Квартира

— Целитель Хоккинг сказал мне, что нужно будет время от времени беседовать с Люциусом, — рассказывала Нарцисса. — Нужно, чтобы на смену старым принципам, которые вбил Лорд, пришли новые. — Ты ему будешь объяснять, что хорошо, а что плохо? — не понял я. — Нет. Скорее, показывать эмоциональную сторону. Как нам с тобой больно смотреть на него такого, как мы хотим, чтобы он выздоровел, и как мы его любим. Нарцисса отвернулась к цветному витражу в холле больницы. Сердце сжималось, когда я смотрел на нее: какими бы сложными ни были отношения родителей, они всегда оставались близкими людьми, и теперь Нарциссе было очень тяжело видеть отца оторванным от реальности. — Ты бы зашел к нему, — наконец, произнесла она. — Тем более, ты скоро уезжаешь. Я кивнул. Видеть отца не то чтобы не хотелось — я скорее боялся окончательно в нем разочароваться, но, тем не менее, я встал и пошел в сторону палаты. Дверь была приоткрыта. Изнутри доносился тихий голос мистера Хоккинга, который что-то разъяснял отцу. Я уже почти собрался с духом, чтобы войти, как с той стороны послышались шаги. — А, мистер Малфой! — добродушно поприветствовал меня целитель. — Рад вас видеть. Вы хотели навестить больного? — Да. Вы не могли бы мне рассказать, как он? — Я рассчитывал на худшее, — поделился Хоккинг. — Когда вы меня вызвали, я принял вспышку ярости за усугубление болезни, но, похоже, это был всего лишь протест организма. Люциус легко поддается лечению — прошло-то всего несколько дней, но он уже стал значительно спокойнее. Не переживайте, мы поставим его на ноги, в душевном плане, естественно. — В каком смысле «протест организма»? — переспросил я. — У меня складывается впечатление, что... Как бы вам объяснить... — мистер Хоккинг задумчиво нахмурился. — Видите ли, Азкабан очень пагубно влияет на человеческую душу. Сами понимаете — дементоры... Но организм заключенных борется с вторжением, как может — пытается сам себя подлатать, если хотите. Так вот, я склоняюсь к мнению, что состояние вашего отца — это всего лишь далеко зашедшая самозащита. А это исправить намного проще, чем серьезный душевный дисбаланс. Я медленно кивнул. — В таком случае, его стремление защищать Лорда — это... — Стремление доказать себе, что он не такой плохой, как все думают, — за меня договорил Хоккинг. — Ведь виновному человеку в Азкабане всегда приходится тяжелее, чем невиновному. — Подождите... Он пытался доказать себе, что невиновен? — Да. И успешно, я вам скажу. Впрочем, это довольно эффективная стратегия, потому что иначе дементоры почувствовали бы в нем жертву, и он пострадал бы куда больше, чем сейчас. — То есть он уверен, что поступал правильно, когда подчинялся Лорду, — резюмировал я и мрачно хмыкнул. — Вот мы и вернулись к началу. — Не беспокойтесь, наши специалисты вполне способны раскрыть перед Люциусом настоящую картину мира. Ему будет тяжело осознать, что он убийца, но с вашей поддержкой он справится с чувством вины — я уверен. — Это радует, — я с облегчением вздохнул. — Так мне можно его увидеть? — Да, конечно. Только ненадолго — ему нужно отдохнуть после лечения. — Спасибо, мистер Хоккинг. — Рад помочь. Он напоследок улыбнулся и скрылся в палате следующего больного. Я выпрямился, набираясь храбрости, и зашел к отцу. Он сидел на кровати, упершись локтями в колени и сцепив пальцы в замок. Вид у него был задумчивый и хмурый, но вполне спокойный. — Привет, — хрипло поздоровался я, едва переступив порог. — Здравствуй. Он поднял голову и криво усмехнулся. Я чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, сесть мне на стул для посетителей или остаться стоять у двери. — Проходи, — отец решил за меня, — для таких, как ты, здесь есть подобие стула. Я сел, еле-еле сдерживая желание засунуть ладони поглубже в карманы. — Как ты себя чувствуешь? — Нормально. Некоторое время мы молчали. Он изучал свои пальцы, а я — его лицо. Не знаю, что эти целители с ним делают, но это явно идет ему на пользу. — Я еще помню, — вдруг произнес он, с легкой усмешкой показывая на свое лицо. Мои щеки залила краска. — Прости, я не должен был. Он не ответил, только презрительно скривил губы — показывая, что не верит в мое раскаяние. — Я уезжаю на стажировку. — Нарцисса говорила. — Во Францию. На полтора месяца. — И это я тоже знаю. — Тебе что, совсем не интересно, что происходит в моей жизни?! — возмутился я. — А тебя разве моя интересует? — парировал он. — Интересует. Возмущение испарилось, и я внезапно почувствовал огромную усталость, которая давила на меня все это время. — Мне действительно не все равно, — тихо проговорил я, — я очень хочу, чтобы ты поправился. Я не смотрел на него, а он не отвечал, но в его молчании сквозило легкое недоумение. Он будто спрашивал: «Неужели тебе не плевать?» — Ты помнишь, как все было до Азкабана? — продолжил я, теперь уже сверля его полным боли взглядом. — Помнишь? Мы были семьей. Настоящей семьей, понимаешь? Я оборвал сам себя, не сказал самого главного: я хочу, чтобы все было, как прежде. Но по тому, как отец наклонил голову и прищурился, изучая мой взгляд, я понял: он и сам догадался, что я имел в виду. Я резко встал, почувствовал, что еще секунда — и я бы просто бросился его обнимать, как после Азкабана, потому что в его глазах я увидел отголосок счастливого прошлого. Не хотелось рушить хрупкое взаимопонимание глупым порывом, который наверняка бы все испортил. У двери в палату я притормозил и обернулся, вновь наткнувшись на странный, не свойственный Люциусу взгляд. — Постарайся бороться, — попросил его я, — хотя бы ради Нарциссы — постарайся. Ей очень тяжело. Он никак не отреагировал, да я и не ждал. Тем не менее, та искра, что промелькнула в его взгляде, когда я заговорил о семье, поселила в моей душе надежду на лучшее. * * * В последние дни я почти не работал с мистером Грином — посещал подготовительные лекции, которые устраивали для будущих стажеров. Вначале я удивился: зачем эти лекции, если мы все равно скоро поедем во Францию и там будем слушать французских экспертов? Однако первая же лекция прояснила вопрос: среди двадцати юристов, которых отправляли в Париж, только несколько человек кое-что смыслили во французской правовой системе. «А наши, как всегда, не хотят выставлять себя дураками и давать лишний повод критиковать английское высшее образование», — сделал вывод я. В итоге на лекциях мне было скучно. Всюду лезть с ответами и самому себе напоминать Грейнджер не хотелось, поэтому я говорил, лишь когда меня спрашивали, в остальное время наблюдая за потугами моих горе-коллег. М-да, если эти получили диплом юриста, то наше образование и в самом деле в глубокой заднице. В четверг вместо уже ставшего привычным скучноватого господина к нам пришел Алэн. Я вопросительно приподнял бровь, но мгновенно оживился: почему-то я был уверен, что он не даст этим флоббер-червям, изображающим из себя специалистов, расслабиться. — Здравствуйте. Меня зовут Алэн Леблан, и меня, как единственного француза, работающего в Министерстве, попросили сегодня показать вам практическую сторону того, что вы уже изучили без меня, — бодро пояснил он. Скучно действительно не оказалось. Алэн не рассказывал прописных истин — наоборот, он описывал ситуацию и предлагал найти выход с точки зрения то французского, то английского права. Вот тут-то все и попухли, кроме меня и еще пары человек, у кого в голове нашлось подобие логического мышления. Я недоумевал: Алэн ведь не просил сыпать номерами статей! Он просто просил разъяснить, что по закону полагается в данной ситуации. А когда одна милая особа посоветовала заведомо административное правонарушение рассматривать в хозяйственном суде, Алэн вообще приложил геройское усилие, чтобы не рассмеяться. После лекции я задержался, чтобы поговорить с ним. — Драко, ты не обижайся, но... — он многозначительно приподнял брови, показывая, что такой безграмотности не ожидал. — Сам удивляюсь, как они вообще диплом получили? — в тон ему ответил я. — Кроме тебя тут соображают только Коннор и тот парнишка с задней парты. — Это я заметил еще до твоего прихода. Кстати, интересные ситуации, из твоей практики? — Не только из моей, но все из жизни. Иногда такое случается, что нарочно не придумаешь! — закивал он. — Точно. — Слушай, вообще-то я к вам не только ради лекции зашел. Эта стажировка — это ведь что-то вроде обмена опытом, ты же знаешь? — Да. — Так вот, один из ваших будущих лекторов — мой бывший куратор. Он попросил меня среди стажеров, вас, то есть, порекомендовать человека, который смог бы уделить пару часов в неделю студентам парижского юрфака. Рассказать им про английское право, предложить ситуации на разбор, как я сегодня. Я подумал про тебя, ты не против? — Но у меня не так много опыта. — А у меня много? Там будут первокурсники, ничего сложного. К тому же, ты ваш контингент видел? Я этих близко к студентам не подпущу. — Ну, если так... — Вот и славно. Тогда я отправляю твою фамилию. — Если что, я могу рассчитывать на твою помощь? — Конечно, никаких проблем. — Договорились. Стой, а со студентами на каком языке общаться? — А ты можешь и на французском? — Думаю, да. — Было бы здорово! Но это вы уже с моим куратором обсудите. Алэн махнул мне на прощание и свернул в нужный ему коридор. Надо же! Я буду вести занятия! * * * — Ты будешь вести занятия? Поттер сидел на ковре перед диваном и насмешливо смотрел на меня снизу вверх. — Вроде того. — Ты будешь злорадствовать и унижать глупых студентов? — Возможно, а... — Смотри, не переплюнь Снейпа. С другой стороны, надо же тебе иногда яд сцеживать. Я аж поперхнулся от возмущения и запустил в Поттера сладкой кукурузой, которую ел из пачки. — Я тебе не Снейп! Он тихо хихикал, одновременно пытаясь выбрать из волос остатки кукурузы. — Конечно, не Снейп. Ты намного симпатичнее. — Ты!.. Я хотел сказать что-нибудь возмущенное, но вышло только сжать губы, чтобы не рассмеяться сравнению. — Я не буду измываться над студентами, — наконец, твердо пообещал я. — А кто такой этот Алэн? Поттер подозрительно невинно смотрел на пачку кукурузы. — Жених Миллисенты. — Какой Миллисе... А, ее? Какой ужас! Он что, чокнутый? — Вообще-то, Милли стала очень симпатичной девушкой. — Правда? — Поттер недоверчиво прищурился. — Ну, тогда ладно. — Что «ладно»? — Ничего. Кстати, я сегодня был в... — Поттер. Что «ладно»? — не унимался я. — Да ничего, говорю же. Так вот, я... — Эй, я тебе не дам перескочить на другую тему. — Я не хочу обсуждать Булдстоуд. — Не Булдстоуд, а Булстроуд. Тогда кого хочешь обсудить? Алэна? — Да никого я не хочу обсуждать! — взвился он и неожиданно покраснел. Я усмехнулся и слез с дивана, чтобы сесть рядом с ним. — Рассказывай. — Нечего рассказывать. — Зачем тогда ты о нем спрашивал? — Да я просто... Уф, это такая ерунда! Я просто увидел, как вы разговариваете пару дней назад, и... До меня медленно дошло: он заревновал! Я пересел к нему поближе, стараясь скрыть довольную улыбку. — Поттер, ты... — Нет уж, лучше молчи. Он притянул меня к себе и поцеловал. Я предсказуемо задохнулся и стал ловить ртом воздух, а его рука тем временем сползла по моей спине до пояса брюк, и дальше стала гладить меня так, что его желания не оставляли сомнений. И тут я запаниковал. Он целовал меня так уверенно, что, если мы продолжим, он совершенно точно окажется сверху, а я, следовательно... Не-ет, к таким экспериментам я не готов! Я резко разорвал поцелуй и слегка отодвинулся. Рука мгновенно исчезла с пояса. — Я больше не буду, честно. Он смотрел на меня так виновато и с такой надеждой, что я не смог на него злиться. — Не надо, ладно? Пока не надо, — прошептал я, обнимая его и пряча лицо в сгибе его шеи. Я чувствовал себя глупо, но в своем решении не сомневался. Он осторожно положил руку на мои плечи и слегка сжал. — Обещаю. Я усмехнулся: в этом весь Поттер. «Обещаю» что? Гриффиндорец, одним словом. Я поцеловал его, стремясь смыть горький осадок ситуации. Все наладится. Это же Поттер, а Поттеру всегда везет.