Чужая женщина

       Вильгельм помнит их первую встречу. Мальчик, по ошибке попавший в гетто, обнимающая его мать и те испуганные глаза рядом. Эти глаза врезались в память, отпечатались на сетчатке, сохранились где-то глубоко внутри. Может, потому сразу и узнал, как только она подошла к их столику в ресторане.        Галина. Странное имя, такое же непривычное, как и всё вокруг. Вильгельм уже пятый день подряд заходит сюда, заказывая себе стопку коньяка. Здесь ему не нужны ни встречи, ни визг танцовщиц со сцены, ни выпивка. Причины? А вон она, пошла относить заказ соседнему столику. У этой причины чёрные волосы, карие глаза и вежливая улыбка на лице. И совершенно не немецкое имя, такое необычное и непонятное, как и она сама.        После того, как при нём была задержана воровка и оказалось, что обнаружила её именно Галина, Краубе начал выделять её среди других. Теперь все заказы к его столику приносила именно она, и нельзя не сказать, что гауляйтер был весьма доволен этим фактом.        Вскоре ему удалось перевести эту девушку в гувернантки и встречи стали чаще. Гауляйтер стремился домой, где его ждали шалопаи-чада, жена и горячий ужин. Не ждала только одна гувернантка, за единственный взгляд которой он готов был сравнять всю Белоруссию с землёй.        Краубе почти в открытую восхищался этой женщиной. Он был поражён. Она читала его пьесу! Такое вряд ли услышишь от своих сослуживцев, а эта девчонка, которой немецкий даже не родной, прочла. Уму непостижимо!        Ему нравится смотреть, как она играет с его детьми. Как будто одна семья. Он и сам в свободное время вступает в эти игры. Вильгельму не нужно слов — он и без них видит, насколько дети привязались к гувернантке. Крошка-Мари не отходит от неё ни на шаг. Харольд и Питер, поначалу воспринявшие девушку настороженно, стали делиться с ней секретами, которые не доверяли даже своей матери. Казалось, рядом с ней бушующий катоклизм по имени «дети» как будто исчезал, и Краубе с удивлением и нежностью наблюдал через приоткрытую дверь за тем, как все трое молча сидят перед девушкой, читающей вслух книгу, и с интересом слушают новую историю.        После неудачного покушения то, что она ещё не ушла было поистине даром судьбы. Направляясь в залу, гауляйтер удивлялся, насколько же эта женщина неравнодушна. Пока его лицо мягко промокали полотенцем, Вильгельм усмехнулся про себя: до дивана довела, раздела, выпить принесла, теперь вот сидит и заботится о нём, словно о ребёнке. Господи, как она прекрасна! Пока девушка была занята, мужчина положил свободную руку её на бедро и медленно повёл вверх. К сожалению, Анита подкорректировала планы на вечер своим появлением. Как, впрочем, и появившийся чуть позже Янецке.        Вильгельм слишком устал от всего этого.        — Меня ни для кого нет!        Больше всего хочется оказаться в своей кровати и забыться чутким сном, который унесёт все невзгоды, точно морской прибой. Какой-то шорох со стороны кровати. Краубе настороженно застывает в дверях спальни. В груди сердце с размаху врезается в рёбра. Она, конечно она, кто же ещё! На ловца и зверь бежит. Сон придётся отложить, вместо него можно заняться другим, более приятным делом.        У Галины снова напуганные глаза, прямо как в самый первый раз.        — Господин гауляйтер, я убиралась… не буду Вам мешать…        Краубе делает шаг к ней, загораживая путь к выходу.        — Вы мне нисколько не мешаете, фрау Галина.        почему эта женщина сводит его с ума? Почему в этих глазах горит его Вселенная, переливаясь созвездиями отражённого света ламп и разрезая сущность на части кометами слёз? Почему сейчас ему всё равно, зайдут ли сюда Анита, дети или хоть сам Адольф в сопровождении Готтенберга и его СС-овских псов, или нет? Какая разница? Сейчас его не остановит сам Господь Бог. Он слишком долго держал себя в руках.        Двери закрыты, и Вильгельм медленно заходит девушке за спину. Она не побежит. Он это знает. В её оленьих глазах, глядящих на него с мольбой, читается страх и, где-то глубоко внутри — надежда, что это окажется просто шуткой, что ничего не произойдёт. Глупышка.        — Не стоит прятать это желание, фрау Галина.        Она испуганно отступает от него, пятится к кровати, сама того не замечая. Краубе не отступает ни на шаг. Ещё один шажок — и девушка чувствует ногой край кровати.        — Нет…нет… Не надо, господин гауляйтер, — в её глазах столько мольбы, что можно разжалобить любого. Но не его.        Вильгельм легко валит её на кровать. Одним несильным толчком. И нависает над ней, словно хищник над жертвой. По сути, кто она ему? Прислуга. Гувернантка для детей. Совершенно чужая женщина. Нет. Больше не чужая. С этого момента — только его. Он сделает её своей.        Небольшие туфельки первыми оказываются на полу. Следом туда отправляется его китель. Краубе целует её в солёные от слёз губы, пока его руки блуждают по её телу, задирая платье, расстёгивая пуговицы, сжимая её в своих объятиях. Вдыхая аромат её волос, чёрных, как ночи в Белоруссии. Прикасаясь к коже, гладкой, как самый нежный шёлк. Сминая её губы своими, смазывая яркую помаду.        Красивая, аккуратная грудь. Стройные, крепкие ноги. Плоский живот. Тонкая, лебединая шея. Вильгельм запоминает каждый миг, зарисовывает в памяти, будто художник, отпечатывает внутри каждое движение, каждую чёрточку. Краубе чувствует себя победителем, когда, ошеломлённая первым толчком, с её губ срывается стон, прямо в его приоткрытые губы.        Он проявляет к ней какую-то нежность, контролируя силу, сдерживая себя, стараясь сдерживаться. Он чувствует — развязка уже близка, и движения становятся резче. Но вот миг — и мир сужается до одной точки, до двух людей на всей планете. До него и неё.        Краубе выдыхает ей в губы: «Галина» и опускается на покрывало рядом. Целует девушку в висок, опаляя жарким дыханием ухо. Жмурится от удовольствия и шепчет, пробирая до мурашек:        «Моя. Только моя.»