Покидая розарий

В конце февраля на фабрике праздновали государственный праздник — день памяти жертв коммунизма или что-то вроде. Чеен теперь там не работала — но ей рассказывала об этом Цзыюй, когда они изредка виделись дома. Что Исин хочет устроить праздник для работниц, что уже привезли подарочки — носовые платочки, чулки и шпильки, что будет праздничный обед для всех. Новый лидер старался немного скрасить существование тех, кто дарил ему миллионные доходы. Сама госпожа Шухуа, как сестра милосердия, будет раздавать корзиночки с лекарствами и бинтами для тех, у кого есть больные или пожилые, а молодым матерям — пустышки и пеленки. Милая красивая и добрая традиция — брат и сестра Чжан собирались проводить ее каждый год. — Их не будет в стране каждый год, — твердо говорила ей Цзыюй, когда они были одни — Ким Сокджин для нее стал единым целым с ними самими, она больше не остерегалась его. — Они покинут страну, я обещаю тебе. — Обещаешь… — Чеен опускала глаза, кивала, старалась убедить и себя, и Цзыюй, что все хорошо, что их жизнь не настолько плоха, что они выстоят, вытерпят. А потом оборачивалась назад и смотрела — из двух смелых и отчаянных студенток в серых пальто, которые под проливным дождем копали могилу для мертвой лошади, они превратились в двух сытых и довольных жизнью шлюх — и обе они спали с руководством правящей партии, и у обеих не было будущего теперь. — Если б я только могла вернуться в прошлое, — тогда думалось Чеен. — Я бы никогда не осталась в Сеуле. Я б лучше убежала на фронт и погибла там, лишь бы не жить в этом бесчестье теперь. Лучше б меня расстреляли за побег или поймали и замучили враги… Но только бы не видеть его довольное лицо, только б не слышать, как он зовет тебя ласково по имени… Цзыюй все понимала — вовремя одергивала ее, но в конце февраля Чеен часто ловила себя на мысли — жизнь становится слишком тягостной для нее, она теряет последние силы открывать глаза по утрам, она забывает, каково это быть честной и невинной, как улыбался ей Джонни, как звал ее по имени отец. И иногда — редко — но регулярно теперь — она думала о смерти, как об избавлении. Всего один порез — глубокий и сильный — и она больше не будет бояться завтрашнего дня. Всего однажды потеряться в метель в Сеуле — и никто не будет краснеть за нее. И всякий раз, когда мысли о смерти становились для нее осязаемыми и правильными, она вовремя вспоминала о том, кто единственный держал ее на плаву. Ким Сокджин — как верный пес — похудевший, но все еще такой же мужественный и добрый — он всегда был рядом, готовый помочь ей или хотя бы выслушать ее. И тогда она забывала, что на самом деле он зависит от нее, что он, возможно, просто выживает так же, как и они с Цзыюй. — Я взяла на себя ответственность, — говорила себе Чеен. — И я все сделаю правильно. В конце концов, у нее совсем не осталось надежды или смысла — но был долг перед этим раздавленным судьбой человеком. Она обещала ему свободу. Она обязана была спасти его. Даже если это будет стоить ей жизнь. … Хорошо бы это стоило бы ей жизни… — Чеен-а, — робко окликал он ее. — Не хочешь поговорить? Ты выглядишь не очень… Могу я что-то сделать для тебя? — Нет, Джин-а, нет… — робко говорила она. И стояла так, не замечая даже, как густые слезы стекают по ее лицу — а ее рука давным-давно зажата в его руке. И не замечала Чеен, как сильно на него самого давит такое ее поведение, как тяжело ему чувствовать себя обязанным ей, будучи словно главной причиной ее слез и переживаний. И всякий раз он убеждался — ей и Цзыюй было бы легче, если бы он погиб там, в конце прошлого года, если бы его расстреляли. И было бы легче ему, лишь бы не видеть больше, как убита она изнутри, лишь бы не чувствовать ее пустоту. — Я хочу помочь тебе, — сказал он, заглянув в ее комнату — Цзыюй ночевала у господина Исина, — Но единственное, что я могу — это избавить тебя от себя. Он осторожно подошел к ней, убрал прядь с ее лба — старая сорочка едва прикрывала ее шею с заметными следами чьих-то жадных губ. От такого бессилия кулаки сжимались, ненависть была осязаемой, как нож. — Прости, пожалуйста, мой добрый ангел, — сказал Джин. — Больше я тебя не подведу. Чеен спала долго в ту ночь, словно никак не могла выспаться, а когда проснулась, никого в доме, кроме нее самой, не было. Цзыюй, понятно, все еще нежилась в руках господина Исина — а Ким Сокджин навсегда покинул ее. По крайней мере, попытался. *** — Я должен был сделать это намного раньше. Простите мне мою трусость… — читала Цзыюй. — Только не думайте, что со мной что-то случится. Я нашел способ перейти границу. Я присоединюсь к своему отряду, а потом найду способ написать вам весточку. Никогда не сумею я отплатить вам за вашу доброту. Пусть бог хранит вас, если он есть. Ким Сокджин. — Это не может быть правдой… — сказала Чеен. — Ты проснулась, а его нет… — Цзыюй резюмировала. — Он надел всю ту одежду, что мы нашли для него. Взял немного еды. Взял одеяло, так? По-моему, все предельно ясно. — Он не мог уйти… Куда ему идти? Его поймают и казнят… — Но он мужчина, в конце концов… Может, наконец, вспомнил об этом? — Цзы… На улице метель… Как мог он пойти туда, если он даже не знает, где ближайшая застава? Он полтора месяца сидит взаперти… Ему никто не мог помочь… Чеен перевела взгляд на подругу, глаза ее сузились — горе от потери помутило ее разум. — Ты же не помогла ему? — спросила она тихо. — Не говорила ему того, что не следовало, да? Да? — Ты с ума сошла? — возмутилась Цзыюй. — Зачем мне брать на себя такой грех? Я вообще-то тоже заботилась о нем. Да, он мне не нравился, но он же человек! — Но ты всегда считала, что он должен уйти и позаботиться о себе сам… — вспомнила Чеен. — И ты была за то, чтобы запереть его в холодном помещении на весь день! — Для его безопасности, Чеен-а! — закричала Цзыюй. — Ты кем меня считаешь? Неужели думаешь, что я могу обречь на смерть человека, с которым спала в одной кровати и делила один кусок хлеба? Приди в себя! Я тут не при чем! Чеен устало осела на пол, руки, готовые к битве, опустились. Что она творит? При чем тут Цзыюй? Она кормила Сокджина все это время — ее запасы, ее хитрость и ее тело. К тому же она не бывала дома последнее время. Она не замечала его. Зачем ей прогонять того, кто уже не вызывал у нее никаких чувств? — Прости… — вяло говорила Чеен, — Прости… Она не плакала, просто тупо смотрела на своих руки, думала о чем-то, о чем еще не могла понять. Единственный ее смысл в жизни пропал. Что ей делать теперь? Как жить? Внезапная яркая мысль, как молния, осенила ее. Да ведь это не Сокджин нуждался в ней все это время… Это она, Чеен, нуждалась в Сокджине… Иначе давно бы сошла с ума или наложила бы на себя руки. Зачем ей жить теперь, когда этот человек пропал? Ей не о ком заботиться. Нечего делать. Некому готовить. Какая разница, что будет с ней, если даже после ее смерти в этом доме не будет кого-то, кто зависит от нее и ждет ее возвращения?.. Она опустила голову, плечи ее дрожали. Несомненно, в глубине души Сокджин понимал это. Прекрасно понимал. Знал и видел — на самом деле он не нужен никому. Поэтому и ушел. Он ведь не идиот. Он умный и справедливый. Хотел избавить ее от долгов — но лишил ее единственного смысла. Зато теперь она может делать то, что хочет. Пойти и умереть. Сломаться. Не вернуться. — Успокойся! — Цзыюй подошла, схватила ее за плечи, встряхнула — никогда раньше она не позволяла себе такой жесткости с Чеен. — Приди в себя! — сурово сказала она. — И не приписывай ни ему, ни мне того, что мы не чувствуем. Он не из-за тебя ушел. Он из-за себя это сделал. И ты все делаешь только ради себя. Мы люди, а люди эгоистичны. — Как мне вернуть его? — Найти, — Цзыюй отвернулась. — У него на ногах осенняя обувь. Думаешь, далеко он ушел? Думаешь, не потерялся? Сидит где-то и ждет. Он сильный и настоящий, но сейчас его мир дал крах — а в новом мире он чужак. Ему помощь нужна. И нам не стоит тратить время зря. Начнем искать его. Отсюда в город две дороги — западную обыщу я, восточную — ты. Вернемся домой, когда закончим. Может, он сам придет. — Цзы… — Не настолько же он глуп, чтобы просто умереть… — вздохнула девушка. — Хотя возможно все. Я устала, Чеен-а. Устала. Но никогда не устану настолько, что подумаю о тебе или о нем плохо. Я все свои решения приняла сама. Ты — нет. Из-за этого тебе плохо. — Капитан Ким, он… — Он тебя не бьет, так? Кормит и наряжает. Дает тебе деньги иногда. Возможно, в постели он груб, но он солдат, у него по-другому и не будет. Тогда чего тебе страдать? — Цзыюй раскрыла огромные свои глаза. — Он мог бы быть садистом. Мог бы унижать тебя. Мог бы отдать своим подчиненным. Но он просто спит с тобой и, по-своему, заботится. Радуйся, дура. Радуйся. Благодаря нему ты выжила эти месяцы, как и я — благодаря Исину. — Но я не хотела… Я никогда не пыталась даже, я… — Потому что ты влюблена, так? — Цзыюй толкнула маленький шкафчик, стоящий у стены, ящик приоткрылся, оттуда посыпалась исписанная бумага. — Ты влюблена и строчишь письма своему оппе… Наверное, в мозгах тоже пишешь. Ты ждешь его возвращения. Строишь планы. Но, Чеен-а, пойми. Он не написал тебе ни разу, даже когда фронт был открыт. Не приехал увидеть тебя, не передал тебе ничего, когда тут все голодали. Даже не попросил солдат, которые были тут, проведать, жива ты или нет. Это может означать только то, что он никогда не любил тебя, и он чудовище… Она с жалостью посмотрела на Чеен и отвернулась. — Или он умер. Одно из двух. И второе вероятнее всего… Идет война. Мы сражаемся. Каждый день корейцы убивают корейцев. Надежды нет — полезно ждать и верить, но ожидание и вера не спасут тебя, меня или Ким Сокджина. Они могут только дать тебе направление, а спасти тебя сможет только капитан Ким. Или Шухуа. Или ее брат. Сильные мира сего. Она поднялась, поправила добротную дубленку — подарок Исина, завязала платок на голове поплотнее. — Одевайся, — скомандовала она. — И бросай свои дурные мысли. Если сможешь жить дальше, тогда пойдем ужинать и спать. В конце концов, он мужчина, найдет возможность спасти себя. Но если не можешь и подумать о таком — тогда одевайся, пойдем искать его. В конце концов, он нуждается в нас. И ты обещала ему вернуть его домой. А обещания нужно выполнять. — Откуда ты знаешь, Цзы? — спрашивала шокированная Чеен. — Откуда? Откуда? — Он сказал, — Цзыюй надела варежки, улыбнулась чему-то. — В ту ночь, когда тебя забрали в особняк. Он сказал, что ты обещала вернуть его домой. И он сказал, что верит тебе больше всего на свете. Не обманывай такую веру, Чеен-а. Помоги ему. А я помогу тебе. *** В феврале в Сеуле обычно бывало мокро — зима на полуострове всегда проходит мягко, рядом теплые морские течения и циклоны с юга. Но военный февраль был другим — снежным, холодным, промозглым. В лицо Чеен летели мокрые снежинки, за шиворот попадала талая вода — но холода или страха она не ощущала. Только дикий прилив сил, только отчаянное желание жить, хотя бы сегодня. Словно холодные жестокие слова Цзыюй подарили ей еще один смысл. Если Сокджин верит, что она вернет его домой, разве может она не оправдать его надежды? Чеен шла в восточном направлении — из самого квартала до большого моста. Там путь окончится — утром туда приезжает восточный автобус, который везет их на фабрику. Понятно, что оттуда Сокджин до заставы не дойдет — значит, пошел в западном направлении, там есть маленькая станция наземного метро. Возможно, останется там. Тогда его, конечно, отыщет Цзыюй, и он будет спасен. Чеен шла, время от времени выкрикивая имя Сокджина, а щеки ее горели как от пощечин. Она восхищалась Цзыюй и гордилась ею. — Какая она сильная… Какая настоящая… — думала она. — Как много берет на себя — и не боится этого. Как быстро она вернула мне мой рассудок — и как много я должна сделать для нее, лишь бы она никогда не грустила, никогда не попадала в беду… — А ведь я всегда знала, что Чеен такая… — осенило ее. — Разве могла бы простая девушка пойти со мной хоронить лошадь? Или остаться в городе, пока я спасала врага? Дахен-ним, Джихе-ним уехали… А она осталась. Она не умеет по-другому. Цельная, как камень, гордая, как вода. Она родилась такой и умрет такой же. А вот Чеен — изогнутое от грозы дерево. Или сломается, или протянет ветви к солнцу и оживет. Может одинаково хорошо сделать и то, и другое. — Сокджин! — крикнула она в метель. — Ты слышишь меня? Пожалуйста! Никто не ответил ей, конечно, и она снова побрела вперед. Вдалеке в снегу маячила остановка. Значит, тут его нет. Он ушел — возможно, его уже поймали, возможно, ему удалось сбежать. Его нет, нет его. И непонятно, где он и что с ним… Внезапно ее охватил страх — болезненный и липкий, словно последний смысл осознала. Сокджин… Неужели он погиб? Неужели пропал навсегда? Сейчас война, люди пропадают и гибнут — Цзыюй правильно сказала — каждый день в списках работниц находятся те, кто пропускают работу, некоторые из них никогда не возвращаются. Кого-то арестовывают, кто-то гибнет из-за несчастного случая или болезни, кто-то отнимает свою жизнь сам. Люди умирают каждый день — смерть смотрит на всех одинаково равнодушно. Возможно, она уже была тут. Забрала Сокджина — освободила его — и теперь смотрит на пустые потуги Чеен и ничего не просит взамен. — Сокджин! — закричала она еще раз, вне себя от ужаса. Проглядела… Проспала… Упустила… Словно потеряла из виду — и теперь больше никогда не увидит его снова. Ей стоило быть внимательнее… Стоило вглядываться в него… Стоило думать, прежде чем бросаться громкими словами. Метель била в лицо Чеен — словно хлестала по щекам, делала то, что должна была сделать Цзыюй, но та никак не могла взять себя в руки. Она была вне себя от ужаса и боли. Она потерялась. Вот что было важнее всего… Только это… Жизнь близких, их тепло, дыхание рядом, улыбка. Не ее дурацкие чувства, не ее гордость… Даже ее тело, которое Ким Намджун трахал еще недавно — все это не было важным. Пока она жива, она может пережить даже это. Просто переживет и забудет, а однажды память сотрет этот эпизод, и она перестанет вспоминать, как тяжело он дышит ей в шею, как бесстыдны его ласки. … А вот Сокджина — живого и настоящего, которого еще вчера за руку держала — не забудет. Как и то, что в его жизни и смерти была виновата она одна. Спасла его, чтобы потом погубить. Погубила, потому что не была внимательна — интересовалась только собой одной. Внезапно все пережитое стало казаться ей мелочью — все, даже чертова метель, которая била ей в лицо. Все, кроме Сокджина и Цзыюй, кроме родителей в тылу, друзей на фронте и Джонни. Вот об этом стоило думать. О том, как выжить, как выстоять, чтобы снова увидеть их всех. А не страдать из-за непонимания или некого падения. Не было падения никогда. Она стояла на своем месте — а вот теперь, когда потеряла Сокджина, пала низко. И не сможет уже выбраться наружу. — Я хочу вернуть его… — прошептала Чеен, чувствуя, как слезы застывают на лице, превращаясь в слезинки. — Я хочу вернуть его. И не в силах овладеть собой, она помолилась единственному богу, в которого еще верила. — Оппа… — прошептала она. — Пожалуйста… Спаси его. Вдалеке мелькнул яркий свет — поезд проехал мимо, поезд, везущий солдат коммунистической партии на юг. Чеен осеклась, присела от резкого порыва ветра, а когда глаза привыкли к темноте, увидела впереди себя высокую фигуру. Высокую, худую, чуть согнувшуюся, но ощутимую, знакомую. — Я… — пробормотала она. — Я сошла с ума? Я умерла?.. Нет, она была жива — ветер бил в лицо, метель бросила ей снега за шиворот, лишь бы она очнулась. И она очнулась, проснулась от своего долгого сна. Открыла глаза и внимательно смотрела впереди себя, не в силах справиться с собственными чувствами. Смотрела — и узнавала. К ней, через заснеженное поле, шел сам Джонни. Ее любимый мужчина вернулся к ней из самого ада — наверное, чтобы спасти ее. Он шел и шел, улыбаясь так, как умел улыбаться только он — и один бог мог знать, как много, скорее всего, он прошел, чтобы увидеть Чеен. А Чеен, согнувшись от рыданий, стояла, готовая упасть на землю и целовать ее за одно-единственное… — Он услышал, он услышал… — Пиши ему письма, — звучал в ушах голос ее подруги. — Даже если и не отправишь. Пусть знает, что ты его ждешь… — Или он никогда не любил тебя, или он умер… — слышала она внутри себя. — Джонни особенный, и ты особенная… — покойный Тэен говорил ей. — Оппа! — закричала Чеен сквозь снег. — Я тут! Оппа! И упала в самые теплые и родные руки на свете, не чувствуя ни ног, ни собственного голоса — просто упала в них, готовая умереть тут и сейчас — все равно, она встретила его. Но вместо этого голос Джонни стал другим, руки его показались худее, а вместо военной формы на нем оказался домашнее старое пальто, они с Цзыюй сами перешили его еще в январе — чтобы Сокджину спалось теплее… — Чеен-а, — тревожно говорил Сокджин. — Ты в порядке? Ты в порядке? Это, конечно же, был именно он — не успел на автобус и решил спрятаться от снега на остановке, но услышал голос Чеен и решил выйти к ней. Домой они вернулись, когда Цзыюй уже готова была пойти искать саму Чеен — брели сквозь метель, Чеен, сердце которой разбилось окончательно, и Сокджин, который понял, что не сможет жить теперь без этой отчаянной смелой девочки. — И все-таки ты нашла его, — сказала Цзыюй. — Нашла. *** — Где он? — спросил Намджун у стоящей навытяжку Цзыюй. — Она не приходила вчера. — Она простыла. Температурит. Кашель и все дела… — Цзыюй говорила гордо — не мигала даже. — Ей нужно пару дней, чтобы прийти в себя. — Черт ее дери… — Намджун злился. — Я сам приду в вашу берлогу и посмотрю, как она болеет. — Капитан Ким… — Исину было неприятно видеть, как тот отчитывал его любимую женщину. — Вы можете заразиться. Февраль холодный месяц. Девушка поправится и выйдет на работу. Она молодая, выносливая, пары дней ей хватит. — Я-то не видел ее уже почти неделю… — возмущался Намджун. — Ты, сука, не думаешь же, что можешь наврать мне, а? Если узнаю, что врешь, шкуру с тебя спущу… Цзыюй притворно кивала ему, старательно подчеркивая свое превосходство — при Исине Намджун ее не тронет, не зря же она первая шлюха на фабрике — самая красивая и самая хитрая. — Я не вру, капитан Ким. Дайте Чеен пару дней. Она поправится… — Наверное, к празднику придет в себя… — старался успокоить его Исин. — Я передам ей лекарств. Моей сестре она тоже нужна для помощи, поэтому это и в моих интересах, поскорее вернуть ее. Доверьтесь мне, капитан Ким. Намджун недобрым взглядом смотрел на Исина — чертов китаец блюдет свои интересы. Потом смотрел на его красивую шлюху… Как только Исин потеряет бдительность, надо бы преподать ей парочку уроков да пожестче. Но делать было нечего — не будет же он ходить по развалинам искать свою любовницу… Придется подождать. — Но только до праздника… — сказал он строго Цзыюй. — Там она должна быть. Ясно тебе, ты, ведьма? «Ведьма» старательно кивала, делая вид, что слушается его — тонкая ее бровь ползла вверх, и Намджун ясно чувствовал, она ненавидит его и презирает больше, чем кого-либо тут. Такая уж она, эта сучка Исина. Гордая и хитрая. — Наконец-то, ушел… — Исин не привык к долгим конфликтам. — Хен в последнее время слишком уж ворчливый… А та девушка, правда, больна? Ты же не соврала? Если он узнает, что ты ему врешь, он тебя накажет… Мы оба капитаны, но он старше, ему тут никто не указ, кроме капитана Мин. — Она простыла, — не моргнув, говорила Цзыюй. — Больна. Ей нужен покой, иначе она может заболеть сильнее. Благодаря вам, у меня есть пища и лекарства. Я о ней позабочусь. На празднике она будет. Я обещаю. Ее красивые глаза внимательно смотрели на Исина — и он успокаивался, Цзыюй ему никогда не соврет. И тут же тянулся к ее красоте, спокойствию, чистоте… Не знал Исин, как бы он выжил в Сеуле, где его все ненавидели и считали предателем, если бы он не встретил тут свою Цзыюй… Сошел бы с ума или начал бы звереть, как Намджун. — Я заберу ее с собой… — думал он, когда мысли о будущем начинали казаться ему опасными. — А в конце войны женюсь. Я могу все, а она поймет, что я защищу ее и сама пойдет со мной. Дело решенное уже… А сестре я потом сам все объясню. *** Чеен и Сокджин спали на одной кровати — утром уходящая Цзыюй накрыла их одеялом с головой, старательно закутав обоих. Печка шумела, щедро наполненная дровами, на ней медленно кипел свежий суп. Вчера она набрала огромную горячую ванну, в которой долго согревала их обоих, а потом накормила их и решила про себя — эти двое не умрут. Она не позволит им. Не в этот раз. — Добрая добрая Цзыюй… — говорил Сокджин. — Она плакала вчера, когда мы вернулись. Глаза мокрые были. Ты простила меня, что я ушел? — Простила… — рука Чеен лежала на его щеке. — Простила. Это ты меня прости, Джин… Я вела себя неправильно. Нет ничего важнее жизни. Она старательно кашляла в кулачок — простыла вчера, когда кричала в метель. — Нет ничего важнее вас с Цзы… — И вас… — Сокджин улыбался, закрывал глаза — в его теле снова поселилась дикая усталость и боль, как и месяц назад, когда он едва не умер от пневмонии, но говорить об этом Чеен он не хотел. У нее и так много забот из-за него… — Я обязательно верну тебя домой… — шептала Чеен, проваливаясь в сон. — Обязательно. — Я тебе верю… Я только тебе и верю… Она уснула — и во сне снова видела Джонни, идущего к ней сквозь снег. Это не было правдой или будущим — теперь Чеен отчетливо это понимала. Она просто хотела обманываться дальше, но больше такой роскоши у нее не будет. Ее оппа умер… Погиб — и уже никогда к ней не вернется. Значит, ей придется теперь жить и за себя, и за него тоже.