Отроду лис

1. Наруто смотрел на своего преподавателя с восторгом и ожиданием — Какаши давно заметил это. Юный джинчурики мог, только захотев, привлечь кого угодно — светлый, веселый, сильный и ласковый, он не нравился только старику-Данзо, да и того, кажется, уже побеждал — но выбрал объектом своего пристального внимания его, Какаши Хатаке. И это, конечно, льстило, но Наруто очень часто влюблялся. Почти во всех подряд, если честно. И Какаши, как его сенсей, знал это не понаслышке. От него бы не убыло, конечно — впустить этого мальчишку в свою жизнь и постель, постараться не раскрывать свое сердце, а после так же отпустить. Но проблема была в том, что Наруто нельзя было не впустить в сердце — этот ребенок молнией прошивал все внутренности, прокатывался электрическим шариком по венам и трогал сердце шершавыми от мозолей пальцами — да так, что и больно, и приятно до слез. Еще никто не удерживался. Сможет ли Какаши? 2. Джирайя глядел сквозь щелку с отличным видом на женскую баню, но толком не мог этим насладиться — спину жег пристальный взгляд мальчишки-ученика, Наруто. Джирайя не раз и не два пытался поговорить с ним на тему этих неумелых слежек — да следи, Рикудо ради, только не так заметно! — но пацан отнекивался и уходил в глухой игнор. Джирайя уже начинал раздражаться. Сын Минато был силен и легкообучаем, чакры у него благодаря Лису была прорва, память в силу материнских корней тоже была ого-го — иными словами, золото, а не ученик! Только вот именно этот «золото» влюбился в него с первого взгляда. Втрескался, как сопливый подросток. Джирайя не был против тех, кто по мальчикам — боже, да кому какое дело, кто с кем в постели спит? Он и сам пробовал, да только «мальчики» ему попадались, скажем так, не очень. Джирайе не понравилось, а Наруто к тому же был еще совсем мальчишка — подросток, сын почившего ученика, и вообще… Взгляд жег спину, надутые щеки и прищуренные небесно-голубые глаза встречали каждое утро, когда Жабий саннин спускался к завтраку, после которого они традиционно шли тренироваться. И это, ну… не льстило, конечно, Джирайя больше предпочитал женщин с роскошными формами, но Наруто… Он умел быть соблазнительным. И прохаживался, качая бедрами, как опытная куртизанка, если быть совсем честным. Дошло до того, что Джирайя чуть не начал пускать слюни в спину ученику — Рикудо, за что! Наруто был писаным красавцем — светлокожим, с пшеничными волосами и яркими голубыми глазами. Этот его щенячий взгляд, подтянутое накачанное тело, привычка носить одежду нараспашку, как-то умело заставляя смотреть куда именно ему нужно, показывая оголенные участки тела самыми сексуальными, заставляя вольного или невольного зрителя прикипеть взглядом, хитрющая, поистине лисья улыбочка, порой появляющаяся на его губах — все это сводило с ума бывалого бабника, Жабьего саннина. Мальчишка, а ведет себя, будто распутная дева. И как от такого отказаться, оставшись в своем уме? 3. Тобирама знал, что ожил ненадолго — просто какие-то накладки в технике воскрешения, о, да, конечно. Его кожа снова стала бледной, но не серой, как в посмертии, глаза приобрели обычный вид — с белым белком и красной радужкой альбиноса. Он смотрел на изменившуюся Коноху, вдыхал запахи цветущей вишни и раздумывал о том, как там брат — один, без привычно прохладной чакры младшего брата за спиной. Тобираме самому было неуютно — нет скалы-Хаширамы спереди, защищающего ото всех бед в посмертии, нет гомона звонких голосов младших братьев за спиной и упрямого взгляда в даль племянника, умершего уже после него. Тобирама не привык не чувствовать себя внутри огромного сообщества клана, а в этом времени Сенджу уже не осталось. Он был один. И только восторженно-влюбленный взгляд встречал его почти в любом месте, куда бы он ни пошел — юный герой, джинчурики Девятихвостого биджуу, Наруто Узумаки. Влюбился в мертвеца? Честно, Тобирама в это слабо верил. Его внутренние часы, сбившиеся ненадолго от внезапного воскрешения, шли на считанные недели уже сейчас, но он просто не знал, чем себя занять. Придумать новую технику, разве что. А кто продолжит? Опять какой-нибудь Кабуто, чтобы вызвать его из-за грани и заставить сражаться с собственной же Деревней? Вот уж дудки. Тобирама просто ходил по Деревне и лесу вокруг, много думал, запоминал, а на сына Четвертого и внимания особого не обращал — ну влюбился и влюбился, ему-то что? Хотя странным было то, что порой, кроме взглядов самого мальчишки, Тобирама замечал другие — несчастные, так и кричащие о внутренних страданиях своих владельцев взгляды окружающих. Многих окружающих. Чего только Седьмой, Хатаке, стоил — его глаза смотрели на красивого юношу с невообразимой усталостью и отчаянием. И Сенджу упрямо читал в его зрачках каждый раз: «Я совершил ошибку». Тобирама не хотел делать таких ошибок на закате жизни (пусть и не первой) — он не хотел уходить за грань, жалея о чем-то столь сильно, чтобы сама чакра пропиталась этим сожалением. Он был воином, а не плаксой. Что же Наруто сделал с Хатаке, что тот, оставаясь воином на поле битвы, в мирной обстановке превращался в комок испорченных нервов и вечной измотанности? В мужика, которого, Тобирама сам неожиданно понял, реально хотелось просто подойти, хлопнуть по плечу и пожалеть. Тобирама сжимал губы в узкую полоску и стрелял недовольным взглядом из-за плеча — туда, где прятался неумело Узумаки, все еще смотревший широко, доверчиво раскрытыми глазами цвета безоблачного неба. Он привык к тому, что воинов нельзя жалеть, он впитал это с потом и кровью, с властным голосом отца-главнокомандующего родом из далекого детства. И как-то, честно сказать, не ожидал, что однажды кто-то вынудит его посмотреть на такого же воина, как он сам, с сочувствием. Тем временем Наруто выходил из тени, показывался ему, всегда попадался полуголый на полигонах, мимо которых Тобирама проходил, гуляя по деревне или от скуки направляясь размять мышцы. Кожа у Наруто была чистая, светлая, мускулы перекатывались под ней упруго и соблазнительно, длинные светлые волосы манили прикоснуться, запустить в них пальцы, а звонкий смех Узумаки заставлял что-то внутри Тобирамы вибрировать. Через неделю Наруто заполучил себе второго Хокаге — хмурого, молчаливого, умопомрачительно сильного и опытного, но безраздельно принадлежащего ему. Тобирама бредил им, помнил каждую черточку тела Наруто уже спустя несколько страстных ночей, а сам Наруто только и окручивал его сильнее, сдавливая в тисках собственных пальцев, которые в свое время так нравились Какаши. Наруто Узумаки был лисом. Он был красив, силен и хитер — достаточно, чтобы быть еще и капризным. Потому что он мог свои капризы претворять в жизнь. Если Наруто Узумаки чего-то хотел — у него это появлялось. Вне зависимости от, так скажем… объекта интересов. Рано или поздно все падали к его ногам.