Только для тебя, ублюдок

— Помнишь, как мы тут в первый раз? — Микки с самодовольной ухмылкой окинул взглядом стадион. Солнечный свет заливал серые трибуны, отчего те будто блестели и переливались. Смотреть на это было невозможно, поэтому Йен то и дело отводил взгляд то на стоящего справа Милковича, то на забор. Впервые они пришли сюда, когда Микки выпустили из тюрьмы. Тогда он не понимал, в какой пиздец ввязывается, заводя дружбу с одним из Милковичей. Ему казалось это все глупой шуткой и наваждением — эти подростковые чувства, фейерверком вспыхнувшие в его груди. Микки, тогда еще будучи взъерошенным южным гопником, ворующим шоколадные батончики и трясущийся от вида своего отца, чудился ему чуть ли не богом. Его вечно хитрые глаза, еле заметная ухмылка, время от времени сменяющаяся на оскал. Сколько времени прошло с тех пор, как из парня, отдаленно напоминавшего подранного кота, Милкович превратился в того, кто он есть сейчас? — Чего задумался, рыжий лобок? — Микки проткнул банку с пивом и прижал холодную поверхность к шершавым пухлым губам. Йен невольно облизнулся и, обхватив пальцами турникет, подтянулся. Он повис, сверху вниз смотря на парня. Тот продолжал жадно глотать пиво. Оно стекало по его губам и капало на черную футболку. Блядский Милкович снова украл одежду. — Вспоминал, сколько всего было на этом ебаном стадионе, — Галлагер выудил тонкими пальцами сигарету из полупустой пачки и закурил, выпуская тяжелые клубы дыма вверх. Они оседали на асфальт. — Я че позвал-то в такую рань, — Микки оказался слишком близко, и у Йена заныл живот то ли от голода, то ли оттого, что Милкович почти гладил его по спине. — У меня к тебе дело есть. Только бля, сначала дослушай, потом говори, понял епта? Эта манера говорить никогда не раздражала Галлагера. Он блять готов был часами слушать нескончаемый поток матов, срывающихся с губ Микки. А потом самому срывать с него одежду, оставляя на бледном теле багровые засосы. — Короче, — Мик откинул пустую банку, пошарился в карманах и достал маленькую черную коробочку. — Мне ваще похуй, что подумает твоя ебанутая семейка. Я и живу-то с ними потому, что мне бля жить негде. Но я тут подумал… — Ого, ты думать умеешь, — не сдержался рыжий. Микки замер в недоумении. Кончики его губ дернулись, и парень прошипел: — Я же просил бля, сука, ебаный ты нахуй! — Да ладно-ладно, умерь свой пыл, бледная задница, продолжай. — Сука ты, Галлагер. Ты бля выйдешь за меня? Где-то вдалеке залаяли собаки. Наверное очередной несостоявшийся вор залез в чье-то окно в попытке украсть дурь или бабло. Микки бы усмехнулся и крикнул: «Лошара», но сейчас он стоял молча, напряженно смотря на Галлагера. Непонятно, услышал ли вопрос рыжий. Может, стоит повторить? Милкович вгляделся в лицо Йена. Его зрачки бегали с невероятной скоростью, словно на асфальте был ответ. — А, ебать. Я чет проголодался, — Микки засуетился и сунул коробочку обратно в карман. — Тут неподалеку есть магазинчик. Можно разъебашить там автомат с чипсами или украсть пару бутылок пива. — Ты это блять серьезно? — Йен ошарашенно посмотрел на парня. — Ну, а хули? За такое не поймают, Галлагер. Или зассал? В одно мгновение рыжий обхватил лицо Милковича пальцами, с силой оттягивая кожу и царапая ее. Он жадно лизал губы Микки, словно изголодавшийся волк, касался языком его зубов и десен, кусал и мычал. Йен как будто обезумел: его руки в каком-то неистовом беспокойстве носились по телу Микки, сжимая его торс и бедра, оставляя на коже красные пятна и синяки. — Сука Галлагер! — Мик пришел в себя и оттолкнул дрожащего парня. — Охуел совсем, рыжий лобок? Йен и вправду охуел. В его глазах читались безумие и страсть. — Сосаться вздумал. Это для пидоров бля, понял? А я тебе не пидорас, сука, я тебя бля просто люблю. Микки с ноткой раздражения смотрел на рыжего. Тот был весь красный и тяжело дышал. — Да, — с трудом проговорил Галлагер. Милкович хотел было спросить, что Йен имел ввиду, но какая нахуй разница? Вообще поебать. — Иди сюда, мокрая ты крыса, — темноволосый обхватил рыжего за шею и прижал к груди. Парня все еще колотило, а Микки думал лишь об одном — нужно уезжать. Уезжать не для того, чтобы сбежать от закона или ебанутых Галлагеров. Нет. Уезжать, чтобы увезти подальше этого рыжего пидора. Увезти блядские глаза, которые с прищуром выискивают его в толпе. Увезти самые блять сладкие губы, оставляющие отметины на его теле. Мик и подумать раньше не мог, что губы могут иметь вкус. Увезти его блять веснушки. Подальше от всех. От ебанного гетто, где живут ебанные Галлагеры. От ебанных людей. Увести своего ебанного рыжего Йена, которого он блять всем сердцем, сбивая до крови костяшки, любил. Любил. Какое до одури странное слово. Но должно ли оно волновать Микки? Да схуяли? Он же не какой-то там пидор, а настоящий южный гопник. — Идем бля. Совсем замерз, — Милкович покрепче обнял Йена. Настоящий южный гопник, готовый отдать все за веснушки Галлагера. Своего Галлагера.