Лучше, чем ничего

Александр От голоса Майского мороз по коже. А после «To think about the BOY you love and hold HIM tight» и вовсе хочется залезть в петлю. Так вот какую песню он хотел исполнить на студзиму. И вот почему запретил Боре кому-либо раскрывать ее до выступления. Песня-то была для меня… Блядство. Ноги становятся ватными, а голова начинает кружиться. Мне натурально хереет от осознания всей той хероборы, которую я натворил, и от тех эмоций, которые я сейчас слышу в голосе Майского. Столько боли. Незаслуженной боли, причинённой в запале из-за элементарной трусости с моей стороны. Невольно отхожу подальше от закулисья, пытаясь угомонить сердцебиение и прийти в себя. И подумать не мог, что меня может выбить из равновесия песня. Прислоняюсь к стене, стараясь перевести дух и унять дрожь в коленях, когда кто-то сбоку стучит пальцем по моему плечу. Стучит требовательно и сильно, будто пытается сделать это как можно больнее. — Какие люди! — слышу я знакомый голос и сталкиваюсь взглядом с Сальчиковым. Он-то здесь что забыл? Да еще и в компании Алексеева и третьего парня, с которым я не знаком, но учится он на нашем потоке. Иногда у нас с ним смежные пары. Кажется, его зовут Петром, но я могу ошибаться. — Что вы здесь делаете? — даже не пытаюсь скрыть раздражения. — Сюда могут заходить только выступающие. Ваше место в зале. — Сами решим, где наше место. Без сопливых, — рычит Антон, противно ухмыляясь. Если приспичило выяснить со мной отношения, время, скажу прямо, ты выбрал не лучшее. Сейчас я не настроен на цивилизованный разговор, а ты о таком даже не слышал. — Так что вы здесь делаете? — хмурюсь я, стараясь держать себя в руках. Хотя ухмылку с рожи Сальчикова хочется аккуратно стереть одним прицельным ударом кулака по зубам. — У нас тут расследование, — заявляет он все с той же омерзительной усмешкой. — А оно не подождет? — скептически уточняю я. — Не подождет, — влезает в разговор Алексеев. — Ведь если то, что мы узнали, правда, это необходимо придать огласке. А где еще это можно сделать лучше, если не на студзиме? Справедливое замечание. — И что же вы такое узнали? — Да так… Поймали тут один гадкий слушок, — нарочито медленно отвечает Сальчиков, не отрывая от меня злого взгляда. Вся троица, если подумать, не выглядит особо дружелюбной. Сверлят меня взглядом, будто удавы, увидевшие кролика. Только я-то не кролик, а психически нестабильный человек. Не лезьте, а то хуже будет. — Что за слухи? — стараюсь говорить спокойно, а самого аж трясет от злости. Мне абсолютно насрать, что вам там наплели и как это связано со мной. Валите нахер, без вас тошно! — Слухи? — я вздрагиваю от того, как резко Борис подскакивает ко мне и устремляет взгляд на трио. — Это какие такие слухи? Очень интересно! — с наигранной бодростью сообщает он. А мне неинтересно. Но чую, ничем хорошим это не кончится. — Ага, — продолжает лыбиться Антон, явно радуясь тому, что публики прибавилось. — Давай, Петь, скажи им то, что сказал мне. Все-таки Петр. Значит, я был прав. Парень тушуется, явно недовольный тем, что стрелки перевели на него. Но пути назад нет. — Что на нашем факультете завелся педик, — выплевывает он с отвращением, выразительно взирая на меня. Меня будто ледяной водой окатывает. Ага. Вот, значит, как. Теперь понятно, откуда на моей парте начала появляться одна и та же надпись. Эти суки постарались. Пальцы сами собой сжимаются в кулаки. Все, блядь. Сейчас я вам такого педика покажу, мало, сука, не покажется. Заебало все терпеть. Заебало так жить. Заебало такое отношение. Пошел ты на хуй, Сальчиков. И Алексеев туда же, в придачу с Петром, которого я вообще нихуя, блядь, не знаю! Какое тебе до меня дело, ушлепок?! Прощайся с зубами, пока еще есть время. Я уже готов накинуться на него, не смущенный даже тем фактом, что он с двумя друзьями. Сомневаюсь, что я смогу победить все трио. Я ж, блин, не великий боец. Но до зубов этой гниды я доберусь однозначно. За такое счастье можно и жизнь отдать. — Ну да, — неожиданный ответ со стороны Бори сводит мою ярость на нет, заменяя ее недоумением. — Хотя я предпочитаю называть себя геем. Но педик так педик, главное, чтобы не вонючий. Зря, что ли, я пользуюсь парфюмом за двадцать кусков. Кстати, это подарок моего мужика, так что если кто-то из вас интересуется мной с желанием позвать на свиданку, то простите, я уже занят, — заявляет он, широко улыбаясь. Сальчиков в ахуе. Алексеев в ахуе. Петр в ахуе. Я в двойном ахуе. Все четверо, как один, взираем на Борю огромными пешками. Так просто? Как? Как ты мог признаться в этом так просто?! И погоди... Ты гей?! — Пидр ебаный, — наконец просыпается Алексеев, закатывая рукава рубашки. Их целью явно был я, но трио не гнушается импровизации. — От пидора ебаного слышу, — еще один человек вступает в разговор. Эльвира — подруга Бориса, которую еще пять минут назад я считал его девушкой. Высокая, стройная и само воплощение чистой и непорочной агрессии. Кличек у нее много, но самые распространенные: «сука», «ебанутая» и — мое любимое — «Стервила». Такая и есть. Между нами произошло несколько словесных перепалок, после которых у меня отпало всякое желание не то что общаться, но даже находиться с ней в одном помещении. Мне оставалось только задаваться вопросом, как девушку со столь склочным характером терпит Боря. Но прямо сейчас я искренне рад ее появлению. Эльвира в вечернем платье и на каблуках надвигается на всех нас с видом человека, способного на убийство. — А это, видимо, лесбуха, — слышится от кого-то из троицы. — Натуралка, — заявляет Эльвира, продолжая источать ауру смерти. — Но каждый раз, сталкиваясь с уебками, подобными вам, я чувствую, как моя ориентация нехило пошатывается. — Тебе, может, вдарить, чтобы пошатнулось и все остальное? — предлагает Алексеев по-джентльменски. И он потом удивляется, почему у него нет девушки. Я бы удивился лишь ее наличию. Эльвира даже бровью не ведет. Лишь снимает каблуки и… вооружается ими. Не по себе становится даже мне. Погодите. Я правильно понял, что Боря влез в разговор, тем самым прикрыв мой бледный зад? Эльвира же защищает Бориса. А я-то херли мнусь? Почему не защищаюсь я? Унижение моей персоны — для меня что, недостаточный стимул? Недостаточный. Привычное дело. Ничего особенного. Но Сальчиков, будто прочитав мои мысли, тут же берется за стимулирование моей неадекватности по полной программе: — Я смотрю, у вас тут целый педрильный клубок, — выдыхает он. — Ты педик, — тыкает он пальцем в меня. — Ты педик, — теперь палец направлен на Борю. — И тот уебок, что сейчас разливается соловьем на сцене, бьюсь об заклад, тоже из заднеприводных, — выдает он, кивая в сторону Майского, продолжающего исполнять песню. Песню, посвященную мне. Песню, которую я не могу нормально послушать благодаря трем уебкам, решившим влезть в чужие дела. — Сальчиков, — цежу я сквозь зубы. — Сдохнуть захотел? — Вы посмотрите, как заговорил наш интеллектуал! — ликует Антон, не смущенный моим тоном. — Значит, я прав. Оба педики. А раз ты еще за него и впрягаться удумал, небось потрахиваешь его на досуге? Или он тебя? Признавайся, мне же жуть как интересно, кто кого в жопу ебет. Мои глаза застилает кроваво-красная пелена. Я не слышу парашу, продолжающую извергаться изо рта Сальчикова. Сжимаю кулаки до такой степени, что ногти впиваются в ладони. А дальше тело действует само по себе. Размахиваюсь, и мой кулак врезается Сальчикову в левый глаз. Он, не ожидавший удара, отшатывается назад и наваливается на Алексеева. Петр не успевает понять, что произошло, когда второй мой удар достигает желанных зубов. Выкуси, сука. Захлебнись собственной кровью, кусок говна. Впервые поднимаю руку на человека. Сразу на двух, если быть точным. Раньше моими жертвами становились только стены университетского туалета. Удары на них я практикую вот уже полтора года. Что ж… Бить людей, оказывается, куда проще и не так болезненно. — Ну все, сука, теперь ты… — бормочет Сальчиков, явно намеренный отомстить за свою поруганную честь, но осекается, смотря куда-то за мое плечо. Оборачиваюсь и сталкиваюсь взглядом с Маратом — человеком-горой. Я-то высокий, а его рост и вовсе переваливает за два метра. Он участвует в соревнованиях по смешанной борьбе. Принес университету пару золотых медалей. Так что многие имеют хотя бы смутное представление о том, что вступать с ним в драку себе дороже. Марат возвышается над Борей и смеривает трио настолько тяжелым взглядом, что и без слов становится ясно, конфликт лучше завершить здесь и сейчас. — Мы еще не закончили, — кидает мне Антон, невольно пятясь. — Очень, блядь, на это рассчитываю, — выдыхаю я со всей рвущейся из меня злостью. Сальчиков снова теряется. Я ведь впервые при нем матерюсь. Впервые матерюсь при всех присутствующих. — Да пошел ты… — прилетает мне неожиданно слабый, скомканный ответ. Сам прогуляйся туда, куда меня посылаешь. Тебе это будет куда полезнее. — Вот от вас, Марат, я такого не ожидал, — беззаботно смеется Борис, совершенно не смущенный неожиданной стычкой. — Я шел водички попить, — бормочет парень хмуро, отводя глаза. — Больно надо педиков защищать, — кидает он, направляясь к дальнему столу, на котором стоит трехлитровая бутылка воды и пара пластиковых стаканчиков. — Ну разве не прелесть, — усмехается Боря. — Так смущается своей толерантности, что готов из кожи вон вылезти, только бы показаться гомофобом. — Я ему сейчас за «педика» каблук в жопу засуну! — шипит Эльвира, явно все еще находясь под влиянием вброшенного в кровь адреналина. — Не переоценивай свои способности. Ему не присунуть, это мы уже проходили, — отмахивается Борис, оставаясь абсолютно спокойным. Девушка хмурится, но надевает туфли обратно на ноги. — Это мы еще посмотрим, — кидает она, после чего смеривает друга и меня подозрительным взглядом и возвращается в закулисье. Мы же с Борей остаемся вдвоем. Открываю рот, желая задать ему один из сотни вопросов, что возникли у меня к нему за последние пару минут, когда он сам первый подает голос: — Поболтать не хочешь? Вообще-то… Очень хочу. Саня Песня заканчивается, вслед за ней затихает музыка. И на пару секунд весь зал замирает в гробовой тишине. А затем взрывается аплодисментами. Сказал же, что песня зайдет! Не могла не зайти! Зрители еще хлопают в ладоши, когда Шурик, собака неугомонная, поднимается со своего места и на негнущихся ногах направляется к выходу. Батя, кинув на меня взгляд, показывает мне большой палец с посылом «Отлично спел!», после чего встает и идет за Шуриком. Гордости моей нет предела. Какой я все-таки молодец, а! Всем молодцам молодец! Единственное, им ведь теперь нужно время на разговор. А что, если они пойдут к нам? Надо бы где-нибудь погулять пару часов. На всякий случай. Окрыленный собственным подвигом, захожу за кулисы, и мое было поднявшееся настроение вновь катится прямехонько в пизду. Дитриха за ними нет. Он не слушал, как я пел. Не слушал, потому что ему насрать. Охуенный расклад, Саня. Только не реви. Не реви, я сказал! Пытаюсь найти взглядом Бориса, чтобы предупредить, что оставаться до конца не стану. Сил у меня нет. Последние крупицы энергии потратил на песню и радость за отца. А теперь… Боюсь, увижу Дитриха, и пущу далеко не скупую мужскую слезу. СЛЕЗИЩУ. Целый ебаный поток. Так что надо срочно съебывать подобру-поздорову. В конце концов, все, что от меня требовалось, я выполнил. Пора и честь знать. Вот только и Боря куда-то успел умотать. Ну и хуй бы с вами! Несильно-то и хотелось! Мудаки. — Ох, Саша, ты так красиво пел! — восклицает Лариса, очаровательно хлопая пухленькими ладошками. — Спасибо, — киваю я, выдавливая вымученную улыбку. Подустал Саня. И перенервничал. Ничто так не выматывает, как негативные мысли, крутящиеся в голове без перерыва на сон и обед. — Это было так проникновенно! Так душевно! До мурашек! — продолжает делиться восторгами Лариса. Щечки ее раскраснелись. Глаза блестят. Видно, что ей действительно понравилось. Спасибо, что слушала. Мне правда приятно, что тебе было не насрать. В ОТЛИЧИЕ ОТ НЕКОТОРЫХ. — Я старался, — выдыхаю я, понимая, что на более длинные реплики у меня сил нет. Выуживаю из кармана телефон и строчу бате смс: «Я после окончания студзимы немного потусю с ребятами, так что меня не жди, иди домой один!». Прекрасно знаю, что он и так уйдет. Это, скорее, для вида, чтобы не спалиться, что Шурик пришел сюда по моему приглашению. Надеюсь, ему хватит ума не упоминать об этом при отце. Что ж… Пивасик и сериал откладываются на пару часов, так как батино счастье стоит больше, чем мой моральный расслабон. Но и здесь я оставаться не могу. И с ребятами я никуда, конечно же, не собираюсь. Пошароеблюсь по морозному городу. Давно не радовал себя длинными прогулками, после которых еще час отогреваешься в ванне с горячей водой. Время пришло! — Саша, все хорошо? — встревоженно интересуется Лариса, заглядывая мне в глаза с искренним беспокойством. Очень милая девушка. И добрая. Но не Дитрих. Эх, Лариса, как жаль, что я люблю черствого уебка. Люблю… Люблю эту тупорылую блядину, ёб вашу мать! — Ты извини, — бормочу я, направляясь к выходу со сцены. — Но у меня что-то голова разболелась. Наверное, от перенапряжения, — бормочу я себе под нос. Не хочется ей врать. Но и правдой делиться я не готов. — Пойду домой. Передашь Боре, что я ушел? — прошу я, уже оказываясь на лестнице. — Ой, а я ведь тоже как раз собиралась уходить! — неожиданно выдает Лариса. Черт. — Я живу здесь неподалеку. Давай дойдем до меня, и я тебе дам обезболивающее, чтобы не мучился! — предлагает она, смущаясь. — Да и… страшновато мне одной домой идти. Уже поздно. И темно. — Да кому ты сдалась, жируха ебаная, — раздается внезапное. А голос-то знакомый. Лариса вздрагивает, а я поднимаю голову и обнаруживаю сидящего на ступеньках Сальчикова. Он, всем своим видом выражая бесконечное негодование, прикладывает к расплывающемуся под левым глазом фингалу железную банку с газировкой. Ого, интересно, от кого это ему прилетело? И абсолютно не интересно, за что. Явно заслужил. — Ты там что сейчас прокукарекал? — интересуюсь я расслабленно. Конечно, можно выплеснуть негативные эмоции посредством слез, но есть же и другие варианты. Например, начистить кому-нибудь наглое рыло. — А что? Полезешь ее защищать? — усмехается Антон. — Жируха и есть. Глаза разуй, — советует он. — Я-то думал, что ты педик… Что? — …а ты у нас, значит, жиробасин трахаешь? Ух, Антошка, как же я тебе благодарен. Спасибо тебе за то, что ты есть. Низкий тебе поклон, мой дорогой громоотвод. Сальчиков не успевает среагировать, а мой кулак уже прикладывается к его правому глазу. Ну, а хули. Для симметрии. Парень распластывается на лестнице, а меня от второго удара останавливает только вцепившаяся в мою руку Лариса. — Не надо! — просит она плаксиво. — Пожалуйста, Саша, остановись! — Но он ведь заслужил, — оправдываюсь я, почему-то не чувствуя себя крутым защитником. Девушка выглядит испуганной. — Все равно не надо, — просит она тише. Я смериваю взглядом Сальчикова, убеждаюсь, что он не готов дать сдачи, и успокаиваюсь. — Ладно, — пожимаю я плечами. — Пойдем отсюда, — беру я Ларису за руку и утягиваю за собой вниз. Не день, а сплошная катастрофа.