stuck

      шум моря раздавался, казалось, на весь город. сынмину не спалось в ту ночь, отчего-то он вечно ворочался, слушая на повторе альбомы low roar, прижимал к себе все ближе комок одеяла. чувство тревоги скреблось в области живота, а на голову давили отвратительные темные мысли. шум моря не стихал ни на минуту, несмотря на то, что сынмин жил довольно далеко от пляжа. он прибавляет громкость музыки в наушниках и накрывает голову подушкой. его тяжелый, набитый самыми горькими вкусами мира вздох на пару секунд перекрывает шум моря, оглушая все вокруг. ничего — это все. все, что есть. все, что будет.       мокрая от соленой морской воды простыня неприятно липнет к коже. под одеялом становится жарко, будто на улице не пробирающая до костей холодным ветром и ночными ливнями осень, а самое настоящее невыносимое жаркое лето. сынмин выползает из своего кокона с огромным нежеланием и снимает наушники, прислушиваясь. его собственное дыхание — единственное, что нарушает тишину в комнате. никакого шума моря. иногда сынмин в кончиках своих пальцев чувствует, как безумие аккуратно подкрадывается к нему, дышит в затылок, пуская мурашки по всему телу. иногда сынмин в своей вечно болящей голове довольно ясно осознает, что не в порядке. но, как правило, игнорирует. он натягивает обратно наушники, собираясь рухнуть на кровать, чтобы в очередной раз разрыдаться, но вдруг слышит очень неразборчивое и громкое пение. китовое пение. сон, как и последние пару недель, в эту ночь точно не собирался навещать сынмина, поэтому тот, совершенно не думая, устало натягивает джинсы, висящие на спинке стула, и хватает первую попавшуюся толстовку, которую натягивает уже выходя из дома.       поздняя осень встречает его высокой влажностью в воздухе и ударившей прямо в лицо свежестью от только что прошедшего дождя. улицы абсолютно пусты среди ночи, слабые огни фонарей отражаются в огромных лужах на асфальте, создавая впечатление параллельного мира где-то там, внизу. если другие вселенные и существуют, то сынмин определенно точно не хочет знать, как там живется. ему нравится думать, что хуже. до берега моря идти минут двадцать. если в песнях, то пять-шесть треков. сынмин не помнит, когда именно поделил все время в мире на песни из своего плейлиста, но подозревает, что довольно давно.       ночной светящийся город привлекает к себе всех неспящих, словно насекомых. приглушенная, еле слышимая откуда-то очень далеко музыка окутывает ближайшие жилые дома, и сынмин даже немного сочувствует там живущим людям. с приближением к пляжу мурашки начинают бегать по телу все чаще, а пение китов и шум разбивающихся о берег волн становится все отчетливее. холодный мокрый песок забирается в сынминовы кроссовки, заставляя невольно ежиться. он видит за огромным камнем всплески воды, словно кто-то играется. он вынимает один наушник и медленно обходит камень, словно подглядывая за кем-то. в одном ухе раздается «poznan», в другом — оглушающее пение китов. сейчас сынмин понимает — они не поют. они кричат. истошно, болезненно. выпрыгивают из воды и с огромным всплеском бьются о поверхность, заставляя море безумно волноваться. на горизонте огненно-алым горит небо, словно кто-то поджег его среди ночи. совсем рядом с водой, спиной к китам, стоит парень, опустив взгляд в песок. он, кажется, совсем не замечает сынмина, который продолжает тихо подбираться ближе. звезд на небе нет, они все здесь — на руках этого парня, на лице, на шее. самые яркие расположились в его бездонно глубоких глазах. он поднимает свой взгляд на сынмина и очень тепло, излученно улыбается. словно ждал его все это время, словно знал, что он придет. а сынмин и вправду пришел. он не знает куда, он не знает зачем, и, тем более, почему, но ничего из этого не проносится в его голове ни на долю секунды. парень, усыпанный звездами, на фоне горящего горизонта с бьющимися о воду китами, издающими душераздирающие крики, протянет сынмину руку. и сынмин ухватится за нее. так рьяно и резко, словно это все, чего он хотел все это время, все, о чем мечтал. он ухватится за переливающуюся под светом луны руку, сделает шаг вперед и глубоко вдохнет. и море навсегда спрячет в своих бушующих волнах его отчаяние, грусть и бесконечное, ужасно давящее, всепоглощающее и сводящее с ума одиночество.