не вместе

- Говорят, что время не лечит, что просто забывается, приходит в мысли реже, но всё так же больно. Хотя чаще говорят обратное. А знаешь, я скорей соглашусь с теми, кто остывает, потому что мне уже плевать. Конечно, я не забыл, но эти воспоминания сейчас не заставляют сердце пропускать удар. /// - Я не могу, не могу смириться, не могу забыть, ведь всё это было не просто так. Я говорю не о жалости к тогда бессмысленно потраченным годам, я говорю именно о том, что даже не имея больших причин быть вместе, эти отношения оставались чем-то неотъемлемо важным. Скажи, прошу, скажи, что я прав. Не хочу и допускать мысли о том, что это глупость, которую я сам выдумал и внушил себе. Это не то, что может просто остаться воспоминанием. /// - Я занят, и вообще прекрати звонить, когда тебе не с кем поговорить, оправдывая это тем, что хотел лишь поинтересоваться жизнью старого знакомого. У меня есть люди, с которыми я бы хотел провести эту ночь. Ты же прекрасно понимаешь, что они здесь рядом и определенно в приоритете. Уж найди, чем себя развлечь, я не твой личный телефонный стендапер. Прекращай. /// - Послушай. Просто выслушай меня. Мы давно не говорили, и сегодня я не мог выкинуть из своей голове идею бросить все и вернуться. Смешно, да? Я все еще задумываюсь о таком, зная, что ничего не измениться. Я много думал об этом сегодня. Думал о тебе, но так и не понял, как отношусь. Я действительно не понимаю, кем ты являешься, кем я тебя считаю. А ведь о тебе почти никто не узнает, а о том, что я все еще звоню, не знает совсем никто. Как видишь, у тебя привилегированное частное положение. По-прежнему часть моей жизни, пусть и стремящаяся стать воспоминанием. У меня так много мыслей, вопросов, идей, тем для разговора, которые я бы хотел обсудить. Не думаю, что готов поделиться этим еще с кем-то, ты по-прежнему единственный, кому я доверяю, чьего осуждения не боюсь. Надеюсь однажды найти подобного тебе человека. /// И так из раза в раз. Чэнлэ всегда такой, сам себе противоречащий. Джисон и не способен представить, как однажды этот человек исчезнет из его жизни, не оставив и малейшего шанса на контакт, хотя бы такой. Ведь эти телефонные звонки, что всё чаще звучат лишь по ночам, будто возвращают утраченный кислород. И только тогда оба начинают дышать. Так, как раньше, полной грудью, на время отстраняясь от ощущения потерянности, утраты какой-то важной части, позволяющей чувствовать себя по-настоящему живым. Иногда Джисону достаточно просто слушать, знать, что где-то там у старшего есть жизнь, что только реальность Пака довольствуется лишь тихим полушепотом в ухо или яростной злостью в динамике на громкой связи. А иногда он звонит сам, потому что слишком тяжело, слишком много времени проходит и сил справляться с собственными, до мелочей четкими и яркими, воспоминаниями просто нет. Они говорят долго, говорят о прошлом и не только совместном, о книгах, прочитанных еще в школе, которые им так нравилось тогда обсуждать, пусть Джисон и заканчивал далеко не каждую, о новых фильмах, что они уже давно смотрят не вместе, о чужих жизнях, о чужих новостях. И никогда о своем настоящем. /// - К чему рассказывать о моих делах, если даже знание их никак нас не приблизит друг другу. Ты же понимаешь, что я говорю не об этих тысячах километров. /// У Ченле своя жизнь, наверное, даже наполненная, насыщенная. Диплом, работа, новые знакомые, возвращение к семье, друзья, любимый человек. По крайней мере, это то, что младший нередко проигрывает в своей голове, потому что у него тоже есть жизнь с теми отнимающими последние силы буднями и долгожданными, полными развлечениями с друзьями выходными. Своя, лишенная материального, физического присутствия первого в ней. Джисону не хватает Чэнлэ так, что однажды, закрыв уставшие глаза, желания открыть их и увидеть свет вновь не появляется долгое время, а потом снова то импульсивное желание почувствовать хотя бы условно рядом. Звонок. Голос. Память. Дрожь. Тоска. Желание. Память. Смех. Память. Гудок. Память. Память – всё, что у них остается общего, всё, что их связывает. Это некая форма мазохизма не позволять себе забывать и подпитывать воспоминания из раза в раз, боясь забыть даже голос, но они продолжают, потому что сознание будто отказывается признавать, что закончив, оба потеряют возможность вернуть хоть что-то. /// -Джисон,- Ченле, приподнявшись на носках, выдыхает в ухо. Шепот, но звучит так громко, так пронзительно, что Пак чувствует легких холодок мурашек по спине. Старший не касается, но его дыхание так близко на шее за ухом, невесомо касается кожи, теряясь где-то в спутанных прошедшим днем волосах . Стоит близко, и часть его тепла чувствуется ясно. Они любят открывать окно, будучи наедине, как бы силен не был ветер, потому что этот контраст горячего тела в объятьях, когда кожа к коже, впечатывается в память и оставляет эффект сильнее на фоне стремящегося отвести их друг от друга тепла. Ибо так отпускать не только не хочется, но и страшно, ведь согреть больше некому. Джисон поворачивается и смотрит в эти улыбающиеся, сверкающие даже в темноте глаза. Они зовут, просят коснуться, в своем легком прищуре сообщают, что первое действие только за Паком. А тот теряется: хочется сразу всего, но рука поддается не сразу. Младший сглатывает, не открывает взгляд, делает шаг ближе, но тоже не касается. Ченле ниже, и этот взгляд снизу уже не смеющийся, теперь он действительно молящий. И Джисону этого хватает, чтобы отдаться влечению, зная, что это никогда не будет безвозвратно, потому что Чжон тоже хочет, останавливает себя, но хочет, чувствуя, как его губы уже горят, когда Пак склоняется. Дыхания сталкиваются, вечерняя прохлада, забравшаяся под рубашку уже забывается, и старший тянется. Но Джисон отстраняется, и первый от неожиданности по инерции падает в объятья. Сверху слышится смешок, но он не поднимает взгляда, а лишь смущенно признавая поражение, будто случайно касаясь губами кожи на шее, снова просит сделать хоть что-то, и последний делает, только вот он снова отстраняет от себя Чжона и заглядывает уже в щенячье обиженные глаза. Джисон наслаждается этой медленной пыткой, это тяжело и для него, но от того каждая клеточка тела становится более чуткой, отзывчивой , воспринимает всё более глубоко, трепетно. Сейчас лишь длинные иногда излишне дразнящие пальцы, что Ченле так любит, зачесывают его волосы назад, останавливаясь на затылке, и вновь притягивая. Старший готов кричать, что это слишком нахально вот так издеваться над ним, а потом прикидываться невинным перед другими и даже заставлять его поверить в эту безгрешность, когда Пак лишь с улыбкой мягко произносит куда-то в макушку: - Мне нравился родной цвет, но мне нравятся и твои блондинистые волосы. Ченле чувствует, как пальцы отпускают прядь и скользят вниз по позвоночнику под футболку в попытке согреться. Хотелось бы видеть выражение лица младшего, но они стоят близко, а потому Чжон просто мысленно царапает чужую шею, желая оставить там следы не только взглядом. - А еще мне нравится, как они пахнут. Уже нет пальцев на позвоночнике. Это руки под футболкой на талии, сжимающие бока и пробирающиеся дальше к лопаткам, задирая ткань и прижимающие вплотную к телу напротив. Это тяжелое дыхание в также спутанных, только высохших и пахнущих, как любой мужской шампунь, но с ноткой цитруса, волосах. Это волнительное ожидание, что Чэнлэ в пору уже бы привыкнуть испытывать, но он ничего не может с собой поделать, ведь каждый раз всё будто впервые. Здесь рядом наедине Джисон не такой, каким показывает себя прочим, и мысль о том, что только сам Чжон может видеть и чувствовать его таким, дает какое-то преимущество, превосходство, позволяет чувствовать себя особенным. И сейчас Чэнлэ даже в голову не приходит мысль, что всё это может закончиться. Ровно, как и Джисону, для которого их отношения просто не виделись прошлым, их жизни не виделись порознь. Джисон любит так, как никогда не мог себе представить, почти так, как писали в книгах. До мурашек, до невыносимого желания, до приятной боли под ребрами. Они замерли и просто стоят, Ченле хочет что-то ответить, но получается только поднять руки к шее напротив и, вынуждая заглянуть в глаза, наконец, скользит холодными подушечками пальцев в чужие отросшие грубые на ощупь волосы. И снова кожа к коже, глаза в глаза. Недостаточно. Джисон больше не медлит, потому что он видит ответную любовь во всем: от бликов в глазах до сжатых волос на затылке. Старший пропускает вдох, когда его губы накрывают знакомо сухие и холодные. Паку хватило этой неспешности, больше ему этого не нужно. Горячее желающее и желанное тело в его руках – это всё, что остается важным на данный момент. Джисон позволяет сделать тот необходимый вдох, пока быстро закрывает окно, стягивает обе футболки, и уже не отпускает. Ченле тянется, выгибается, и это так приятно ощущать, когда остаточный холод ветра скользит по спине, а горячий язык поддается, позволяя управлять. /// - А помнишь, как это было? Не первое время, когда было неловко, а когда мы уже привыкли друг к другу, но всё равно не могли насладиться и отпустить. Я думал, люди быстрее устают друг от друга.