Новое начало

Паразиты жалости к своим жертвам не знают. А если по-честному, то и знать-то не должны, это им попросту не нужно. Не жалеют же люди за плохую жизнь ту курицу, мясо которой съедят? Она бы умерла в любом случае. И нет, Мисс Фортуна, не пытайся даже давить невинным своим тоном на чувство, которого нет. Голос у тебя в голове не должны и не будут впечатлять все те жуткие вещи, про которые ты рассказываешь так, будто это обычное дело. …Ох, погоди. Так это и правда обычное дело для тебя? Святая наивность. Любит свою жуткую семью, считает, что отвратительный папа любит несчастную (и тоже всё более отвратительную с каждой новой деталью, невзначай оброненной ребёнком) маму. Посыпает блестками свою собственную жизнь и думает, что всё хорошо, что маме её только немного счастья и не хватает. Правда, паразит знает, что этот сверкающий сор настоящей пользы вовсе не приносит. «Счастья Мистеру Голосу!» Конечно, маленькая Мисс Фортуна и знать не могла, куда бросать свои блестяшки. И, естественно, ни одна из них не долетела ни до шерсти, ни до плаща, ни до рогов или черепа. «Эм… Спасибо», — твои блестки не значат и не стоят ничего, и уж тем более не смогут принести счастье (в отличие от моей игры, Мисс Фортуна), но всё равно… Спасибо. В каком-то отдаленном смысле приятно. Возможно, ему хочется поиграть с этим ребенком подольше. Поэтому пойдем, Мисс, и вернем твоё Вечное Счастье! Это будет так весело, правда? Возможно, даже веселее, чем был весь путь до этого. И паразиту действительно становится любопытно, что же будет дитя делать дальше. Он придумывает новые пути прямо на ходу, продолжая запланированный сюжет уже после его завершения, и такая неопределенность неожиданно начинает ему нравиться. А если такой поворот? А если рассказать про кузена-волка?.. Не надо сейчас про маму и кому она там что показывала. Давай-ка придумаем что получше. Чем дальше, тем чаще Морго думает, что такой жизни маленькая леди не заслуживает. Так же, как её саму не заслуживают её родители: паразит откашливается и мягко обходит неприятные, совсем недетские темы. Может быть, не будет она сегодня вспоминать про сок и чужих дяденек около мусорных баков? Про крайней мере, не при нём. Пусть повеселится немного, вздыхает паразит, отпуская её погулять по парку развлечений. Это не будет большой тратой времени. Мисс просит шарик, бессовестно делая невинное лицо. Паразит, честно говоря, не знает, что и думать… Но какая удача, что случайный порыв ветра — такой же, каким принесло билет, но не будем об очевидном — отвязал один из шариков, чтобы он точно к ней прилетел, правда, Мисс Фортуна? Конечно же, такой маленький подарок не имеет совершенно никакого смысла, она и без того ему доверяет. Но раз паразит уже решил, что она заслужила немного веселья перед своей окончательной смертью, то почему бы и нет. Морго нравится с маленькой Мисс играть. Шарик разрывается на куски красной резины. Паразит чувствует, как всё-таки расстроилась девочка и — неожиданно даже для себя — извиняется. Он сам уже успел подумать о том, как будет забавно смотреть на старательно держащую шарик Мисс. Может быть, потом бы они его отпустили. Доверие. Хорошее, важное слово и невероятно выгодное для паразита чувство. «Ты мне доверяешь, Мисс Фортуна?» Ему даже немного жаль, что игра подходит к своему финалу. Было весело, признает паразит. И даже, возможно, хочется задержаться на ещё пару-другую ходов. Разве он не придумает веселой цели? Разве не обрадуется «жертва» возможности (пожить) поиграть ещё немного? Морго знает, что убивать её окончательно — пока что, всего лишь пока что — не хочет. Как и отпускать в мир мертвецов и дальше по кругу. Не так быстро, по крайней мере. «Ага. Ты ведь в моей голове, а ей я доверяю». Конечно. В этом можно было и не сомневаться — ведь втираться в доверие, без лишней скромности, он умел, как ничто другое — однако всё равно приятно. И почти по-детски обидно, когда она убегает, не вспомнив про свои же слова. Морго готов скрипеть зубами, перетирая их в костяное крошево — глупое, глупое дитя всё-таки пошло за этим лисом. И вроде бы такое не в первый раз уже случается, и вроде бы можно было уже плюнуть и смириться, оставить, да только злость берет жуткая. Морго разочарован. Упускать Мисс Фортуну в его планы не входило никак. Морго зол — и со зла толкает её ветром в спину, прекрасно зная, что она, с такой-то неловкостью, обязательно упадет. Это неправильно, так поступать нельзя, и паразит знает, что ему будет неестественно жаль. Может быть, почти так же, как было жаль Мисс, когда порвался шарик. Морго знает, что она тогда расстроилась, но извиняться, как в тот раз, он уже не хотел. Будь у паразита настоящее лицо, слова бы он цедил сквозь зубы: ай-яй-яй, Мисс, как невежливо, как грубо вот так брать и убегать, бросая игру прямо перед самым её окончанием. Разве не интересно, каков будет её итог? Нет? Какая жалость. Потому что поздно уже, потому что мир перетерся и смешался с другим, потому что пора, наконец-то, встретиться им лично. Тук-тук, Мисс Фортуна, добро пожаловать в пустой дом. Но даже это лучше того места, где ты жила раньше, правда? Тук-тук, Мисс Фортуна, очень неприятно быть променянным на животное, особенно после всей той веселой игры. Чем Мистер Голос внезапно оказался хуже? «Я устала от того, что ты ведешь себя как хулиган!» Неужели? Кто ещё здесь настоящий хулиган, маленькая глупая леди. Появление лиса прерывает его (а перебивать-то нехорошо!). Морго мотает черепом, рычит и нечаянно роняет Мисс Фортуну на пол. Та ойкает, потирая ушибленное место, но смотрит вовсе не на паразита — на того, кто пришел её забрать по-настоящему. Ну уж нет. Морго точно знает, что рано ещё этому ребенку уходить. Просто так не пустит, а уж если по-другому и выйдет, так не пожалеет потраченных времени и усилий, вернет в её реальность, но с этим животным она не пойдёт. Слишком много дорог было пересечено, у них договор и много, очень много планов. Лис им не нужен. Лис глупый, лис опасный. Машет своей веточкой-посохом и думает, что это его убьет. Оно больше из себя выводит — надо же, какой зверек умный, надо же, какой храбрый! Только в расчет не берет, что паразит не только магией похвастать может, да и размеры явно не в пользу героя, и прямо сейчас он может просто взять надоедливого защитника в когти, раздавить вместе с его веточкой. Но сначала пусть поломанный мирок вывернется, затрещит и выплюнет лишнюю деталь, не для глаз которой это зрелище будет. Мисс лису всё ещё доверяет — так, как не доверяет больше паразиту, нагло забыв про все сделки. Вряд ли ей понравится очевидный итог происходящего. Да, не стоит на такое смотреть детям. Тем более таким, как Мисс Фортуна — она и без того достаточно натерпелась. Пускай отправляется домой, пускай побудет подальше от опасной схватки. Лишние глаза Морго не нужны. А гадкий, мерзкий лис, кажется, растерялся. Не ожидал, что паразит так просто выкинет ребёнка из игры — глупое, глупое животное. И опасное. А посох-то он опустил, сжал в своих отвратных когтистых лапках — и что такого в мерзком звере нашла маленькая мисс? Взмахом костяной руки монстр выбивает из чужой лапы посох. Тот приземляется на пол, с противным звоном касаясь дешёвого паркета. Скелет заметно морщится — от присутствия этой безделушки начинает кружиться голова. С наслаждением Морго наступает на сверкающий кристалл, с наслаждением слышит, как треклятая блестяшка крошится под внушительным весом копыт. Так и не сумевший достигнуть своего полного потенциала, не ставший смертельным оружием, посох теряет жалкие остатки энергии. Медленно гаснет голубоватый свет, растворяясь в воздухе — слишком непривычен такой светлой энергии мир духов, слишком удушающа красноватая затхлость здешнего воздуха. А лис-то, судя по всему, в ужасе. Отступает назад, шаря в своей мерзкой сумочке — явно ищет способ сбежать, да поскорее. Опасное животное, мерзкое животное — стоит прямо здесь, шарит своими голубыми глазами по интерьеру, пытается найти выход из ситуации. Да только вот, представь себе, рыжий комок шерсти, отсюда ты уже не уйдёшь. Никогда. Морго улыбается. Улыбается широко и злобно, распахивая челюсти — и в мраке, находящимся за нелепым черепом, проглядывается настоящая сущность создания. Хаос. Хаотичные ощущения, безумие, болезненное отсутствие смысла — вот чем является создание «того мира». И Бенджамин, чёртов лис, это понимает. Голос зол. Куда злее, чем он когда-либо до этого был. Секунда — и длинные, чёрные когти чудовища уже вонзаются в чужую шкуру. Уже раздаётся сдавленный звериный плач, переходящий в тихое тявканье — приятное ощущение плоти, разрывающейся прямо под руками, отдаётся приятной дрожью во всём теле. Чужая шкура быстро пропитывается кровью, что, потоками стекая из свежих ран, заливает лапы Морго. Цепляясь посильнее, делая — абсолютно бесполезный для такого существа, как Голос — глубокий вдох, кукловод медленно разводит руки в разные стороны. Ещё больше визгов, ещё больше крови. Вы когда-нибудь спускали со зверя шкуру? Когда-нибудь ощущали, как под острым ножом разрывается плоть — как кровь стекает вниз, собираясь в тёплую лужу? Знаете ли вы вкус шерсти на зубах? Можете ли представить, с каким нечеловеческим {вау} остервенением Мистер Голос свершал смертоубийство? Мерзкий лис попортил ему так много крови, это отвратительное животное испортило прекрасно продуманную игру, эта шавка посмела забрать у Морго маленькую леди. А ведь ей так, ох, так нравилась игра! «Ты счастлива, Мисс Фортуна?» На вопрос она ответила робким отказом. Несчастна. Несчастна и забыта своими </i>ужасными</i> родителями, своим ужасным миром, своей ужасной судьбой. Юная Мисс заслуживает лучшего. А рыжая зверюга заслуживает смерти. Кровь на когтях, кровь на копытах, капли её на плаще да мохнатом теле — плохо, оттуда не стряхнёшь так просто — и, он уверен, красная россыпь имеется и на черепе, прежде белом. Отвратительно, но, в каком-то смысле, подходяще такому же красному воздуху. Монстр инстинктивно отряхивается, мотая головой, отступает от растерзанного мяса и вытирает копыта о бурую землю, монстру ещё в свет выходить. Пусть и невидимкой, пусть и голосом из ниоткуда, но ему не хочется чувствовать засохшую, слипшуюся шерсть, которую только попробуй растереть и стряхнуть: только запачкаешь вдобавок ко всему пальцы. У него нет желания марать себя ещё больше, пряча то разорванное, вывороченное, что когда-то ходило единым целым на двух звериных лапах. Да и не заслуживает даже таких последних почестей наглое, вертвлявое животное, которое доставило столько проблем, и от которого так поразительно легко оказалось избавиться. Право слово, если бы он мог сделать это раньше… Пусть лис гниёт-сгорает здесь, вместе с обломками своего посоха. Монстра не волнует, что будет с ним дальше, у монстра осталось ещё множество важных дел в воображаемом (а пока что, быть может, и вполне ощутимом — как будто в месте без логики существуют метафоры) списке, пока маленькая леди спит в своём доме так, будто ничего никогда не случалось. Спонтанная мысль обернулась неплохим на первый взгляд планом: ещё живущую душу не заберут, права не имеют. Убивать ребёнка никто не станет… Кроме, конечно, жутких существ из другого мира, питающихся чужими душами. А ему всего-то нужно обзавестись человеческой внешностью да хорошей историей; и уж с последним проблем точно не будет. Над городом кружит слишком большое для такой местности вороньё. Птицы опускаются на карнизы, будто разглядывая людей, стучатся в окна домов. Рассевшихся по спинкам скамеек сгоняют с возмущённым карканьем люди — птицы отвечают им тем же и возвращаются на прежние места. Одна такая задержалась у домика на окраине: посмотрела в окно на мерно вздымающееся одеяло в цветастой детской комнате, поклевала бумажку с плохим рисунком и осталась, нахохлившись, сидеть на ветке. Искать кого-то удобного сложно, сложнее, чем игрушку, слишком много на сей раз требований. Точно не ребёнок, точно не старик (ему же хочется продержаться в этом мире больше десятка лет?), совершенно точно не тот, у кого есть семья и множество надоедливых родственников. И, желательно не тот странный индивид маргинального вида в лохмотьях, ночевавший на лавочке в парке и заросший настолько, что даже лица не разглядеть. Ворона посмотрела на него, наклонив голову, да так и оставила, лишь перепугав напоследок хлопаньем крыльев. Не её забота. Тем более, что она замечает-чувствует, как из открытого окна в доме с тусклым светом солёной волной плещет слезливое отчаяние и какой-то пугающий холодок. Ну как не удержаться и не заглянуть, когда практически приглашают? Вот и ворона не может, прыгает по пыльному подоконнику, отшвыривает лапкой вывалившийся из тарелки-пепельницы окурок (фу, какая гадость) и робко заглядывает в комнату. Комната — кухня — хорошая: пыльная, грязная, но добротно обставленная (по крайней мере, ворона не чует здесь мертвечины, запах которой стоял в доме у Мисс Фортуны). А за столом человек в маске сидит перед вывороченной домашней аптечкой и безуспешно пытается вручную достать пробку из бутылки дешёвого алкоголя. Ну хоть бы штопор взял, как-то устало думает ворона. — Э, а ну-ка кыш! Птица со скепсисом косит красным глазом на вялую попытку её прогнать. Серьёзно? Нет, не серьёзно: человек как-то очень быстро сдаётся, тяжело вздыхает, бессильно машет рукой и плюхается обратно на стул. Ворона, любопытничая, перескакивает с подоконника на стол. Под маской не видно — зачем вообще носить её наедине с самим собой? — но неизвестный не слишком стар, немного худ и, несмотря на скрюченную в неестественную дугу спину, вроде как не болен. Последить бы за ним ещё пару дней, разузнать обстановку, но времени столько попросту нет. Но выглядит занятно, очень занятно и явно лучше того индивида на скамеечке. Этот сейчас согласится на что угодно, подсказывает чутьё. Второго такого удобного может не найтись, да и страдать муками выбора сейчас — последнее дело. — Уйди, — совсем вяло, просяще. Ворона смотрит задумчиво ещё с секунду и человек замирает, ошалело уставившись куда-то в сторону раковины. Хочет он немного: всего-то исчезнуть с лица Земли, так, будто его никогда не существовало. Голос в голове довольно отвечает, что может такое устроить. И даже без всяких игр. *** Паразит, в несколько раз от своих привычных размахов будто ужатый, лежит на чём-то неприятно холодном и медленно дышит. Надо не забывать про дыхание. Тело — ворох тряпья, конечности — какие-то жалкие, едва шевелящиеся макаронины, слишком длинные и тонкие для маленького, будто усохшего туловища. Щекой и ухом (иметь уши очень странно) он чувствует крошки на полу кухни. Свободным ухом он слышит цоканье по плитке и, время от времени, звенящие удары. Не улетела ворона, видать. Хорошо. Теперь надо поднять себя. Каким-то образом: он кое-как собирает трясущиеся руки в более управляемое положение и упирается ладонями в плитку. Щели и крошки неприятно колют кожу. Только тогда Морго понимает, что нужно открыть глаза — у него есть веки, они опущены, надо поднять и не забыть о том, что надо моргать — потому что вслепую шариться, конечно, весело, но ему не до этого. Первым делом он видит расплывчатые круги, и только затем — свои собственные руки. Суховатые, с длинными пальцами и тёплые-тёплые, потому что слишком заметна разница с холодным кафелем. Непривычно. Короткими ногтями нельзя вцепиться в пластиковую столешницу намертво, чтобы поднять себя на тонкие ноги-ходули. Морго шипит сквозь зубы на покрасневшие подушечки пальцев и хватается за край стола. На этот раз встать, пусть и пошатнувшись, не занимает особых усилий, и он наконец-то может оглядеть дом — теперь, видимо, свой собственный — с высоты человеческого роста, хозяйским жестом положив руки на бока. Ворона взлетает на подоконник и хрипло каркает. Лучше б уже полетала над окрестностями, вздохнул Морго (почти вовремя вспомнил) под суетливое хлопанье крыльев. Молодец, ворона. А теперь к делу — где же здесь ближайшее зеркало? А впрочем, хватит и отражения в застеклённом шкафчике, откуда глядит очень уставшее и совершенно неподходящее лицо. Морго с усилием кривится, непривычный к живому лицу, а отражение повторяет и продолжает, едва не разрывая пошедшую буграми кожу. Нос хрустит хрящами, меняя свою форму, а следом и рот растягивается в почти неестественно широкой улыбке, показав ровные зубы. Паразит довольно щурит сверкнувшие красным глаза. Теперь пора на поиск документов, пока ещё можно так сильно играться с материей. А потом у него будет много-много дел, прежде чем выйти на улицу: посмотреть дом, обустроиться, прибраться, в конце концов! Количество крошек на полу и пыли по углам было просто нестерпимым. Он недовольно отряхивает одежду и только морщится, слыша, как падает на пол прицепившийся к ткани мелкий мусор. Когда он уже круто, по-деловому разворачивается, обходя стол, под ногой что-то хрустит и впивается в стопу острым краем. Маска. Грязно-белая, с уродливой карикатурной улыбкой и наверняка неудобными прорезями для глаз: одна из тех, которую носили практически все люди, быть может, за исключением детей и тех, кому нечего скрывать. Именно она, брезгливо поднятая двумя пальцами, первой отправляется в мусорное ведро. А уже следом за ней летит неоткрытая бутылка алкоголя.