Согреться

Утро ещё не наступило: ночь задавила его тяжестью мутных туч. На небе — чернильная синь, а из открытого окна веет холодом. Леоне просыпается после недолгого, но сладкого сна. Какая-то влага. «А… Вот ведь…», — заключает, пробуя на вкус вязкую жидкость с неприятно-холодных пальцев. Вставший член, липкость на руках, такая же липкость в мозгах — и то и другое мерзко и нелепо. Так что Леоне решает пойти в ванную и резко сбрасывает с себя одеяло куда-то назад, понимая, что оно как-то слишком быстро упало на кровать. Стойте. Импульсами врезаются в напряжённое тело лёгкие прикосновения горячих пальцев, и взволнованное сердце Леоне начинает бешено колотиться. Он ощущает тяжёлое дыхание за своей спиной и осторожно оборачивается, стараясь не порвать тишину громкими, сиплыми вздохами. — Леоне, — молвит вполголоса юноша и водит тёплой ладонью по обнажённым мраморно-белым мышцам рук. «Бруно», — неловко шипит и цокает языком Абаккио: точно он. Сразу догадался. За окном непроглядная темень зимнего неба сменяется с иссиня-чёрной на багрово-серую, окрашивая утренний снег на подоконнике в розовый цвет. Абаккио бросает недоуменный взгляд в сторону сверкающей белизны и тут же вполголоса произносит: «Что всё это значит?» — Что? — переспрашивает Бруно, и Леоне не выдерживает. Падает на локти, шурша простынями, чувствуя упирающийся в живот член, и, будучи почти лицом к лицу с нежданным гостем, дрожащими губами шепчет тот же самый вопрос. В широко раскрытых лиловых глазах влажно скачут взбудораженные блики, а холодное серебро растрёпанных волос льётся струями по лицу и по постели. — Что это значит? — вливаются в предрассветную мглу неподдельное изумление и чуткая робость: только бы не спугнуть. — Я замёрз. Дурацкое оправдание. В ярко-голубых очах Бруно — та же дрожь, что и в глазах напротив. Он поспешно ухватывается трясущимися пальцами за скомканные простыни, стараясь скрыть тремор в руках. Волнуется, как нашкодивший пацан, но продолжает смотреть на Леоне, не отрывая взгляда. — Как — замёрз? — скачет севший голос. Леоне силится понять хоть что-то, разобрать лишь самую малость, но не может: дух перехватило, сердце дребезжит так мелко и часто, словно вот-вот расколется, ударившись о тесную клетку острых рёбер. — Я хочу… — мутные, тёплые, влажные глаза смотрят прямо в душу, и Леоне, повинуясь непреодолимому желанию быть ближе, приподнимается на еле держащих его руках, легко касаясь своим коленом чужого. Они сидят друг напротив друга. Такие взволнованные и робкие. Из распахнутого настежь широкого окна в комнату влетают мягкие снежинки, тая в тепле. Ветер сдувает снег с подоконника, слабо покачивается люстра. Рассвет уже должен был наступить, и небо тоскливо вздыхает, закутываясь в одеяло туч. Зимой такие долгие ночи и такие короткие дни, что от отсутствия яркого солнечного света облака успели посереть, а утро научилось опаздывать, медля спросонок. В приглушённом пламени туч волосы Бруно блестят голубым огнём. Леоне вспоминает то, о чём так успешно позабыл и смущённо прикрывает веки. Ощущая тепло касающегося его тела, судорожно вдыхает от накатившей волны вожделения, сожмуриваясь до белых искр в глазных яблоках. — Согрей меня, — более-менее твёрдо произносит Бруно, кладя холодную руку на колено Леоне, отчего тот легонько вздрагивает: прикосновение жгуче-горячее, словно обжигает разом всё тело, проходясь по паху ноющей болью. — Я хочу почувствовать твоё тепло, — нашёптывает на ухо, максимально приблизившись. Прохладные пальцы поднимаются к бедру и сталкиваются с чужими. Леоне уже не в силах противиться, поэтому, вяло подвинув шершавую ладонь куда-то вбок, стискивает зубы и нахмуривает тонкие брови в нетерпении, прикрывая сладострастный блеск сиреневых глаз слегка подрагивающей рукой. В окутавшей их молочно-бордовой, шёлковой темноте плавает и, звеня о морозный воздух уходящей ночи, расходится паром по жаркой комнате огонь. Ощущая, как шершавые пальцы скользят по горячей плоти, Леоне громко всхлипывает. Бруно ловит этот звук и хрипит в утреннюю темень: «Ты хочешь этого, Леоне?». Тот быстро качает головой и откидывается назад, когда пламенный бархат языка касается чувствительной головки. Бруно облизывает её, вбирая в себя всё больше с каждым своим неловким движением. Вцепившись в растрёпанные эбонитового цвета волосы, Леоне лёгким движением руки тянет Бруно на себя и целует его в порозовевшие губы. Тот отчаянно стонет сквозь поцелуй, играясь языком внутри горячего рта. Распушенные серебристо-розоватые пряди нежно щекочут смуглые щёки. Прижимаясь друг к другу как можно плотнее, юноши цепляются вздрагивающими ресницами. — Бруно, — шепчет, задыхаясь, Леоне, но поцелуй не прекращает, — Я не понимаю! Ловкие пальцы Бруно стягивают с бледного тела футболку, обнажая точёную грудь, в ней — он знает — надтреснутое сердце. Мастер открывать любые, даже самые сложные замки, Бруно не может подобрать ключ к хитросплетению сердечных узоров Леоне. Рукой оглаживает мраморные мышцы, задевая тёмный сосок, следом слыша глубокий, нетерпеливый вздох. У Бруно внутри всё переворачивается, когда, прислоняя холодную ладонь к коже, он чувствует под ней взбудораженные биения. Что-то ядовитое жжёт и разъедает его душу под настороженным взглядом вечно печальных лиловых глаз. И он бы утонул в этих глазах. О, как хотелось ему утонуть в этом искрасна-голубом безбрежном море! И пускай никто бы его не спасал: он и не собирался бы оттуда выбираться. Всё, чего он желает — это всегда быть рядом с Леоне. Правда, тот держит на замке свои чувства, и единственное, что остаётся Бруно — плескаться в собственной грязной лужице растаявших чаяний. — Я люблю тебя, знаешь? — поднимая осторожный взор, молвит он. Обхватывает ладонями застывшее в ошеломлении заалевшее лицо и словно щебечет, глядя сверкающей голубизной прямо в глаза напротив. — Давно люблю. За окном, наконец, занимается заря. Громко хлопает крыльями птенец, сидящий в гнезде близстоящего дерева, приветствуя бело-розовое велюровое солнце. Тёплое, мягкое и круглое, оно восходит над горизонтом и заливает сизый снег кремовым блеском. Иссиня-белый мороз нежится под ласковыми поцелуями нетлеющей красы, а рыжие сосульки, дождавшись трепетной любви, в изнемождении льют прозрачные слёзы на остуженную землю. Леоне наваливается на Бруно всем телом, прижимая к своему сердцу его грубые руки. Впивается губами в чужие, влажные и тёплые, блаженно прикрывая веки. Их языки переплетаются в странном любовном танце, Бруно облизывает нижнюю губу Леоне и слегка прикусывает её, ощущая, как где-то внизу живота волнами вздымается огонь. — Леоне… — вздыхает он, истерзанный лаской, и двигает рукой по членам, касающимся друг друга. Абаккио обхватывает его руку, двигая ею в такт движениям Бруно, помогая им кончить. Леоне приходит в себя только тогда, когда Бруно снова его целует и, отвечая на поцелуй, понимает, что тот ещё не закончил. Спускается ниже; откинув серебро волос на спину, берёт в рот пульсирующий от напряжения член. Слизывает предэякулят и целует выступающую венку, вызывая ответную дрожь. Бруно охает и мычит от наслаждения, когда пальцы сильно впиваются в его жёсткие бёдра. Ломано изгибается и стонет, бурно кончая в горячую глотку, одной рукой придерживая Леоне за волосы, а второй цепляясь за простыни. Леоне откашливается и сглатывает. Щурится, игриво глядя в глаза Бруно. У того в груди тяжело и сладко гремит сердце, а по телу разливается блаженная истома. Они неотрывно смотрят друг на друга молочными, гладкими, блестящими взглядами, не смея нарушить мягкую тишину солнечного утра. Улыбаются по очереди: Бруно — завидев счастливые лиловые глаза Леоне, Леоне — услышав бархатистую улыбку Бруно. Голос Абаккио звучит как спокойная мелодия: — Какой же ты… — Какой? — огоньки в глазах Бруно затейливо дрожат в ожидании. Леоне смущённо утыкается лицом в подушку, пряча порозовевшие щёки за серебристым блеском растрепавшихся прядей и громко, неровно выдыхает. — Я тоже тебя люблю, — выглядывая из-за спустившихся на лицо волос, полушепотом произносит Леоне и, слыша в ответ тихий смешок, напрасно пытается скрыть довольную улыбку. «Ну что за глупости?» — прикрывает лазурные, полные счастья глаза Бруно.