смирительная рубашка

      Микеле осторожно открывает дверь в палату, прося врача оставить их наедине. Он приходит каждый день, его пропускают, не смотря на то, что посещение возможно только раз в неделю. Но как же он может оставить его одного? В этих белых стенах. Как же он может бросить его, позволить утонуть в собственном безумии?       — Флоран? Можно к тебе? — Локонте натянуто улыбается, как, впрочем, и всегда.       Француз медленно проворачивает голову, слыша голос. Он в ужасе отскакивает в самый край кровати. Леденящий душу страх оковывает его, не позволяя даже пошевелиться.       — Т-ты, — шепчет он, — Это все ты! Ты!       — Я, кто же еще? Тише, Фло, я не обижу тебя. Это же я, Микеле, ты… не помнишь меня?       Глубоко дыша, брюнет осматривает сидящего напротив мужчину. Он отчетливо видит в нем Его, Моцарта. В ушах снова играет музыка, и она, кажется, заполоняет собой все пространство, заставляя хвататься за уши, хотя, где-то глубоко внутри, мужчина обожает ее. Жаждет слышать снова и снова. Без остановки.       — Ты слышишь? Музыка. Ты ее слышишь? — шепчет Флоран, медленно убирая руки от ушей. Он все еще с некой опаской смотрит на мужчину.       — Музыка? О чем ты? — Микеле непонимающе тряхнул головой, стараясь услышать хоть что-то. Но вокруг лишь давящая на сознание пустота.       Конечно, что еще ожидать от сумасшедшего? Флоран попал сюда два года назад. Однажды, на его последнем выступлении, он просто не смог выйти из роли. Сальери не отпустил его, завладев его телом. Душа композитора снова обрела плоть. Но это лишь метафоры, а на деле, молодой человек теперь заперт в психиатрической больнице. И никаких шансов на то, чтобы выйти оттуда, пока нет.       Флоран подползает ближе к Микеланджело, протягивая тому навстречу руку. Он несмело касается щеки итальянца, проводя по ней самыми кончиками пальцев. На губах у француза теперь играет легкая улыбка, делая весь его образ еще более безумным.       — Видишь, все хорошо, — тихо, стараясь не спугнуть, говорит Локонте, — Это я.       — Ты, — согласно кивает Флоран. Конечно, это был Он, кто же еще? Он же отчетливо видел того, кто сейчас сидел перед ним.       Пальцы медленно сползают со щеки на шею, проводя по пульсирующей голубой венке под кожей. С губ француза слетает короткий смешок на выдохе, когда он чувствует под пальцами пульс. И даже этот стук, кажется, отбивает знакомую мелодию.       — Ты, — снова шепчет он, и, смотря в глаза Микеле так, что тому становится не по себе, преодолевает расстояние, разделяющее их.       Потрескавшиеся сухие губы накрывают другие, мягкие, завлекая их обладателя в поцелуй. И этот поцелуй полон разных красок, эмоций. И музыка, будто под этим напряжением, подлетает вверх, на пик, на самую вершину, ярко сверкая на ней, чтобы в следующее мгновение уже идти на спад, как успокаиваются волны бушующего моря.       Флоран отстраняется, смотря на лицо перед собой: напуганное, с раскрасневшимися от поцелуев губами, ресницы подрагивают, а глаза, кажется, обволакиваются слезами.       Микеле сглатывает, проводя рукой по впалой щеке «Сальери», а после, тихо шепча.       — Я люблю тебя.       И эти слова, затмевая собой музыку, Его музыку, раздаются в голове у француза, эхом разлетаясь по каждому уголку комнаты. Хочется кричать. Музыка, она пропала!       Дверь в палату с тихим скрипом открывается и на пороге появляется мужчина в белом халате. Он что-то говорит, Флоран не слышит, что именно, и Локонте поднимается, уходя к двери. Но перед тем как уйти, он ласково проводит пальцам по тыльной стороне ладони Мота. А после скрывается за дверью, снова оставляя его одного.       Флоран слышит, как сильно бьется его сердце. Чувствует, как покалывают иголочки кончики пальцев. Чувствует, как внизу живота образуется стягивающий узелок. Он глубоко втягивает воздух, пахнущий теперь не медикаментами, а Его духами. На губах снова безумная улыбка.       — Иди. Иди, мой Моцарт. Уходи, чтобы вновь вернуться.