цунами сдирает с материков кожу.

Нагло врываясь в ванную комнату, я запираю дверь и хищно сжираю взглядом твою дрожащую спину. Как осиновый лист тебя колотит, но не от холода. Боишься? Меня или своих чувств? - Скучала? - Нет. Врешь. Нагло врешь, не в силах даже коснуться меня своим взглядом. А я и сам не знаю, зачем караулил, пока ты отлучишься от своего мужа хоть на секунду, а затем, выждав момент, поперся за тобой в единственную ванную комнату на третьем этаже этой усадьбы, чтобы остаться наедине. Сам не понимаю, какие цели преследую и чего желаю от тебя добиться, но пошел за тобой. Потому что моему нутру это надо. Потому что хочу. Ты поворачиваешься ко мне передом, но по-прежнему не смотришь на меня. Глаза в пол, нервно дробишь зубами свою мягкую губу, и твое безупречное тело трясет. Дергаешь голову на секунду, будто хочешь позволить себе вольность: удостоить меня своим взором. Но резко снова опускаешь ее в пол, и я четко замечаю, как на твоем лице отпечаталось сожаление. Будто осознаешь, что совершила ошибку, когда совсем не специально ловила мое внимание на себе весь вечер, и совсем без всякого намека ушла на самый безлюдный этаж и ждала меня там. - Счастлива? - А от чего мне несчастной быть? Жизнь насыщенная, безбедная. Дом шикарный. Семья надежная, полноценная. - Замолкаешь на какое-то время, а затем крошишь мое самообладание своими словами. - Муж заботливый, перспективный. Не беси меня, Рюджин, не беси. Преодолеваю расстояние между нами за считанные секунды, разворачиваю тебя спиной к себе и прижимаюсь сзади. Резко обхватываю твой подбородок и задираю вверх так, чтобы ты могла посмотреть на наше отражение в зеркале над раковиной. Ты не сопротивляешься, а наоборот и рада наконец почувствовать близость, будто мечтала о ней, но гадала в голове, как бы сделать так, чтобы инициатива исходила от меня. Встречаешься взглядом с темной дымкой в моих глазах и прикрываешь свои. Ты знаешь, что долго смотреть нельзя, иначе затянет. Рюджин, запомни: - Сопротивляться бесполезно, - морщишься, делая вид, что тебе противен мой горячий шепот в твое ухо. - Посмотри на нас. Не слушаешься. - Рюджин, посмотри. Сейчас же. Ты сдаешься и выполняешь мою просьбу (приказ). Задерживаешь дыхание, и мурашки покрывают твое тело в момент, когда ток скоротечно проходит по тебе от того, как чертовски красиво мы смотримся вместе. Просто рядом, напротив зеркала. Я глажу твой подбородок большим и указательным пальцами правой руки, а левой обхватываю твою тонкую талию. Ты рассматриваешь все нерасторопно, по очереди. Сначала мои взбухающие вены на напряженных руках, которые видно благодаря закасанным рукавам белой рубашки и бог знает где просранного пиджака. Затем фаланги длинных пальцев, что машинально тянутся легко ласкать талию. Мои крепкие плечи, переходящие в резко и слишком часто вздымающуюся грудь. На десерт оставляешь родное для тебя лицо с самыми жадными губами, аккуратным носом и хищным прищуром в карих глазах. Ты открываешь рот, возможно, желая прошептать что-то невообразимо колкое, чтобы я немедленно отстал от тебя и ушел вон сейчас же, но из него не вылетает ни звука. И я сам не осознаю, когда успеваю протолкнуть в него указательный палец. Прохожусь им по нижним зубам, и ты замираешь обескураженно. Видимо, ты совсем не ожидала, что я могу зайти так далеко. Но ведь хотела. - Нужно быть слепым, чтобы не заметить, чего и кого ты хочешь, Рюджин. Зачем ты вышла за него? Разозлившись, ты бьешь локтем в мою грудь, отстраняешься и хмуришься, не прекращая смотреть на меня. - Разве тебе не плевать? Я видела ваши совместные фото с твоей барышней в новостном портале. Милая пара, - лживо улыбаешься, а невидимый яд так и сочится с уголков губ. - Ревнуешь к сорокалетней секретарше? - Не могу скрыть самодовольную ухмылку с лица. Уж прости. - Ты слишком много мнишь о себе, раз позволяешь даже предполагать такое. - Ты права, - услужливо делаю паузу, чтобы ты успела фыркнуть, - Права лишь в том, что мне плевать на штамп в твоем паспорте, потому что он не помешает забрать то, что я потерял, но верну, ведь оно принадлежит мне. - Бомгю, ты так и не повзрослел? Ты до сих пор не понял, что никто никому не принадлежит? Люди могут обладать тем, что им дорого, но не владеть этим. - Я очень рад, что ты прекрасно цитируешь Пауло Коэльо, но это никак не изменит мое намерение. Мне достаточно было встретить тебя в тот вечер в Токио, чтобы понять счастлив ли я. И если нет, то чего мне для этого не хватает. - Намекаешь на меня? Но разве можно назвать счастьем то, что было между нами? - Горько усмехаешься, и переводишь взгляд на мое левое ухо. - Шрам за ухом от осколков вазы, которую я разбила о твою голову, мой любимый. - А мой любимый тот, что на твоем колене. Хорошенько все-таки я тогда швырнул тебя в напольное зеркало, - действительно, помню так, будто это было вчера. - Ублюдок. - Истеричка. - Вау, а чего так слабо? - Саркастический полуоскал не сходит с твоего лица. Насмехаешься. - Ты так красочно умеешь оскорблять людей, я уж знаю. А сейчас... всего-лишь истеричка? Стареешь. - Умнею. - В уме считаю до десяти, пытаясь успокоиться и сделать вид, что ты нихера меня не задеваешь своими словами. - Что если я просто не хочу оскорблять тебя? Что если мое трепетное к тебе отношение не позволяет мне сделать это? Ты фыркаешь и отворачиваешь голову, игнорируя и намекая, что не хочешь продолжать диалог. Будто в одну секунду тебе все резко надоело. Будто ты устала от этого разговора и меня в целом. Из шкафчика, висевшего над раковиной, чуть левее от зеркала, достаешь какой-то тюбик, видимо, мазь. Опираешься тазом на раковину и поднимаешь подол белоснежного платья. Приспускаешь белый чулок на правой ноге и, открутив крышку тюбика и выдавив вязкую консистенцию на палец, начинаешь размазывать ее по ноге, которая, видимо, ныла от боли и усталости. Весь день на высоких каблуках. Делая вид, что совершенно не замечаешь, как я опускаю вмиг потемневшие глаза и еле слышно шиплю от увиденного. Я действительно собирался сегодня себя сдержать, чтобы не наброситься на тебя как самый голодный зверь, но и подумать не мог, что буду готов спустить в штаны от одного вида твоих стройных ног в белых чулках. Отворачиваюсь и, прикрыв глаза, снова в уме считаю до десяти, пытаясь думать о чем-то противном и нисколько не возбуждающем. Похороны голой бабушки. Похороны голой бабушки. Похороны голой... - Тебе бы лучше уйти отсюда, если кто-то заметит нас здесь, будет некрасиво. Да и Енджуну ни к чему об этом знать. - О чем "об этом"? - О нас. - О нас? - И снова не могу сдержать улыбку, которую ты, к счастью, не видишь. - Господи, не "о нас" в смысле нас вместе. А о тебе и мне, которые почему-то находились на пустующем этаже в закрытой ванне какой-то промежуток времени, достаточный для... - Ты замолкаешь, только сейчас понимая смысл того, что наговорила. - То есть подсознательно ты признаешь, что мы могли бы заниматься здесь чем-то, что ставит под сомнение твою верность мужу? - Подсознательно любой может подумать не то, что нужно, узнав обстоятельства. Например, если бы Енджун и одна из подружек невесты одновременно исчезли с праздника и не появлялись бы долго, даже я бы подумала, что это подозрительно и они наверняка уедини... Твоя речь прерывается в момент, когда в коридоре что-то громко шуршит, а после шумно бьется о стену. Звук чьих-то шагов приближается, как маты и громкие вздохи виновников гула. Ручка двери начинает судорожно дергаться, и ты панически уставляешься на меня. Затем чуть ли не со скоростью света поправляешь юбку и, сползая с раковины, толкаешь меня к ванне. Я понимаю, чего ты добиваешься, и подыгрываю. Залезаю в ванну и закрываю себя шторкой. Ты поправляешь ее, чтобы наверняка скрыть мое присутствие, и идешь открывать дверь. - Енджун, что случилось? Ты почему такой запыханный, и что с твоим... - Слышу, как ты прерываешься, и чувствую, что это не к добру. Проходит примерно секунда, прежде чем ты открываешь дверь шире и, увидев второго запыхавшегося, потрепанного, раскрасневшегося человека с опухшими от долгих терзаний губами, истошно выкрикиваешь на весь коридор: - Йеджи?!