***
Мишку совершенно не хочется выпускать из объятий, да и этот ласкуша тоже не торопится освобождаться. Саня ерошит отросшие волосы на затылке, уткнувшись лбом в лоб брата и оправдывается, как может, что его так долго не было. — Последний год, практика перед выпуском, куда бы я уехал. Ещё и футбольный лагерь, я понравился приезжему тренеру, хочет позвать меня в дубль «Динамо», представляешь? –Саша трётся щекой о колючую щетину брата, ловя контраст между её жесткостью и гладкостью кожи скулы. Мишутка, держащий всё это время руки у него на лопатках, поводит плечами и наконец отстраняется. Он смотрит исподлобья и бубнит себе под нос: — Универ, футбол ещё и девушки, да? — он дёргает подбородком и направляется в глубь кухни, наконец переступив порог между ней и тамбуром дома. Саша смеётся в голос, закидывая руку ему на плечо, давая лёгкий подзатыльник: — Ага, и девушки тоже. Вот приедешь весной поступать, тоже кучу заведешь, вон какой красавец вымахал. — Если приеду, — приглушённое. Саша удивлённо открывает рот, поворачиваясь к брату, а тот, увернувшись из-под его руки, садится на стул, хватает первый попавшийся пирожок и начинает усиленно жевать. — В смысле? — нет-нет-нет, они ведь так мечтали переехать в Ленинград, договаривались ещё три года назад, что Миша поступит после школы, и они будут учиться там, а потом и работать в большом прекрасном городе. Вместе. Или это была лишь Сашина мечта, а младшему по душе деревня? — Ну что, намиловались, — похохатывает бабушка, заходя в комнату, уже переодевшаяся из замызганного домашнего платьишка в красивый темно-синий сарафан. Стройная, маленькая, сейчас она кажется моложе, только седина, почти полностью покрывшая виски, выдаёт её возраст, — садись, Саш, ты же хотел пирожков, сейчас дед приедет, будем чай пить. Саня отодвигает стул от большого обеденного стола, покрытого белой скатертью, посреди которого стоит тот самый тазик с пирожками, перекочевавший со столика у окна. Он чувствует толчок в бок, поворачивается к Мишане, тот хитро улыбается и ставит перед ним большую кружку чая, стукая дном о стол: — Лопайте, товарищ инженер, или кто ты там, футболист? — он протягивает Саше пирожок, но не выпускает его из рук. Саша берется за край сдобы и отламывает половину, вторая остается в пальцах у Мишани. Старший откусывает кусочек, наконец понимая что это за начинка — яблоки. Они сидят так бок о бок с Мишей, рядом всё ещё суетится бабушка, ставя на стол вазочки с вареньем и конфетами, доливая кипяток в заварник, а Саня не может оторвать взгляд от довольного Мишани, что косится на него с хитрой улыбкой. Тот наконец поворачивается к нему вполоборота и закидывает руку на плечо. Саша сейчас не совсем понимает, кто из них старший, настолько он чувствует себя маленьким. Миша улыбается и тихо говорит ему в ухо: — Приехал наконец. Я тоже скучал. *** — Ну и вот, говорит, я тебя в город с документами отправлю, а ты там всё подмасли со всеми, договорись. Петровну ты знаешь, авось нам ещё трактор выделят, ты бывший глава, тебя все уважают, а я тут без году неделя, кто меня послушает, — дед крякает с досады, выпивает остатки чая и ставит с грохотом кружку на стол, вытирает рот тыльной стороной ладони и поправляет очки в толстой оправе, — придумал занятие, как будто мне делать больше нечего. — Вень, ну что ты стонешь, давно же в городе не был, вон Мишутку возьми с собой, в кино сходите, иль ещё куда, — баба Катя посмеивается над ворчливым дедом и смотрит на притихших внуков. Саша сидит, насупившись, а Миша как будто и не слышит ничего вокруг, уткнулся в книжку, не прекращает жевать яблоко. — А зачем я приехал-то тогда, — возмущается Саня, — вы Мишу заберёте, а я всего на неделю, не согласен, и вообще… В его голосе слышны капризные нотки, но никто его дослушивать не собирается. — Сейчас сенокос, никуда Мишаня не поедет, он тут нужен, и это всего на три-четыре дня, — дед хлопает ладонью по столу и продолжает, — а у меня тут сад ещё… — Да кому сдался твой сад, — пытается возразить женщина, — ничего не… — Так вот, — слегка повышает голос дед, и та мгновенно замолкает, — Миша на сенокосе, Саша на подхвате, а ночью, чтобы девок не портил, пойдет сад сторожить, я с Михалычем договорился. Миша фыркает в ладонь, поднимает хитрый взгляд на оторопевшего Саню. — Но… — тот открывает и закрывает рот, находя только аргументом, — я же отдохнуть приехал. — Отдыхать на танцульках в Ленинграде будешь, сейчас помоги семье, — дед смотрит на расстроенного Сашу и добавляет, — я так решил. Это аргумент, который не требует объяснений, уж так повелось в их доме. Деда Веня с трудом поднимается со стула, с покрякиванием «опять поясница затекла», отправляется вглубь большой комнаты. Бабушка идёт за ним. Звонкий Мишин смех разлетается по дому, Саша косится на него, тот, закинув голову, хохочет искренне и звонко. — Девок чтобы не портил, — Мишутка смотрит уже на Саню, у того сама по себе улыбка наползает на лицо. Миша такой сейчас разрумянившийся, с блестящими задором глазами и красивый до безумия. Внутри у Саши под сердцем что-то горячее кувыркается, грозясь проломить ребра, так больно-сладко и невероятно тоскливо. Миша, отсмеявшись, уже серьезно произносит. — Как будто тебе это помешает, — и подмигивает. Горячий комок внутри Саши обрывается вниз, кажется пробивая пол, грохаясь так громко, что чудится — услышит вся округа, но это всё лишь иллюзия, как и то, во что Саня успел поверить. За грудиной остаётся лишь чувство досады и сожаления. Саня раздражённо поднимается, даёт Мишке подзатыльник отмашкой и уходит в их общую спальню. Вообще то она уже пять лет только Мишина, но сегодня Саша ночует в ней, на своём старом диване. Хоть что-то сейчас между братьями общее.***
Жара стоит неимоверная. Они и так выдвинулись на покос как можно позже, но воздух так сильно прогрелся, и вчерашний ливень, принесший небольшое облегчение, сегодня лишь добавил влажности воздуху. Саша, отвыкший от таких нагрузок, находит приют в тени ближайшей ивы, изнывающий от жары и до сих пор палящего солнца, наблюдает за всем происходящим. Тёма орёт с трактора посторониться. Он выполнил свою работу по-максимуму, скосив основной массив кормовухи, оставив по периферии недоступное технике на людей. Его ждёт дома молодая жена, а Саша вспоминает, как в своё время Крис бегала за Артёмом, пока первый (второй, Сашка, второй — после тебя) парень на деревне перебирал девчонок, как перчатки. Чем-то она всё-таки его зацепила, хотя на Сашкин вкус, девка пресная, а в постели неумеха. Ну так это не ему теперь судить. Саня был рад за друга. Парень переводит взгляд на Мишку, что докашивает остатки поля. У Сани ладони вздулись волдырями, хоть он и надел перчатки, а брат упорно и размеренно машет косой, продвигаясь всё глубже в высоком частоколе травы. Саня смотрит на его голые плечи, покрывшиеся красными пятнами загара, широкую спину с упруго двигающимися тугими мышцами над лопатками, на глубокую дугу позвоночника и узкую талию. Миша останавливается, поправляет дедовскую старинную серую кепку в форме блина, модную когда-то в конце пятидесятых, подвигая её на затылок и подняв руки вверх, потянувшись, продолжает свой монотонный труд. Саша тяжело вздыхает, глубоко и шумно, только сейчас замечая, что задержал дыхание. Как вообще такое возможно? Как совсем недавний ребёнок, который прижимался к Саше, утыкаясь мокрой мордашкой в живот, рыдая на похоронах матери, вырос в такого взрослого и красивого мужчину. Сашка сам кажется ещё недавно был ребенком. Одиннадцатилеткой, держащим за трясущиеся плечи рыдающего брата. Саша тогда глядел на хмурого, пьяного отца, который еле держался на ногах, упорно не смотрящего в сторону опускающегося под землю гроба, и понимал, что всё, что они знали с Мишей до этого дня, закончено. Когда бабушка забрала их из квартиры почти не просыхающего Анатолия, который к тому моменту лишился работы детского футбольного тренера, Саша был для Мишки всем. Он готовил как мог, стирал и учил с первоклашкой уроки. Сам еле справлялся, мечта о футбольной карьере оборвалась вместе с увольнением отца из спортивной школы. Да и не успевал Саня уже ничего. Хотелось после школы бежать на тренировку или гонять мяч с друзьями во дворе, но дома ждали голодный Мишаня и полупьяный, винивший себя в смерти матери, отец, севший в тот злополучный день подвыпившим за руль, перебиваюшийся теперь временными подработками. Мишке стали тогда сниться страшные сны, и ребенок просыпался с криками и плачем. Саша сначала утешал его по полночи, а потом просто перебрался к нему в постель спать. Мишка ворчал, что уже не маленький спать с братом, но ночью, просыпаясь от очередного кошмара, прижимался крепко, обхватывая за талию и утыкаясь в грудь старшему, беспокойно засыпал. Когда приехавшая их навестить баба Катя увидела всё это безобразие, просто стала собирать их вещи, отец даже не стал возражать. Он тогда, потеряв самого близкого человека, собраться с силами, чтобы воспитывать детей, так и не смог. Саша простил его уже много раз. Сейчас отец, бросивший пить совсем, давно завёдший новую семью, встречался с ними постольку поскольку. Мишку наверное уже два года не видел. Он присылал деньги в деревню, и Саша сейчас жил в его квартире в Ленинграде. Анатолий помогал как мог, пристроил Сашу в лагерь «Динамо», попросил посмотреть на него их городского тренера. Когда-то, до смерти матери, Кержаков-старший хотел воспитать из Сани профессионального футболиста, ведь тот был очень талантлив. Но семейная трагедия перечеркнула мечты и планы. Саня, отучившись в деревенской школе, поступил в ЛГУ и успешно получил специальность инженера связи. Он сейчас, практически устроившись на работу, понимал, что не хочет этим заниматься. Он надеялся зацепиться за тот шанс, что у него появился, за возможность играть в дубле «Динамо». Сейчас же, приехав погостить к родне и увидеть брата, с которым в последнее время он видится всё реже, Саша понимал, насколько он соскучился. Насколько хочет снова как раньше, без проблем и забот, быть рядом с Мишкой, не думать о будущем, а лишь наслаждаться настоящим. — Сааааш, — мягкий девичий голос вырывает его из потока мыслей и воспоминаний. Катюшка, разрумянившаяся, с расстёгнутыми верхними пуговками на платье и подвернутым подолом, оголяющим сочные загорелые бёдра, сидит рядом, оперевшись на локти, томно сдувая светлую прядь со лба. Косынка её сбилась, а полная грудь вздымается от тяжёлого дыхания. Саша оглаживает взглядом аппетитные полукружия, понимая, что, похоже, его вечер уже скрашен. Девушка хлопает светлыми длинными ресницами и продолжает. — Я всё у Мишки спрашивала, когда брат приедет, — голос её звенящий, громкий и недовольный, — а он всё молчит и глазищами своими стеклянными глядит. Саша больше не смотрит на неё, он наблюдает за напряжённой спиной Миши, который остановился и протирает остриё косы грязной тряпицей. — А вот он и тыыыыы, — девица томно вдыхает, а Миша уже прожигает хмурым взглядом их обоих. Саша замирает, смотрит на сведённые брови младшего, на тонкой полоской сжатые губы и произносит, так и не повернувшись к Катюхе: — Знаешь Никитьевский сад? — Саше кажется, воздух вокруг сгущается, становится вязким и ещё более горячим. Миша мечет глазами молнии, а Саша от этого получает какое-то странное тягучее удовольствие. — Это тот, что твой дед сторожит? — удивлённо произносит девушка. — Сегодня его сторожу я, — Саня на несколько секунд поворачивается к Кате, та довольно улыбается, берет его руки и кладёт себе на горячую коленку. Он снова поворачивается в сторону брата, тот резко бросает косу в сторону, берется за грабли, начиная собирать накошенное резкими прерывистыми движениями. Рядом с ним щебечет вечно улыбающийся Сашка Кокорин, который больше болтает, чем работает. А Кержаков смотрит на стекающую между лопатками Мишутки каплю пота, любуется гладкой в веснушках кожей его широкой спины, что сейчас напряжена под взглядом старшего, и пытается сдержать довольную улыбку. Внутри снова пульсирует комок неведомых эмоций, он настолько запутанный и странный, но Саша, кажется, начинает кое-что понимать. ____ Они лежат на сеновале, убравши всё, что привезли сегодня с поля. Скоро закат, но яркие лучи солнца бьют прямо в широкий вход, слепя глаза. Сашка прикрывает лицо рукой и тяжело вздыхает. Мишаня рядом напевает какую-то незамысловатую мелодию, совершенно незнакомую старшему. И что они сейчас тут в деревне интересно слушают? Уж точно ничего модного. Старина наверное, «Песняры» какие-то, никаких Аббы и, тем более, Дэвида Боуи, достанных Смоловым из-под полы пластинок, якобы привезенных заботливым дядюшкой, «моряком дальнего плавания». Им бы сейчас спуститься и затопить баню, но они так вымотались, а Сане ещё в сад идти к десяти. Ему хочется просто полежать, насладиться запахом детства, вспоминая, как когда-то ночевал на сеновале, прячась от гнева деда за выбитую футбольным мячом на веранде стеклину. Тогда к нему прибегал и Мишка, прекрасно зная, где он прячется. Они могли болтать всю ночь напролёт, мечтая о будущем, Саша о футболе, а Мишаня, как настоящий советский ребенок, стать космонавтом или строить БАМ. Но для исполнения их мечтаний требовалось переехать в большой город. Голос Миши приятный, с лёгкой хрипотцой, он просто напевает мелодию, явно не зная слова. Саша поворачивается на бок, рассматривая профиль брата, ровный острый нос, чуть выступающий вперёд подбородок и мягкие пухлые губы. Миша перебирает во рту соломинку, перекидывая её из одного уголка в другой, и периодически производит невнятные звуки неизвестной мелодии. Саша протягивает руку и убирает влажные пряди челки, упавшие ему на лоб, проходится по спинке носа к губам и забирает соломинку, запихивая её тут же себе в рот. Миша резко переворачивается и смотрит безотрывно. — Миш, — Саша произносит его имя, даже не зная, что сказать, он смотрит в прозрачные глаза брата, наблюдая, как лучик заходящего солнца оседает на дне голубой радужки. — Ум, — интонация Мишутки не вопросительная, какая-то спокойно-утвердительная, как будто он знает, что Саша хочет сказать. Если бы Саня сам об этом знал. Он разглядывает длинные густые ресницы, мягкие дуги бровей, веснушки, усыпавшие нос младшего яркой росой, и застывает в глазах брата, как в жидком стекле. Нет, не в стекле, в аквамарине. Где-то с полгода назад, ближе к выпуску, его друг — геолог Пашка, мелкий, забавный курчавый парень — притащил в Сашину квартиру камень. Толком не обработанный, сказал, что сам нашёл, в экспедиции. Уж Саня не знает, в какой он там был экспедиции, да и в камнях не разбирался. Но тот был неимоверно красивый — прозрачный, бирюзовый и отливал яркими искрами, ловя блики света. Саша тогда долго его рассматривал. Восхищаясь тем, что может создать природа. До этого он видел только обработанные камни, в дорогой огранке и в ювелирных изделиях. А этот яркий камушек торчал из скальной темной породы и отливал всеми цветами голубого. Такой вот драгоценный, но не ограненный, самый прекрасный. Каким сейчас был и Миша. Для Сани он не вписывался во всю эту деревенскую атмосферу. Мишаня был очень умным парнем, постоянно что-то читал, просил привозить книжки из города и прочел, наверное, всю местную библиотеку. Учеба для него давалась легко, он обладал острым умом и феноменальной памятью. Если Саня мог запомнить что-то, только поняв, Мишаня, даже не напрягаясь, запоминал всё прочитанное раз и навсегда. Ему не место в деревне. За каким-то трактором или комбайном, как тому же Дзюбе. Не его Мишке оставаться и гробить свою жизнь здесь. — Миш, — ещё раз повторяет Саня, — поехали со мной в город, поехали в Ленинград, доучишься там, мы всё устроим. — Зачем? — младший хлопает глазами, — мне и тут неплохо. Саня, посмеиваясь, кладет руку на скулу брата, тихонько гладя мягкую бархатную кожу, тихо и медленно произнося слова, уговаривая: — Это совсем другой уровень образования, так и поступить будет легче, ты же хотел быть преподавателем, так это ближний путь. — Я… — Миша произносит это, и замирает с открытым ртом, закрывает глаза и продолжает охрипшим голосом, — я уже не знаю, хочу ли этого. — Миш-Миш-Миш, — Саша подвигается вплотную, острая соломина тычет в оголившийся бок, но Саша ничего не замечает, он обнимает брата за плечи, утыкается лбом в лоб, аккуратно целует закрытые веки и шепчет, — не говори ерунды, ты должен следовать цели, слышишь, не хорони себя в этом захолустье. Подросток отстраняется, смотрит Саше в глаза и шепчет сбивчиво: — Кому я там нужен, Саш, отцу, которому нахрен не сдался, кто меня ждёт в этом Ленинграде? — Насрать на отца, — Саша повышает голос, вспоминая все предыдущие обиды, — мы всё от него уже получили. Забудь. Саша чувствует какую-то тоскливую нежность, когда смотрит на брата, такого казалось большого и взрослого, а на самом деле неуверенного в себе подростка. Такой маленький сейчас Мишаня, настолько близок и настолько важен, никто никогда не был так Саше дорог. Он прижимает младшего к себе, целует в сгиб плеча и шеи, чувствуя дрожь тела в своих руках. Хоть слишком душно, но Миша весь дрожит. Саша прикасается губами к углу челюсти Мишани и тихо, но внятно говорит: — Мне нужен. Ты нужен мне, — подросток в его руках расслабляется, а Саша гладит его между лопаток, сквозь слегка влажную ткань рубашки вдыхает запах свежего пота и скошенной травы и говорит уже намного громче, повторяя так знакомые с детства слова, — я так решил.***
Саша лежит на узкой лавочке рядом с большим дубовым столом под кроной деревьев и смотрит в чистое звёздное небо. В Ленинграде такое не увидеть, а здесь каждую звёздочку можно разглядеть и сложить созвездия. Вон там большой и маленький ковшики, медведица с медвежонком. Маленький, это его Мишутка. Саша закрывает глаза, вспоминая россыпь родинок на виске брата, если сильно постараться и соединить их вместе, тоже получится созвездие. Его личное созвездие. Тянущее беспокойство не отпускает, Саше бы пойти в сторожку и вздремнуть, но он всё думает, как будет увозить брата, как уговорить деда, убедить в своей состоятельности, чтобы ему отдали младшего. Вокруг шумят яблони, кое-где доносится пение сверчков, и глухие удары об землю перезрелых плодов. В саду пряно пахнет яблочным духом, скоро собирать урожай, вот закончат сенокос и дружно за один день уберут всей семьёй сад. На самом деле яблонь тут немного, сад хоть и находится во владении деревни, но по факту большая часть урожая уходит их семье. Председатель уже давно фактически отдал садик деду Вене. Тот так печётся о яблочках, что каждый день ходит сторожить драгоценные деревья. Сегодня Сашка выполняет его обязанности, но внутри сердце тянет и гложет. Он хочет в дом, к Мишутке. Он не хочет больше расставаться с братом. Он так страстно желает его забрать. Всё те полгода, когда не мог приехать, он отмахивался от своих чувств, внушал, что это всё прошло и отпустило. Но когда он снова увидел Мишку — более взрослым, таким потрясающе красивым — всё, что копилось глубоко внутри, спрятанным в тайнике души, выплеснулось наружу сжигающей лавой. Одного взгляда на Мишутку было достаточно, чтобы понять, что все эти чувства значат. Кержаков сейчас думает о том, что если он всё-таки выберет футбол, без точных перспектив и с вероятностью вылететь из команды в любой момент, он может потерять свой шанс на жизнь с любимым человеком. Неужели придется отказаться от мечты ради будущего Миши, ради… Саша сглатывает вязкую слюну, вспоминая гладкость кожи под руками, вспоминая Мишин неповторимый запах, и прикрывает глаза. Он больше не хочет врать самому себе. Миша всё это время был так важен для него, а теперь он значит даже больше, и Саше почему-то кажется, что… — Саш, Сашенька, ты в где? — доносится нежный девичий голос из-за ограды. Прекрасно, есть с кем снять накатившее напряжение. ____ Катюха такая вся пышная, горячая, с бархатной кожей и пахнущая дешевыми резкими духами. Саша усаживает её на дощатый стол в беседке, втискивается между её разведенных бедер, гладит округлые колени и целует шею. На губах остаётся горький привкус духов, а в голове лишь мысли быстрее закончить всё это. Он тянется пальцами к резинке её белых трусиков, та резко хлопает ладонями по его рукам и отодвигается. — Саш, а поцеловать? — парень лишь приподнимает бровь, не понимая, о чём вообще девушка. — В смысле? — За всё время пока я тут, ты не разу меня нормально не целовал, только как школьницу, а в трусы уже руки суёшь, — её невинное выражение лица не подкупает ни разу. Саня закатывает глаза, протяжно выдыхает и тянется к губам девушки. — Давай, как ты умеешь, сладко, чтобы задохнуться можно быыылоооо, — похоть в голосе девушки почему-то отбивает всё желание. Но всё, о чем Саша сейчас думает — ему нужно кончить, а то штаны скоро спалит, а завтра идти к Мишке, а там, не дай бог… Он притягивает девчонку за шею, впивается в её губы и вскрикивает от глухой боли между лопаток. — Ох, — на землю падает яблоко, Саня поворачивается в сторону, откуда мог прилететь опасный фруктовый снаряд, и видит шевеление кроны деревьев, — блядство, воры что-ли? Саша поворачивается к Кате, шепотом говоря девушке, та сидит ничего не понимая, хлопая глазами: — Катюх, я думал, дед со старости бредит, а правда воры. Ты иди наверное отсюда, а я покараулю. Девушка разочарованно слезает со стола, поправляя короткое платье, и следует к калитке. Саша берет стоящий рядом на скамейке фонарик, внимательно оглядывается, наблюдая за кронами деревьев — лёгкое шевеление и только шорох листвы. Он аккуратно подходит к дереву, которое скорее всего служит прикрытием для воришки, тень в листве дёргается, Саша даже не успевает поднять фонарик, как одним слитным движением нарушитель прыгает через забор, сверкнув на последок пятой точкой, обтянутой серыми брюками. Кержаков с сожалением выдыхает. А поймал бы, дед бы им гордился, может быть и начал лояльнее относиться. Ведь Саня повел бы себя «как мужчина», а не как «избалованный городской». Хотя, почему за последние годы он стал таким для дедушки, Саша ума не приложит. Саша жил в городе лишь пять последних лет, постоянно приезжая в Могилёвку, и всегда помогал семье. Но дедушка больше любил Мишу, души в нём ни чаял, и это могло стать для них проблемой. Саша присаживается рядом с яблоней, смотрит на свои босые ноги и на лежащий рядом с ними яблочко, он протягивает к нему руку и застывает. В нескольких метрах, в траве возле забора лежит серый плоский кепарик, точь-в-точь как у Мишутки. Саня подтягивается, берет в руки головной убор, крутит его в руках и счастливо начинает улыбаться. На обратной стороне этикетки, выцветшей и почти разорванной, еле заметная вышивка, но Саша знает, что там — инициалы дедушки. Это тот самый кепарик, который везде таскал Мишаня, совершенно немодный, но жутко ему идущий. Мишка в нём казался ещё взрослее, а Саня любовался братом. Парень натягивает кепку себе на затылок, ощущая фантомное тепло брата, и начинает грызть яблоко. То ещё кислое, но Саше это нравится. Он закрывает глаза, и прислушивается к внутренним ощущениям. Он чувствует внутреннее удовлетворение и правильность своих действий и мыслей. Что-то ему подсказывает, что Миша был в саду явно не за яблоками, и от этого уверенность в собственном решении только растёт.***
Музыка играет так громко, что слышно даже на заднем дворе клуба культуры. «Но кроме бед, непрошеных бед, Есть в мире звёзды и солнечный свет, Есть дом родной и тепло огня. И у меня, есть ты у меня…» Мелодия банальная, да и в принципе не в Сашином вкусе, но слова заедают в голове. Саня делает затяжку, выдувает дым вбок и смотрит на довольного и трещащего без умолку Тёму. — А я ему, ты слышь, ебало-то попроще сделай, блять, когда с тобой главный тракторист разговаривает, — Дзюба раскидывает руки в стороны, демонстрируя себя, широкую грудную клетку и разворот плеч, — а то отвечать научились, а дело делать не заставишь! Саша фыркает от смеха, вспоминая знаменитую фразу, и хитро спрашивает у друга. — У Михалыча научился, главный тракторист? — парень откидывает окурок в сторону, наблюдая за довольным другом, тот горделиво вскидывает подбородок и как мартовский кот тянет: — Растём, возвышаемся, — и подмигивает Сане, который на добрых двадцать сантиметров его ниже. — Куда уж выше-то, Тём, — Кержаков смеётся до слёз, обнимает за плечи друга, понимая, как рад его видеть. Городские парни совсем не такие, каждый тешит свою значимость, один Смолов, индюк, чего только стоит, а Тёма простой как три рубля, с ним легко и весело. Саня прогоняет лёгкую тоску и собирается снова идти внутрь, когда во двор вываливается шумная компания. Они присоединяются к Артёму и Саше, и расслабленная атмосфера совершенно не соответствует тому, что творится у Кержакова на душе. В компании двух парней и трёх девчонок, его Мишутка смотрится так органично, он смеётся и обнимает мелкую Иришку, соседскую девчонку. И делает это так по-свойски, так привычно, как будто она уже полностью его. «Всё, что в жизни есть у меня, всё, в чём радость каждого дня, Всё, о чём тревоги и мечты, это всё, это всё ты.» Музыка всё ещё грохочет, отдаваясь гулом в ушах, Дзюба рассказывает про свои трудовые подвиги компании пришедших, а Саня рассматривает брата. Миша в модных, привезённых Саней для него весной серых брюках клёш, тогда они были немного большеваты, а сейчас плотно сидят на крепких бедрах, подчёркивая длинные стройные ноги. Тёмно-синяя клетчатая рубашка, подчеркивает цвет голубых глаз, делая их ещё более яркими. Миша улыбается как лис, посматривая то на брата, то на Иришку, которая умостилась у него подмышкой как маленький воробушек, и смеётся над глупыми шутками Артёма. — А я тебе говорю, зря ты его запугал, сейчас не поймаешь, — Мишаня перебивает монолог Дзюбы, подмигивает Иришке и продолжает, — а хочешь я тебе его завтра приведу, и он тебе весь долг отдаст и работу сделает? — Бить будешь? — спрашивает Кокорин и начинает ржать, как конь. — А зачем бить, мы уговорами, словом, лаской, — Миша, довольный и уверенный, разговаривает с парнями, которые все на добрых четыре года его старше, как с равными, ещё и предлагает помощь. Он снова смотрит на Саню, тот лишь кивает, соглашаясь с позицией брата, и наклоняется к своей спутнице, целует в висок. Так привычно и нежно, что у Саши за ребрами ёкает, а в голове пульсирует: «Отпусти, отпусти её, не трогай». Ревность душит, Саша пытается улыбаться, но мелкая девчонка жмурится от удовольствия и всё ближе прижимается к Мишане. Она бледная, со светлыми, почти белесыми волосами, и мелкими невыразительными чертами лица, подкрашенные розовой помадой губы не исправляют ситуации, не делая красивее серую внешность. Точно, как мышь серая. Саша дёргается, резко отходит, игнорируя подходящих к ним улыбающихся Кристину и Катю, чуть не сбивая попытавшуюся обнять его Катюху. Та только выдыхает короткое: «Саш», а парень уже быстрым шагом уходит от клуба в сторону дома. Он слышит удивлённое: «Кержаков, мать твою, стой» от Дзюбы и гогот Кокорина. В голове на повторе приевшееся: «Всё, что в жизни есть у меня, всё в чём радость каждого дня, Всё, что я зову своей судьбой, связано, связано только с тобой…» А перед глазами Мишина лисья улыбка, хитрый взгляд и мягкие губы, целующие чужую девчонку в висок. Саша не помнит, как оказывается дома, заваливается на диван в их с Мишей комнате и, прикрывая лицо ладонями, выдыхает громкое «блять». Он вспоминает сегодняшнее утро. Как принёс в рубашке с десяток яблочек Антоновки. Как заспанный, но довольный Мишаня чистил с них кожуру и тут же прожевывал длинные ароматные полоски, отдавая мякоть бабе Кате. Та замешивала быстрое тесто для яблочной запеканки на завтрак, а Саша не выдержал, прижал к себе Мишаню, вжался в густую шевелюру на макушке носом, вдыхая запах волос и чистой, сменённой только вчера постели. Младший как кот, потерся затылком в ответ, и дочистив фрукт, положил правую ладонь на лежащую на его животе Сашину руку. Они так и сидели, Саня рядом на табуретке, обнимающий брата, уткнувшийся в его шею, в полудрёме, пытаясь добрать те минуты сна, что не смог получить сполна ночью в строжке, и Мишаня, щебечущий что-то бабушке про друзей и их планы на будущее. И пока баба Катя пекла свою яблочную запеканку, Саша чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. А сейчас самым несчастным. Он теперь понимал, почему Мишка не хочет уезжать с ним. Младший просто в первый раз влюбился, нашел себе девчонку и не хочет с ней расставаться. Ирка особенно умом никогда не блистала, и шансов на поступление в университет в городе у неё нет, вот Мишка и решил поддержать свою девушку и остаться в деревне. Саня тяжело выдыхает, потирает лицо ладонями и садится на диване. Он достаёт из-под подушки Мишин потерянный вчера кепарик и крутит его в руках. Каждый раз, когда внутри блещет надежда на исполнение мечты, жизнь даёт ему пощечину и ставит на место. Он ещё раз вдыхает и слышит покашливание рядом. Несмотря на свои размеры, Мишаня всегда передвигается тихо и аккуратно, поступь его мягкая, как у большой кошки, вот и сейчас Саша даже не заметил, как тот подошёл. — Сань, это… — младший замирает, треплет волосы на затылке, в нервном жесте зачесывает русую челку назад и неуверенно продолжает, — ты не обращай внимание, Иришка же мне как друг, как сестрёнка, чё ты так… — Как сестрёнка? — Саша начинает истерически смеяться, он вытирает выступившие слезы в уголках глаз, на секунду зажимает пальцами переносицу, и, натянуто улыбаясь, добавляет, — я не понимаю, Мишань, чё ты оправдываешься, тем более передо мной? Первая любовь, все дела. Он встаёт, потягивается, наклоняет голову вправо-влево, хрустя шейными позвонками. Всё это время Миша стоит напротив и внимательно смотрит исподлобья, со странным выражением в глазах. Он следит за каждым Сашиным жестом, как тот накидывает куртку (сегодня намного прохладнее, чем вчера) и как наклоняется к дивану, чтобы взять Мишин кепарик. Глаза младшего при этом испуганно округляются, он смотрит, слегка приоткрыв рот, а Саша подходит, надевает на младшего его кепку, аккуратным жестом заправляет волосы под неё, проходится лёгким касанием по высокому лбу и произносит: — Вот так-то лучше, — он любуется на Мишу ещё чуть-чуть, впитывая растерянное выражение его лица, и не сдержав порыв, легко и коротко касается губами сухих губ, — каждый в первую очередь выбирает любовь. Я всё понимаю. Он отстраняется, застёгивает куртку, и добавляет: — Иди к своей Иришке, я в сад. Старший молча идёт в сени, обувается и уходит на свой ночной пост, оставляя Мишаню одного. Завтра вечером приедет дед, послезавтра они соберут урожай с яблонь, а в воскресенье Саша уедет в Ленинград. Он скажет «да» начальству «Динамо-2», а Мишка останется там, где хочет быть его сердце.***
В саду несколько сортов деревьев, но самое крупное то самое, на котором тогда скрывался Мишутка. Оно старое и почти не приносит плодов, если удастся собрать с ведро мелких, жёлтых яблочек это удача. Но оно, судя по всему, одно из самых первых посаженных и растет ближе всего к забору. Саня пытается залезть на дерево, и примоститься так же, как брат, но всё, что у него получается, это чуть не рухнуть вниз, и он отказывается от неудачной затеи. Растерял совсем все навыки, было время, когда они с Мишуткой воровали яблочки прямо из-под носа старого сторожа дяди Вити, пока дед ещё не вышел на пенсию и работал в совхозе. У Миши видать привычка лазить сюда ещё осталась. Полночи Саня ходит как неприкаянный, вдоль сада, пытаясь уложить все мысли в голове. Усмирить своё внутреннее разочарование и возникшую вчера надежду. Ближе к полуночи приходила Катюха, она ластилась, лезла целоваться и Саше в штаны. Он смотрел на её затянутые поволокой светлые глаза и пухлые влажные губы и ровным счетом ничего не чувствовал. Саня отправил её восвояси, даже не поцеловав, просто отговорился усталостью. Разозленная девчонка наговорила гадостей на прощанье про размер его члена и умение им пользоваться. Саша лишь смеялся ей вслед, вспоминая её похабные стоны и довольную улыбку после последней их близости. Катюха вообще была неплохой девчонкой, но слишком падкая на мужиков. Это её большая беда, Саша-то уедет, а ей здесь жить. Да и бог ей судья. Кержаков сидит, прислонившись спиной к Антоновке, и смотрит на полную луну. Она освещает сад так ясно, высвечивая контуры сторожки, беседки, и блестит на листве деревьев. Ночь сегодня прохладная, поэтому Саша, укутавшись в куртку, немного подмерзает, но уходить в тепло не собирается. Он ждал сегодня дождя, но небо ясное и дарит парню последнюю возможность налюбоваться своей чистотой и россыпью созвездий. В листве сверху слышен шорох и глухой стук шагов. Невидимый сейчас гость замирает, притаившись. Саня задирает голову, пытаясь всмотреться в тень в кроне дерева. Он улыбается и тихо зовёт. — Миш, спускайся, партизан, я знаю что это ты, — Саша посмеивается, наблюдая, как Мишаня аккуратно переступает по веткам, и спрыгивает вниз. Он приземляется очень тихо и упруго, Саня бы наверное грохнулся как мешок с картошкой. Мишутка поправляет просторную рубашку, вытирает руки о брюки и садится рядом. Он прислоняешься тёплым боком к Сашиному, грея продрогшего брата. Такой горячий и большой. — Как свидание? — произносит напряжённо старший, он хочет разбавить ту напряжённую тишину, что повисла между ними. — Сань, — зовёт Миша, Саша упрямо смотрит перед собой, гипнотизируя лавочку из беседки, стоящую напротив его глаз, — Саш, посмотри на меня. Голос Миши сейчас более глубокий и хриплый, он цепляет все внутренние струны, отзываясь в душе тоской и надеждой. Саня поворачивает голову, брат так близко, он чувствует на лице горячее дыхание младшего. Дрожь проходит по телу, пробегая толпой мурашек по загривку. Он сглатывает густую слюну, рассматривая черты лица Мишани в лунном свете. Тот сейчас как сказочное существо, как те самые эльфы, про которых он читал в английском романе, который притащил Смолов. Такой же светлоглазый и со светящейся кожей, такой же заставляющий замирать при виде себя, восхищаться красотой и грацией. — Саш, ты такой дурак, Саш, — хрипит Мишаня, выдергивая старшего из сказочного мира, — я ведь люблю тебя, дурачина. Саня мотает головой, зажмуривается до кругов перед глазами и снова распахивает веки. Миша сидит с мягкой улыбкой на губах и смотрит на него, как на неразумное дитя, хотя кто ещё тут ребенок, непонятно. Саня хочет что-то сказать, открывает рот, но его затыкают горячие слегка шершавые губы. Мишка такой порывистый и резкий, он хватает за плечи, тянет на себя и вылизывает Сашины губы, заставляя забыть все метания. Голова кружится, и Саня перехватывает инициативу. Он отодвигает брата, вопросительно смотря, не находя слов, тот начинает говорить сам. — Что думаешь, я про статью* что-ли не знаю, и не понимаю что мы братья, и вообще всё это… — он машет рукой в сторону, но Саня его понимает, — но что делать, когда душа к тебе рвется, сердце разрывается и страшно до безумия, что когда-то ты меня покинешь, выберешь футбол, девчонок, или того и гляди укатишь куда-то, дальше города, куда-нибудь в Сибирь или заграницу, что если… Мишка тараторит, спотыкается и говорит так искренне и страстно, что натянутая внутри пружина страха и беспокойства отпускает. Саша мотает головой, прерывая поток слов, и почти кричит: — Да я за тобой приехал, идиотина, слышишь, — в тишине сада слова раздаются так четко и громко, отзываясь эхом, — а ты решил тут выкаблучиваться, поеду не поеду. Поедешь, слышишь. И я тебя не брошу, Миш, понимаешь? Понимаешь?! Он переспрашивает, он хочет услышать ответ. Мишаня улыбается так ясно и солнечно, и кажется, что сейчас не глубокая ночь, а рассвет озарил этот тенистый уголок. Но вокруг по-прежнему темно, и лишь в душе у Сани горит огонь и счастье. Мишка произносит одними губами «понимаю», и снова тянется за поцелуем. _____ Когда солнце наконец встаёт, принося за собой утро, и даже крепкие объятия не греют, они собираются домой. Саша обходит со всех сторон яблони, собирая упавшие плоды в принесенную заранее корзинку. Обтирая одно о подол рубашки, засматривается на блестящий бок фрукта. Миша ведь как половинка этого яблока, они часть одного целого. Парень вдавливает пальцы в центр фрукта, сок течет вниз, капая на землю, и тянет половинки в стороны, они поддаются плохо, не желая разделяться и терять друг друга. Как и Саша сейчас явственно понимает, он не оставит Мишаню здесь, он сделает всё, что возможно, чтобы увезти его в Ленинград, уговорит бабушку, убедит деда, но Миша будет с ним. Потому что они неразделимы. Саша смотрит на свои руки, в каждой ладони по дольке яблока, и протягивает брату. Тот берет осторожно, перекладывает из руки в руку и пристально смотрит Сане в глаза. Откусывает, так и не отводя взгляда, в нём вызов и призыв к действию. Саше больше не надо ничего говорить. Он рывком подходит к брату, берёт у него из рук дольку яблока и откидывает в сторону. Миша прожевывает кусочек, сглатывает и облизывает сок с губ. Саша прослеживает взглядом мокрый след от слюны на пухлой нижней губе, теперь он вдоволь может рассмотреть Мишутку под рассветным солнцем, и делает последний шаг вперёд. Миша такой кисло-сладкий, как сок антоновки. На губах он оседает приторным вкусом и чувством вины. Но Саша не хочет об этом думать сейчас. В его руках крепкое тело подростка, а в голове пустота, перебиваемая лишь шорохом листьев сада и звуками их запретного поцелуя. Это трепет до головокружения, пьянящее чувство вседозволенности, что-то терпкое и непонятное пока. Прохладный воздух остро пахнет влажной землёй и опавшей листвой. А под руками — в руках — горячее-горячее тело его, теперь только его, Мишутки.