеленок учили брать от неё все, что он хочет, и держатся за это любой ценой. Он не из тех, кто легко отпускает свое. Но опять же, тот факт, что Ферстаппен пытается удержать Риккьярдо подальше от себя и Леклера, как будто это каким-то образом защитит его, если Шарль действительно хочет что-то с ним сделать, говорит о многом. Тот факт, что Даниэль еще жив, даже после его акта государственной измены против дома, известного своей жестокостью к тем, кто их разочаровывает — это лишь доказывает, что между ними, в конце концов, было что-то неподдельно искреннее. Что только делает это еще слаще. Шарль поднимается и падает на бедра Даниэля, оседлав его и обхватив руками за плечи. Телефон все еще зажат в руке. Он плотнее прижимается к нему, грудь к груди, так, что его влажную, продрогшую от дождя кожу обдает исходящим от Риккьярдо лихорадочным жаром. — Шшш, расслабься, — шепчет Леклер и прижимается губами к шее Даниэля, облизывая кожу, словно антисептиком перед уколом, ощущает соль на языке, обнажает зубы и сильно прикусывает. Риккьярдо запрокидывает голову и пытается подавить стон, но безуспешно. Шарль улыбается с мстительным удовлетворением. Он знает, что передавалось по радиосвязи. Он знает, что Макс знает. — Если мы закончили, Макс, у меня есть кое-какие дела, которыми я бы хотел заняться, — проговаривает он, намеренно делая это с придыханием. — Ты хуесосная маленькая шлюха, — рычит Макс, таким злым Шарль его еще никогда не слышал. Он почти может себе это представить: Макс со сжатыми кулаками и стиснутыми зубами расхаживает по комнате, сдерживая звериную ярость, которую ему некуда выплеснуть. Связь становится неустойчивой, потрескивая от помех, как будто сочувствуя его гневу. — Ты больной на голову дегенерат. — Ммм, черт возьми, да, отговори меня, детка, — мурлычет Шарль, пока медленно трется о бедро Дэна со всей присущей ему гибкостью. Тот хнычет где-то в глубине горла, крепко зажмурив глаза, напряженный как натянутая струна. — Ты же знаешь, я люблю, когда ты злишься на меня. — Даниэль, — говорит Макс. — Возьми телефон у Шарля. Давай поговорим, только мы вдвоем. Возможно, это просто плод его воображения или следствие слабой сотовой связи, но, похоже, голос Макс приобрел умоляющий оттенок. Шарлю хочется смеяться. — Ты думаешь, он все еще будет тебя слушать? — спрашивает Леклер и тянется к кофейному столику, нащупывает пистолет, снимая его с предохранителя и взводя курок. Он разжимает пальцы Риккьярдо и вкладывает оружие в руку его владельца, управляя рукой Даниэля так, что дуло пистолета упирается в его собственную щеку, клеймя его кожу огненно-холодной сталью. Тот подчиняется и лишь прикрывает глаза, словно извиняясь перед ним. — Ты покойник, Шарль, — рычит Ферстаппен. — Богом клянусь, я убью тебя, я убью тебя– — Тогда убей меня, — говорит Шарль. — Он наставил на меня пистолет, Макс. Скажи ему, чтобы он спустил курок. Он слегка поворачивает голову, позволяет стволу пистолета скользнуть между губами, проскрежетать мимо зубов и протолкнуться до задней стенки его горла. Он поднимает телефон, включает камеру и делает фото: заряженное оружие у него во рту, язык обвит вокруг него, волосы падают на глаза, проблеск золотисто-коричневой кожи резко выделяется на его бледном лице, а выражение лица томное, самодовольное, полубезумное, совершенно непристойное. Он отсылает снимок. Леклер знает, что тот получает сообщение, потому что непрерывный поток ругани и угроз внезапно смолкает, сменяясь на несколько долгих минут полнейшей тишины, заполненной лишь звуком тяжелого дыхания. — Сделай это, — говорит Макс низким, опасным голосом. — Да ладно тебе, Даниэль. Нажми на курок, убей эту вероломную шлюшку– — Да, Макс, заставь его сделать это, — насмехается Шарль, бормоча что-то с дулом пистолета у себя во рту. Рука Риккьярдо дергается на мгновение, и Шарль чувствует, как всплеск восхитительного, наполненного адреналином страха доходит прямо до его члена, но, в конечном итоге, этого ему будет недостаточно. Потому что он знает, что Даниэль этого не сделает. Он этого не сделает. Он предпримет все, чтобы доказать, прежде всего самому себе, что порвал с Максом и переметнулся к Рено с намерением никогда не оглядываться назад. Что он больше никогда не позволит контролировать себя так, как раньше. Он невероятно упрямый человек, глупый, сентиментальный, эмоциональный, благородный, безрассудный, инфантильный. Он хладнокровный убийца, когда хочет им быть, когда он должен им быть. Но в глубине души он не что иное, как олицетворение добросердечия и милосердия. Гладит каждую собаку, которую видит, держит в кармане мелочь для попрошаек на улице, всегда отдает последний кусок хлеба. Поставь перед ним хорошенькую беззащитную юную особу с милой улыбкой и трагическим видом, и он перевернет небо и землю, чтобы защитить её, даже ценой собственной жизни, — Шарль знает, Даниэль был бы его навеки. Как будто так он компенсирует другую сторону себя. И он невероятно храбр, прежде всего, из-за того, что не скрывает ничего из этого в мире, где такое поведение привело бы вас к мишени над головой и неминуемой гибели. Кристиан и Марко превратили его во что-то неузнаваемое, и Шарль всегда подозревал, что настоящая причина, почему он ушел и не хочет возвращаться, не имеет к Максу в принципе никакого отношения. В этом бизнесе много великих людей, но есть только один хороший. Это не Макс, это точно не он, это не кто-либо другой. Это Даниэль Риккьярдо. К сожалению, все это делает его невероятно простым в использовании. Леклер тянет их обоих вниз, так что они теперь лежат на диване, и Даниэль охотно подчиняется, пистолет все еще зажат во рту у Шарля, возвращая его к реальности своей тяжестью на языке. — Убей его! — кричит Ферстаппен, грубой хрипящей мешаниной звуков, прорывающейся сквозь динамики, — убей его, убей его– Риккьярдо делает все возможное, чтобы подчиниться, кладя руку на шею Шарля. Но мягко. Тот подталкивает его — сильнее, быстрее — ладонь Даниэля давит на его трахею, а одна из ног Шарля вдавливается между его ног. Даниэль вздрагивает, уступает и толкается в ответ, даже не пытаясь скрыть издаваемые им звуки, — и это безумно, небрежно и отчаянно, пока его движения не сбиваются с заданного им ритма и не становятся хаотичными, и Шарль удостоверяется, что Макс может услышать, как Дэн кончает с тихим всхлипывающим стоном прямо в динамик телефона. — Даниэль! — кричит Макс, буквально плача, и Шарль позволяет себе тень победоносной улыбки, прежде чем нажимает на кнопку отбоя и выпускает телефон из рук, роняя его на пол. Он вынимает оружие изо рта, и Риккьярдо падает на него сверху, придавливая своим весом, который обжигает его словно раскаленное железо, словно пылающая звезда. — Господи, Господи, — почти шепотом говорит Даниэль. Шарль вновь чувствует на коже капли влаги — не холодной дождевой воды, а обжигающе горячих слез. Шторм снаружи бушует все сильнее, ветер яростно воет, дождь и град стучат в панорамные окна. Мир в смятении очищает себя от грязи, которая скапливается на улицах города. — Я не мог, Шарль… зачем он заставлял меня… я думал, что мы… я думал, что он все еще… «Любит меня», заканчивает Шарль про себя, что, о боже, почти мило, что практически жалко. — Все в порядке, Даниэль, — говорит Леклер. — Я знал, что ты не будешь этого делать. — Я бы никогда… никогда, — бессвязно отвечает Риккьярдо, не очень понимая о чем он говорит. — А ты, Шарль? Ты бы никогда– Леклер гладит Даниэля по спине, ведя пальцами вдоль его позвоночника, безмолвно утешая, — обходясь без слов, он не сможет лжесвидетельствовать. И когда Риккьярдо наконец успокаивается, погружаясь в глубокий сон, наверное, впервые за долгие годы, Шарль облизывает губы и думает: он смаковал множество побед и раньше, но никакая из них не ощущалась на вкус так же, как эта. Как металл, оружейное масло и селитра.