Синдром Готтенберга

       Готтенбергу давно всё это кажется каким-то сном, дурацким сном, повторяющимся из раза в раз. Потому что в реальности это оказалось бы настоящим безумием. Потому что не бывает так, чтобы немецкий обер-группенфюрер любил русскую. Не может быть, чтобы она засыпала в постели, укрытая чёрным кителем с рунами СС. Такое бывает только в дурацких сказках и снах. Мужчина поворачивает голову.        Чёрные волосы, чернее его кителя, разметались по подушке. Глаза цвета кофейных зёрен закрыты. На шее проступает наливающееся цветом пятно, и Готтенберг стыдливо отводит глаза. Ему стыдно. Он не хотел. Просто… Её кожа слишком желанная, слишком манящая. Куда девается вся его выдержка рядом с ней?        Готтенберг сидит на краю кровати, оперевшись локтями на колени, и ерошит короткие волосы на затылке. Всё слишком сложно. Его не поймут. Обер-группенфюрер СС спит с белорусской официанткой, которую обвиняют в том, что она — любовница гауляйтера. На такое не получится ответить ни одной из армейских фраз. Да и нужно ли?        Готтенберг просто живёт, ни перед кем не оправдываясь. Живёт так, как он хочет. С той, с кем хочет. Той, которую хочет. Он никому не признался бы даже под пытками, но он хотел её. Безумно хотел. С ней вся его выдержка, всё его самообладание падает с высокого обрыва, уступая место бесконтрольному желанию. Он бросается в этот омут с головой, словно на вражескую крепость, и не выпускает её из объятий, пока она не сдасться под его напором. Каждый раз. Будто кот с мышью, он играет с ней в одну и ту же игру, в которую оба вступают, чтобы проиграть и вместе падать в самый низ, в эту пучину к Дьяволу.        Гауляйтер имеет на неё большие виды. Ещё совсем недавно Галина была простой официанткой, а теперь играет с детьми Краубе и подаёт ему на стол. Готтенберг нутром чувствует, что это может зайти гораздо дальше. Он уже не раз замечал взгляды, направленные на неё. Это была отнюдь не простая доброжелательность или учтивость. В них светятся желание и похоть, тщательно скрываемые за непринуждённостью. Готтенберг до хруста сжимает кулаки каждый раз, когда замечает взгляд в её сторону. Она — его frau, и ничья больше.        Как-то раз он даже представил себе, как они пошли в местный кинотеатр на сеанс. Ко входу подъехала машина, из неё вышел он, подав руку своей frau и он, сказав ей: «Пойдём дорогая», пошёл с ней под руку в зал, не обращая внимания на взгляды и шёпот позади них. Тогда в зале люди вместо кинокартины обсуждали, неужели у господина фон Готтенберга появилась frau фон Готтенберг. И в темноте кинозала он шептал ей какую-нибудь ерунду на ушко, совсем как влюблённый подросток. И целовал, не обращая никакого внимания на удивление других офицеров и их спутниц. И свысока глядел на завидующего Шимана, который смотрел на Галину чуть ли не каждую минуту.        А потом он представил себе своё имение в Германии. Белый особняк с верандой и троих голубоглазых детишек, гоняющих серую кошку по заднему двору. Красивую черноволосую женщину, зовущую шалунов обедать. В голове почему-то всплыла странная картина — он в кресле и она, сидящая рядом на подлокотнике. Верная спутница. Его Королева. Его frau.        Фантазёр.        С тем, кто он и кто она, ему не видать ни голубоглазой ребятни, ни ободранной кошки. Партия против браков с неарийками, и он не может пойти против неё. Всё, что ему остаётся, это жить сейчас и здесь, с ней. С той, которая подарила ему любовь. Которая показала ему, что значит быть любимым.        Галина ворочается во сне, и его китель слегка сползает. Обер-группенфюрер поправляет его, нежно проводя рукой по гладким волосам. Мужчина снимает тяжёлые сапоги и, как есть, в рубашке и брюках ложится на кровать. Притягивает её к себе за талию и обнимает это худое, но такое родное тельце, прижимает её к себе крепко-крепко — не отпустит. Он знает, когда-нибудь всё случится, знает, что он должен быть на высоте всегда и везде, подобно орлу Третьего Рейха. Но пока она рядом, он с удовольствием срывается и падает.        Снова и снова.