Хината убирает последний волейбольный мяч в корзину и в тот же момент широко зевает, не успев прикрыть рот рукой. В уголках его глаз скапливаются маленькие капельки влаги и он спешит вытереть их внутренней стороной ладони, чтобы хоть немного избавиться от неприятного жжения.
Сейчас он мог быть дома, валяться под огромным мягким пледом и смотреть мультики вместе с Нацу, но по собственной глупости, не иначе, решил остаться, чтобы помочь Ойкаве. И немного потянуть время, ибо ему не очень-то хочется ударяться в еще большую тоску от вида своей неприбранной комнаты (с осознанием, что нужно еще и сделать уборку).
Вместо привычной суеты, в спортзале стоит тишина, что вполне нормально, ведь их сокомандники давно разошлись по домам. И это определенно самый большой плюс, но не в том, что они наедине, конечно же.
Хината быстро мотает головой в попытке отогнать странные мысли, отчего челка лезет ему в глаза и щекочет нос. Он понимает, что это абсолютно ненормально, и в последнее время с неким отвращением замечает за собой, что и правда стал часто думать об Ойкаве и посматривать на него.
Иногда, когда он отрывается от разглядывания своих кед, взгляд сразу переводится на него, мило болтающего с небольшой группой девушек. И от этого, на самом деле, противно немного, поэтому Хината каждый раз лишь завистливо вздыхает и отворачивается в попытке унять глухое раздражение. Которое, впрочем, накатывает с новой силой, когда он слышит, как одна из них щебечет что-то вроде: «Ой, а не хочешь погулять с нами? Обещаю, тебе понравится, милый!».
У него нет никакого права останавливать его или как-то вмешиваться, и чувствовать себя неприятно — тоже. Как-никак, Тоору ни коим образом не принадлежит ему, и он имеет полное право гулять с кем хочет. Но Хината не может остановить свое сердце и какие-то странные чувства внутри, когда Ойкава ловит его взгляд на себе и зачем-то смотрит в ответ, мягко улыбаясь, а затем подмигивает и машет рукой так, чтобы только ему было видно — он готов поклясться, в подобные моменты ему больше всего хочется умереть от смущения. Шоё прячет свое лицо за сумкой и тяжело вздыхает, мысленно пытаясь хоть как-то себя успокоить. Но у него не выходит.
Прямо как сейчас, когда Тоору убирает инвентарь, одновременно пытаясь разговаривать с ним. Он несильно вдается в детали разговора, отвечая размытыми фразами. Потому что внимание Хинаты скорее приковано больше к самому Ойкаве, к его движениям, к его… к его всему. Тому, как он сосредоточен, как немного прищуривается, когда осматривает зал, как смотрит на него немного озорным взглядом, как поправляет челку, как он… Шоё засматривается на всё.
Он никогда не признается, но ему безумно нравится проводить с Ойкавой свое свободное время, переписываться ночью, болтать по телефону, вместе гулять, оставаться на вечерние тренировки и идти домой. Нравится ощущать себя важным — и это как-то льстит даже. В конце-концов, Хината просто хочет надеяться, что все эти привилегии действительно доступны только ему.
Шоё, слишком погруженный в себя и свои мысли, вздрагивает, когда его ушей достигает тихая музыка, и только после этого он окончательно приходит в чувства.
— Так веселее убираться, — Тоору кладет телефон динамиком вверх и осматривает спортзал еще раз, а потом чему-то усмехается. — Нам… Мне, точнее, надо еще в раздевалке убраться. Чиби-чан, ты ведь не обязан мне помогать, знаешь?
— Но я остался, чтобы тебе помочь, если что! — искренне по-детски дуется в ответ он, забавно хмурясь. — И… и вообще… вообще!
— Да? — Ойкава кладет подбородок на сложенные руки, опираясь на швабру, и лукаво смотрит на него. Усмешка сама рисуется на губах, как легчайший мазок акварели по альбомному листу.
— Вообще дай ее сюда! Я… помогу!
Хината видит, как сужаются зрачки Ойкавы от удивления, когда он делает пару шагов вперед, чтобы выхватить эту неугодную швабру, раз уж Тоору сам не может подать её. Хината делает еще шаг: Ойкава становится все ближе и ближе, нога в который раз соприкасается с полом, но он перестает чувствовать свое тело, пространство вокруг себя и хоть что-то материальное — его заносит вперед, и Шоё беспомощно зажмуривается, уже мысленно приготовившись к падению…
Однако все, что ему удается почувствовать — это тепло. И, к тому же, не его. Возможно, именно такой на самом деле обморок. Хината не уверен, поэтому он осторожно открывает сначала один глаз, потом другой. Но, вместо пола, видит перед собой удивленное и чем-то взволнованное лицо Тоору.
Шоё определенно не знает, как ему надо вести себя в этот момент: не то чтобы для таких ситуаций существует какая-то инструкция, но он однозначно чувствует себя потерянно и смущенно.
— Чиби-чан, ты как? Тебе плохо? — он слышит обеспокоенный голос Ойкавы, словно сквозь вату. Ему почему-то становится невыносимо жарко: во рту сухо и щеки невероятно горят — до такой степени, что начинают неприятно жечь. Хината шумно выдыхает и пытается освободиться, но ничего не получается — потому что Ойкава в ответ только сильнее прижимает к себе. — Эй?
— Я в порядке, — уклончиво отвечает Хината и делает новое усилие, чтобы освободиться, упираясь ладонями о его грудь. Вывернуться из рук Ойкавы можно разве что сломав себе ребра, но жутче всего, что он и не против. — Просто голова закружилась.
Ойкава прищуривается и Хината понимает, что тот не купился на эту очевидную ложь.
— Чиби… — он осекается и замолкает, тут же исправляясь: — Шоё. Ты же знаешь, что можешь поделиться со мной своими проблемами, — серьезно говорит Ойкава, и в его голосе не остается привычных кокетливых ноток, что заставляет немного напрячься. Тоору ощутимее сжимает его руку в своей и долго и пристально смотрит ему в глаза. У Шоё сводит в груди, потому что этот жест значит слишком много — его смысл распирает воздух, смыслу тесно между их переплетенных пальцев и этого достаточно, чтобы он начал задыхаться. — Ты не доверяешь мне?
Хината отрицательно качает головой. Ох, если бы дело было только в этом.
— Конечно же доверяю, Ойкава-семпай, — отвечает он необычайно спокойным голосом, и следующая пауза — вечность, лопающаяся, как мыльный пузырь, стоит ему изобразить подобие улыбки. — Спасибо за беспокойство, но все правда хорошо!
Тоору тяжело вздыхает, видимо, уже не надеясь получить честный ответ. Шоё же просто очень благодарен за то, что он не выпытывает из него причины его странного поведения. Потому что его и без того с головой захлестывает чувство стыда — как густая, мерзкая субстанция, облепляющая кости и тянущая вниз.
— Кстати, — вдруг говорит он неожиданно бодрым голосом, что заставляет Хинату насторожиться. — То, как мы сейчас стоим… Это идеальная позиция для танца.
Ойкава обворожительно улыбается, а Хината в ответ смотрит удивленно и пару раз моргает, прежде чем до него доходит.
— Ну нет.
— Почему же так категорично, Чиби-чан? — дразняще произносит он, будто специально растягивая слова невозможно сладким голосом, отчего Шоё чувствует, как у него замирает сердце. — Ты что, не умеешь?
Шоё упрямо отводит взгляд, и Тоору понимает, что попал в точку. Каждая его такая реакция — бесценна и абсолютно очаровательна, из-за чего он с трудом может сдержать слезы умиления и рвущийся наружу смех, поэтому прячет свое лицо в чужом плече.
— Н-ну и что с того? — бормочет Хината дрожащим от смущения голосом, стараясь не шевелиться, чтобы Ойкава ненароком не отстранился.
Будет ужасно, если семпай увидит его позорно красные щеки, но он ничего не может поделать: такая близость действительно заставляет его сильнее нервничать, пусть у него и в мыслях нет оттолкнуть Ойкаву.
— Просто это очень мило. — Он резко поднимает голову, тут же натыкаясь на чем-то сконфуженное лицо Хинаты, но решает не дразнить его еще больше, а с прежним энтузиазмом продолжает: — Знаешь, я ведь могу тебя научить!
— Ойкава-семпай.
— Один танец, Чиби-чан. Давай, моя любимая песня начинается!
Хината смотрит на него с сомнением пару секунд, силясь прочитать в его глазах какие-то неизвестные намерения. А затем бесшумно и рвано выдыхает, понимая, что терять ему нечего. С этими мыслями Шоё робко кладет руку Ойкаве на плечо, а тот обнимает его за талию и слегка сжимает вложенную в его руку миниатюрную ладошку. И делает первый шаг, полностью взяв на себя инициативу вести танец.
Ойкава старается двигаться настолько медленно, насколько это возможно, чтобы Шоё успевал заучивать движения. Хината утыкается взглядом в пол, внимательно следя за каждым шагом партнёра. Сейчас у него приоритете — не наступить на чужую ногу и не испортить всю эту волшебную атмосферу. Но делает он это еще и потому, что не хочет смотреть Ойкаве в глаза. Это слишком сильно смущает.
Заметно, что танцы и правда для него в новинку: Хината двигается несколько скованно и неуверенно, продолжая судорожно наблюдать за ногами, словно боясь обо что-то запнуться. Поэтому танец становится ещё медленнее, чем был до этого.
— Не смотри вниз. — Обжигающее дыхание и шепот почти рядом с ухом, заставляющие его чуть ли не задохнуться. Хината вздрагивает от случайного и едва ощутимого прикосновения губ к виску, и когда, наконец, находит в себе силы оторвать взгляд от пола, то встречается со взглядом Тоору. Губы Хинаты трогает улыбка, которая расползается на его лице всеми оттенками глупости и влюбленности, и Ойкава просто не может не улыбнуться в ответ.
Know that you're right
And know that I'm wrong
Движение в едином ритме, который дает возможность ощутить биение чужого пульса, разворачиваясь и продолжая вальсировать. Они кружатся по пустому залу, и в мягком полумраке кажется, что время в этом месте ненадолго остановилось. Но лишь настолько, сколько необходимо танцу.
I think that I messed up
I think that I'm off
Танцевать глядя друг другу в глаза — не так уж смущающе, как можно было подумать вначале.
Тоору неотрывно смотрит на Шоё, у которого взгляд — добрый и светлый, лицо — овальное, нежное, почти полностью усыпанное веснушками, губы — чуть обветренные и пунцовые, на щеках — очаровательные ямочки, за которые он готов отдать пол-жизни как минимум, торчащие во все стороны мягкие рыжие волосы и глаза походящие на два озера, в которые Бог уронил кусочки чистого янтаря.
And what can I do, I do, I do?
I know it's over
Совершенно асинхронное дыхание, полная тишина — только мелодия, которая льется из проигрывателя, и легкий шорох переступающих по полу ног.
Cause I lost the game, I can't get lower
Caused you pain, it's taking over
Ойкава слабо скалится. Эта песня — словно пощечина, оставляющая красный саднящий след на щеке, которая каким-то странным образом находит отклик во всем, что происходит с ним в последнее время.
Lost the game, I can't get lower
Lost the game, lost the game, the game, the game
Они делают еще один квадрат и Тоору неожиданно откидывает Шоё назад, придерживая его за поясницу. Несложный пируэт, но для неподготовленного Хинаты тот оказывается слишком резким, поэтому он, из-за страха упасть, хватается за чужую шею, обвивая ее руками. Шоё смотрит на него, ошалело моргая, и Ойкава чувствует, как чужое сбитое дыхание смешивается с его собственным, жаром распространяется по всему телу и оседает легким электрическим разрядом на кончиках пальцев. Он неуверенно наклоняется к нему до мягкого соприкосновения лбами и заглядывает в глаза, в которых может увидеть целую вселенную.
Песня в проигрывателе заканчивается, и Тоору даже не хочется нарушать наступившую тишину, потому что его сердце и без того обо всем слишком громко кричит.
Ойкава смеется силам гравитации в лицо: глупая физика здесь не работает — его к Хинате тянет вопреки всем законам природы. Он капитулирует окончательно, давая остаткам здравого смысла догореть вместе с последними сантиметрами, которые могли бы спасти и поддается вперед: падает прямиком в бездну и растворяется в бесконечности, вдыхая полной грудью звездную пыль. Чтобы в конце взорваться тысячью фейерверков, после которых — яркие искры, которые сыпятся, сыпятся, сыпятся, падая голубыми всполохами прямо ему на голову, и вновь зажигают мертвый космос под его ребрами.
Все вокруг меркнет и больше не имеет для него никакого значения, потому что весь мир здесь — прямо в его руках.
И именно в этот момент для Ойкавы настает его собственный game over.
