Энджел однозначно даст

      Энджел Даст не заморачивался над тем, что он — наркоман, проститутка и аморал. Мазохист со стажем. Какая разница, кто ты, если тебя покупают не за тем, чтобы вести светские беседы?       А ведь Энджела покупали по десять раз на дню, иной раз, ведь демоны вроде него пользовались в борделях на окраине ада, на самом его дне, большим спросом — Энджел был мил настолько, насколько могла быть аморальность невинной.       Он умел делать большие жалостливые глаза, если того хотел клиент. Умел дрочить дополнительными двумя парами рук, которые появлялись по его желанию, если у клиента обнаруживались дополнительные члены. Подставлял свою дырку любому, кто хотел отыметь его в грубой форме, впиваясь в нежную белую плоть и полосуя до крови упругую задницу и длинные стройные ноги, хотя они самому Энджелу не нравились. Чересчур длинные.       Кокаин отлично помогал взбодриться, когда необходимо было лезть на кого-то и делать это энергично, ведь многие платили не за то, чтобы трахать бревно. Они страстно желали, чтобы плата была обоснована. Он мог бы отказаться от наркоты в любой миг, — не человек же, право слово, — но зачем отказываться от единственного способа развлечься? Ад был скучен, а секс он развлечением давно не считал, отключая разум в самом начале процесса, который переживал раз за разом, корректируя лишь сценарий развития событий. — Красивый ротик, — сказал вчера трехглазый урод с огромным членом, который порвал его до крови — Энджел чувствовал ошеломляющую боль и стекающую по бедрам кровь, но молчал, спорить, а уж тем более возмущаться воспрещалось. — Потом отсосешь, понял?       Можно было и не уточнять — минет входил в обязательный перечень предоставляемых услуг.       У Энджела была изумительная задница, и ему было жаль, что ее так бездарно драли когти рычащего и капающего на поясницу слюной урода. Если бы тот сделал это хоть немного аккуратнее, без интенсивных, выбивающих душу — у демонов были души, кто бы что не говорил — фрикций, Энджелу бы даже понравилось. Наверное.       В обычный адский понедельник заявился он — демон в красном. Энджел его до того момента не видел ни разу, но без труда понял, почему того называют Радио-демоном: высокий отрывистый голос Аластора — так его звали — будто транслировался по радио через электровакуумные лампы. — Хочешь, отсосу? — произнес свое неизменное приветствие Энджел, выгибаясь на высоком стуле за барной стойкой и закидывая ногу на ногу. — Нет, — ответил тот, и на этом их разговор закончился, не начавшись.       Наблюдая за незнакомцем, Энджел понял с удивлением, что этого он — хочет. Как давно никого не хотел. Как хотят люди друг друга. И не просто секса, а обычных прикосновений, обычных слов, банальностей и ерунды, что говорятся исключительно в постели на утро.       Но забываться не стоило — Энджелу работать в борделе до скончания веков, в наказание за отказ стать личной шлюхой тоже небезызвестной в пекле личности, а Аластор, похоже, им не заинтересовался. Никем не заинтересовался.       Зачем он приходил — непонятно. Сидел допоздна, всем улыбался, стряхивал с коленок липнущих потаскушек всех полов и мастей, пил горький абсент, но ни с кем не спешил уединяться.       Энджел сидел рядом, строя глазки поначалу, но потом, поняв, что посетитель, похоже, не в себе, как и подавляющее большинство, отстал, потягивая коктейль и терпеливо ожидая, когда его «снимут». — Со мной поедешь, — вдруг сказал Аластор, поворачивая к нему голову и улыбаясь в своей привычной сумасшедшей манере — безумные немигающие глаза и ничего не выражающая улыбка. — Нельзя, папочка, я заперт здесь волей самого Всенижнего, — вздрогнул Энджел, облизывая губы в предвкушении. — Идем ко мне в комнату. — Зачем? — спросил Аластор, и Энджел понял — совсем с катушек съехал красавчик. — Ну, в зависимости от того, что ты хочешь, — замурлыкал он, двигаясь ближе. — Я хочу, чтобы ты поехал со мной, — повторил тот. — Тебе здесь не место. Я ощущаю твою скуку всей кожей. — Так давай ее развеем, — выдохнул Энджел в сжатые тонкие губы, встретился с алым зрачком и застыл, увидев в них свое расчлененное тело. — Ты не понял. Я хочу тебя себе. Надолго. Навсегда, если пожелаешь сам. Жди здесь, я поговорю с твоим хозяином.       Вернулся Аластор спустя пять минут, сообщил охуевшему окончательно Дасту, что он его выкупил и забирает с собой.       Энджел шагал за высоким худощавым демоном в красном в состоянии раздрая.       Он думал, что дома Аластор нагнет его над тумбой в большом зале и раздвинет ноги острым коленом. Или трахнет уже вечером, в кровати. Но этого не случилось ни вечером, ни на следующий день, ни через неделю. А когда Энджел сам полез к нему, пытаясь расстегнуть пуговицу на высоком вороте, Аластор легко перехватил его тонкие, воистину паучьи, пальцы. — Я привез тебя не затем, чтобы ты со мной расплачивался, — сказал он твердо. — Ты здесь, потому что мне скучно. Одиноко. Потому что ты заслуживаешь большего, чем быть бездумно трахнутым. Понял? Нет? Ну что ж, как поймешь, так и поговорим. Можешь уйти в любой момент, если хочешь снова нюхать кокаин и скакать на чьем-то члене.       Энджел хотел нюхать кокаин, но понимал, что лучше к этому не возвращаться. Энджел хотел скакать на члене, но на вполне конкретном. Однако неизвестно, произойдет ли это. В голове Радио-демона не разобрался бы и сам Сатана.       Поэтому Энджел привыкал жить обычной жизнью — заводить хобби, смотреть транслируемые из человеческого мира каналы по телеку, готовить, убираться, хотя бытовые дела он никогда не жаловал. Иногда Аластор стоял рядом на кухне, смотрел, как он режет свежую оленину для жаркого, потом уходил. За ужином они разговаривали о прошедшем дне, о местных новостях, о мелких демонических проблемах, игнорируя жизнь Даста до момента переселения из борделя.       Бывших шлюх не бывает — был уверен Энджел, но не замечал, как потихоньку оттаивает и смотрит на Аластора не как на красивое тело, а как на сосуд, в котором есть нечто большее. Аластор тоже заметил перемену к концу месяца и первый, сидя вечером у камина с книгой, устроил ладонь на голове Даста, который помещался рядом на полу, изучая свежие журналы. Энджел замер, делая вид, что ничуть не поражен, но сам тихо млел от легких поглаживаний макушки и перебирания светлых прядей. — В саду созрели яблоки, — сообщил Даст, появляясь в дверях кабинета. — Ты предлагаешь мне их собрать? — улыбнулся Аластор. — Боишься перетрудить свои ручки, папочка? О, ты такой предсказуемый! Все равно нечем заняться, ты — как хочешь, а я пойду. Ждать твою служанку можно до Второго пришествия.       В саду было занятно — яблоки сами сыпались в корзину, пахло свежестью после грозы и сладким безумием, как и все в этом доме. Эднжел, откусив от самого большого, зеленого с желтым боком, повернулся на шорох за спиной и протянул его Аластору: — Будешь? — Буду, — ответил тот, прижимая его к дереву и целуя властно, напористо, долго.       Надкушенное яблоко упало в мокрую траву под ногами, Энджел со стоном подался вперед, прижимаясь теснее. — Ты не против, если мы переберемся в спальню? — спросил Аластор, и Даст кивнул, проглотив все слова.       В спальне его бросили на взбитую перину, раскидав ворох маленьких подушек с кистями, расшнуровали высокие сапоги, стащили одежду и восторженно заметили: — Это пушок? — Да, — вздохнул Энджел. — У нашего вида он не только на груди. — Я вижу. Он мягкий. Такой мягкий…       Иногда Энджела брали и нежно, но не настолько, чтобы дыхание замирало в груди и коленки слабели, пульс вытягивался в нитку и сердце почти останавливалось. Как с ним происходило сейчас.       Демоны нежно не умели. Но Аластор почему-то умел. — Ты под чем-то? — спросил тот, обводя длинным языком его губы, а потом и шею, спускаясь к ключицам. — Зрачки расползлись. — Под тобой, — хихикнул Энджел, но тут же размяк, чувствуя в себе пальцы, скользящие в смазке.       Его не перевернули на живот и не поставили раком, как обычно — его натянули на красивый — Энджел знал толк в подобной эстетике — член с блестящей влажной головкой весьма щадяще и приятно медленно. Выгибаясь на нагретых шелковых простынях, Даст кусал губы, разводил ноги шире и чувствовал, как бешено стучит кровь в висках. Это чувство было лучше любой кокаиновой эйфории, и Энджел, богохульствуя, мог сказать, что наслаждение было райским.       Его трахали не как резиновую куклу, а как… как человека, да. Его трахали с уважением.       Руки Аластора сжимали его бедра крепко, оставляя синяки на тонкой коже, но губы его, касавшиеся шеи и плеч, делали это аккуратно, не оставляя засосов. Дополнительные конечности снова пригодились: Энджел одновременно с дрочкой собственного члена цеплялся за спинку кровати и ласкал поджарые ягодицы такого удивительно чувственного с ним любовника.       Глаза напротив полыхали жарким адским пламенем, и Энджел понял, что с ним сейчас манерничают. Жалеют, лелеют и берегут, ведь такой социопатический садист в жизни, как Радио-демон, не может стать мазохистом в постели. Укусы, шлепки, оргазм вперемешку с болью ждал его в скором будущем, как вишенка на торте, а пока можно было упиваться заботой и горячими поцелуями, от которых плавились внутренности. — Признайся честно, ты забрал меня не потому, что тебе скучно, — произнес Энджел, проснувшись утром в объятиях обнаженного демона. — Если я признаюсь, ты устроишься на моей шее и будешь помыкать мной, — проговорил тот, не открывая глаз. — Ты влюбился в меня.       Аластор опустил руку ниже и зарылся пальцами в мягкий белоснежный пушок. — Я влюбился в тебя. Счастлив? — Да, — улыбнулся Энджел. — Счастлив. Но не до конца. — Что же тебя гнетет? — В аду скучно. Давай махнем наверх, к людям. Там столько всего! Кино, карусели, кафешки, модные шмотки, вечеринки, фаст фуд! Телевидение!       Аластор, поглаживающий его ногу под одеялом, растянул губы в хищном оскале: — Телевидение! Там столько дерьма и негатива, что работы хватит до Второго пришествия! Я согласен, но только с одним условием — ты сидишь дома, как верная женушка и ждешь, пока твой личный демон вернется с работы. — Да, мой господин. Я верная женушка.       Энджел замурлыкал сытой кошкой. Перспектива стать домохозяйкой его не пугала: растлевать умы можно было и не выходя из квартиры. Ведь сам Аластор некогда придумал интернет.