Проклятье Пиковой Дамы

      Спустя какое-то время показался город. В тусклом свете фонарей обычные жилые дома казались ему настоящими дворцами. Но он приказал себе не обращать внимания на всё это и ждать, когда на горизонте покажется знакомый переулок. Так офицер прождал несколько часов, не смыкая глаз и продолжая кусать кончик какого-то пальто. Будто мираж, вдалеке показались знакомые огоньки. Окрылённый надеждой мужчина схватил пальто и ещё несколько тряпок, спрыгнул с телеги на полном ходу и больно упал на каменную дорогу. Люди и не взглянули на упавшего. Он был весь в тряпье, взъерошен и немыт. «Значит, скорее всего, какой-нибудь пьяница», — сделали вывод прохожие.       Офицер не обращал ни на кого внимания и бежал к знакомому дому. Подбежав к воротам, он столкнулся с выходящим мужчиной. Надушенный человек в чёрном костюме брезгливо оттолкнул Германна.       — Здесь ли живёт Лизавета Ивановна? — поинтересовался Германн.       — А вам-то что за дело, сударь-с? — подчёркнуто спросил человек, надевая котелок.       — У меня к ней дело.       — Хм… Нет, Лизавета Ивановна вот уже четыре года замужем и живёт в дальней части города.       — Спасибо, сударь-с! — офицер подскочил с земли.       Из-за ворот показался ещё один мужчина. Он был одет более скромно, чем господин перед Германом, и не был так надушен. Однако что-то знакомое проскользнуло в чертах мужчины.       — Томский! — вскрикнул брюнет, узнавший человека.       — Что простите? — поинтересовался мужчина у Германна.       — Томский! Томский, как же я рад, что встретил тебя! — бывший офицер кинулся обнимать знакомого.       Тот попытался оттолкнуть его.       — Я Германн! Германн! — закричал на всю улицу брюнет.       Томский побелел, как мел, и внезапно рухнул наземь. Мужчина был не так уж и молод, и, пожалуй, куда старше офицера. Томский схватился за сердце и заохал. К нему тотчас же подбежали взволнованные слуги. Германна вытолкали со двора взашей, а побелевшего мужчину втащили в дом.       Германн в сердцах плюнул, однако пошёл прочь от злополучного дома. Шёл он быстро, но каждый шаг тяжёлым камнем ложился на его сердце. Лицо Томского в момент, когда он узнал офицера, было невозможно описать словами. Будто увидевший мёртвого призрака, его рот тогда искривился, и Томский тихо зашептал, словно в бреду: «Это всё она! Это всё она! Она преследует меня, проклятая старушенция!».       Не выдержав этого, Германн побежал по улице, на ходу сбивая надушенных барышней и графов. Он бежал и бежал, сам точно не зная куда. Хотелось есть, перед глазами темнело, и почти в обмороке офицер завернул в чей-то двор.       Ворота были приоткрыты, и Германн жадно ворвался в неизвестный двор. Подбежав прямо к фасаду, брюнет начал нетерпеливо дёргать раму окна, пока она с диким скрипом не поддалась. Офицер влетел в широкую гостиную, до смерти перепугав обедавшую семью. Словно дикий зверь он набросился на яства, расставленные на столе. Какая-то старушка попыталась ударить Германна по голове, но тот лишь отбросил худую леди к стене и продолжил запихивать в себя всё, что видел. Кто-то звал на помощь, были слышны крики… Но всё это слышалось брюнету где-то на задворках сознания.       Утолив зверский голод, Германн залпом осушил кувшин с вином и бросил его наземь. В тот же момент в дверь дома ворвались полицейские. Бывший офицер попытался скрыться, выпрыгнув из противоположного окна. Теперь быстрый и сильный, мужчине не составляло труда бежать. Однако грудную клетку предательски сжимало что-то холодное, а сердце больно било по рёбрам…       Германн остановился, только когда упал навзничь. Какой-то господин подал ему руку, и офицер, опёршись на неё, встал. Заглянув в лицо помогавшему ему мужчине, брюнет узнал Чекалинского. Взглянув в глаза Герману, господин, похоже, тоже узнал его. Молодой мужчина безумно улыбнулся.       — Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, дама пиковая! Помнишь, Чекалинский? Теперь и я тебя проклял! — довольный собой проговорил офицер.       Вырвав свою ладонь из рук господина, офицера стошнило. Жуткий солёный вкус противно отдавался на языке. Германн плюнул под ноги Чекалинскому и пошёл дальше по улице.       Господин Чекалинский прислонился к стене какого-то забора и сполз на холодный камень. Прикрыв глаза, он тяжело и глубоко вздохнул… В тот же момент он умер.       А Германн нёсся по улице, шепча, словно заклинание: «Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, дама!» Дом Лизаветы Ивановны каким-то магическим, необъяснимым образом офицер нашёл сразу же. Заметив тёмную головку, склонённую над шитьём, как и в тот роковой день, Германн улыбнулся и остановился. Подойдя прямо к окну, он улыбнулся.       — Лиза, — тихо проговорил он.       Девушка подняла голову и, увидев его, побелела. А грудь мужчины сжала холодная рука…       — Лиза! Я Германн! И я не хотел её понимать, понимаешь! — офицер внезапно упал перед окном на колени и зарыдал. — Прости, прости меня, Лиза!       Женщина от страха и ужаса не могла произнести ни слова.       — Скажи, что прощаешь! Скажи! — взревел Германн.       Безумный, немытый, с обросшей бородой и нервным блеском в глазах… его едва можно было узнать!       — Я… — пролепетала Лиза.       — Скажи! Скажи, что простишь! Дай мне умереть! — офицер начал биться головой о стену дома.       Он хотел освободиться от этого проклятья и просто уйти. Но, пока он не получит прощение этой девушки, его душа никогда не сможет успокоиться!       — Я прощаю, — тихо-тихо проговорила Лизавета Ивановна, склонившись из окна и аккуратно прикоснувшись к его волосам. — Я прощаю. За всё прощаю, Германн.       Германн издал странный рык. Его голова дёрнулась, и из глотки вырвался поток крови. Он потерял сознание… Лиза позвала на помощь слуг, и те перетащили его в дом.       Прошёл час. Германн умер на кровати Лизаветы Ивановны от туберкулёза. Его душа, освещённая светом прощения и слёз, поднялась ввысь. Больше никто и никогда не будет мучиться от проклятия. «Тройка, семёрка, туз. Тройка, семёрка, дама». Секрет навсегда закрыт и забыт… Душа Германна отмолена у дьявола…