Разминка

Рэмка знал, что храм Анубиса с некоторых пор стал скверным местом, куда людям заходить не стоит. Говорили — и не без оснований — что его облюбовали для своих странных ристалищ бессмертные боги из чужих земель. Знал он также и то, что боги бывали там не каждый день, и даже не каждый сезон. Он с другими мальчишками из безопасного отдаления наблюдал, как всплывали над пирамидой Снофра клубы белого дыма, как горела пустыня от вырвавшихся на свободу огненных лучей, как сияли в лучах рассвета закованные в броню тела богов — таких далеких и грозных, но таких притягательных. Дым от пирамиды иногда доплывал до городских окраин и казался неправильным: он пах не так, как дым от обычного огня и очень медленно таял в воздухе. Рэмка был не первым, кто отправился на разведку в руины храма Анубиса. Ребята из бедных кварталов пробирались туда почти каждую неделю, обычно на следующий день после того, как очередная схватка между богами подходила к концу. Все знали, что боги не очень-то любят биться несколько дней подряд, так что эта практика оправдывала себя. После некоторых битв в окрестностях храма и нем самом можно было найти множество интересных и непонятных штук, которые, оставаясь непонятными, высоко ценились как на рынке, так и среди жителей Старого Мэнфа. «Вот бы найти черный уас!» — пожелал себе Рэмка, быстро шагая по горячим камням пригорода и мечтательно щурясь. До сих пор эту непонятную страшную штуку находили в развалинах то ли один, то ли два раза. Из рассказов было непонятно, то ли из нее поднимался тот самый белый дым со странным запахом, то ли просто воняло огнем и смертью. Чего еще ожидать от места, посвященному богу-волку? Еще у храма Анубиса находили стрелы, сделанные из чего-то легкого, похожего на дерево, но необыкновенно прочного. Сломать их не вышло, а стрелять не получилось — слишком длинные. Этих тоже было мало, десятка полтора. Находили также «сосуды» — что-то вроде чаш странного вида и размера. В них можно было носить воду, зерно, пиво, или ставить толстые храмовые свечи. Собственно, только за них и платили хоть что-нибудь — половину хлеба, плошку масла или кружку пива, если сможешь договориться. Наконец, чаще всего собирателям попадались «формочки» — сделанные из неизвестного желтого металла цилиндрические предметы, похожие на высокие узкие чашки. В местах особенно жестоких битв их можно было находить десятками, поэтому ценились они невысоко. И уж совсем никчемными считались куски спекшегося песка вроде тех, что иногда можно обнаружить в пустыне, где в бархан ударила молния. Да, найти черный уас было бы невероятной удачей. Рэмка шел и рассуждал сам с собой, огибая островки саксаула и приземистые акации. Знакомые кварталы давно остались за спиной, теперь вокруг него лежала серовато-желтая полупустыня, отделяющая Мэнф от храма и его окрестностей. Было уже далеко за полдень. От нескольких кусочков соленого козьего сыра, растекающегося по нёбу, как солнце, давно ничего не осталось, и в животе все больше чувствовалась неприятная сосущая пустота. Храм Анубиса, однако, приближался: он высился посреди заброшенных лачуг и лавок, словно гордый царь, позабытый, но все еще величественный. Мальчишка подбирался к нему медленно, он осторожно миновал дворец богов, огромный и угловатый, с плоской крышей и толстыми дисками по бокам. Именно с его прибытия все и началось три с лишним года назад, но, появившись однажды, дворец не спешил исчезать или разрастаться — так и стоял на границе пустыни и заброшенной части города, пустой и величественный, уже присыпанный песком, с раскрытыми настежь воротами. Протиснуться в них не получилось — в ушах зашумело, словно под водой, и невидимая сила вытолкнула Рэмку обратно на солнце. Что ж, стоило по крайней мере попытаться. Мальчишка пошел дальше, благоговейно, как и в первый раз, рассматривая привязанные к колоннам диковинные лодки, увязшие в песке и неподвижные, гигантские статуи божеств в черных доспехах у входа в покинутый квартал, шелестящие иссеченными листьями пальмы, красные пустынные скалы. Даже старая пирамида, переделанная богами и сверкающая полированным металлом, серебристым, как вода, и совсем непохожим на мягкую медь, удостоилась внимательного взгляда. Рэмка уже бывал здесь, но в компании таких же, как и он, охламонов, а это оставляло совсем другие воспоминания. В одиночку же все здесь дышало тайнами, величественными и опасными. Вертя головой, как базарный болванчик, Рэмка продвигался среди грязных хибар, рассохшихся корзин, мусора и запустения, как вдруг привыкшее к завыванию ветра ухо подало тревогу: голоса! Мальчишка шмыгнул по лестнице на второй этаж, босые ноги скользили по пыли, не производя шума. Взлетев на самый верх и отдышавшись, он облегченно постучал костяшками пальцев по лохматой голове — и чего запаниковал, спрашивается? Конечно, это такие же, как и он, охотники за божественными подачками. Ссориться с ними не стоит, но улепетывать со всех ног… нет, это чересчур. Мальчишка уже почти покинул свое убежище и вышел на свет, когда его накрыло запоздалое осознание: голоса были слишком отчетливыми! Вблизи храма Анубиса никто не говорит громко — считается, что это может привлечь внимание новых богов. Неизвестно, так ли это, но проверять этот слух определенно не стоило. Выходит, неведомые говоруны не страшились гнева бессмертных? Словно ловкая мартышка, мальчик спрыгнул на крышу соседней хижины. Теперь его частично прикрывали листья растущей здесь пальмы, а вид на старую рыночную площадь открывался великолепный. Шурша сухой листвой, покрывающей крышу, он подполз к ее краю… и едва смог сдержать изумленный возглас. Голоса принадлежали не людям — площадь была заполнена невероятными силуэтами. Но и это было не самым удивительным. Боги не бились друг с другом! Они мирно сидели на площади в тени заброшенных лавок, среди обломков и развалин, смеялись и о чем-то беседовали. Никаких взрывов и пламени, никакой священной ярости! Поведением в этот момент боги более всего походили на группу старых друзей, собравшихся выпить пива после долгого дня. И что за боги! Воистину то были создания из иных земель! Рэмка видел огромное существо, покрытое густой темной шерстью, отдаленно похожее на священного павиана, спутника бога Анубиса в подземном мире, у подножия храма которого оно сидело; существо было одето в белые доспехи диковинного вида и поглядывало по сторонам с самым добродушным видом. Поблизости развалился бог, схожий с очень толстым человеком, у которого вместо обычной головы была голова дикого вепря и вылезшие из орбит плоские черные глаза. В отдалении лежал на спине мальчишка, растрепанной шевелюрой напоминающий самого Рэмку; одну руку он закинул под голову, а другой рисовал в воздухе какие-то знаки — наверняка магические! — задумчиво следя за облаками. Были и другие — прекрасная женщина с синей кожей и множеством красных глаз на лбу, гигантский железный паук с круглым телом, напоминающий северного каракурта, темнокожий, словно нубиец, мужчина с чудовищных размеров сверкающим кулаком, металлический человек с плоским лицом, запросто висящий в воздухе, сотканная из темноты фигура, увенчанная черепом, похожим на птичий… Их насчитывалось вряд ли больше десятка, но от расположившихся на площади фигур веяло такой холодной инаковостью, что Рэмка наблюдал за ними словно заколдованный. Дело было не только в самих богах, но и в чудесах, происходящих вокруг. Вот из ничего возникла полупрозрачная стена, и тут же рассыпалась грудой осколков; вот на ступенях далекого храма мелькнул и тут же исчез чей-то мерцающий силуэт, а вот золотистый купол одного из зданий окружил голубоватый пузырь, мерцающий холодным отраженным светом. Несомненно, сила пришельцев была велика! Рэмка еще долго мог бы восхищаться нездешним зрелищем на площади, но его подвела прогнившая крыша, которая проломилась в тот самый момент, когда мальчик менял положение тела. Рэмка попытался вцепиться в стену, но и та развалилась на куски серой нильской грязи. От рывка коротко вспыхнула боль в плече — привычный вывих напомнил о себе. Он свалился в кучу обломков, чувствительно приложившись спиной и застонав от боли и огорчения: испортил такой момент… Мирная картинка на площади тут же разрушилась: исчез в голубоватой вспышке вихрастый мальчишка, тут же объявившись в другом месте; подпрыгнул в воздухе металлический человек, завертев вокруг запястья гроздь блестящих шариков, вроде снарядов для пращи; павиан в доспехах одним ловким движением вскочил на лапы, и в передних у него вдруг оказалось рассыпающее трескучие белые молнии копье. Пузатый толстяк с головой вепря неспешно поднялся на ноги и размял шею; стало видно, что к левой руке у него прикован цепью громадный железный серп. Рэмка оцепенел; в голове некстати родилась и тут же исчезла мысль о том, что навряд ли таким серпом будет удобно жать пшеницу, и тут же страшно заныло в животе, и все заслонило предчувствие чего-то черного и мрачного. Мальчишка изо всех сил зажмурился и принялся думать о боге Ра, плывущего по небу в своей жаркой ладье, милосердном боге, который, может статься, велит Осирису не слишком сурово взвешивать на своих весах его молодую душу. — Иди сюда, поросеночек, — пророкотало совсем рядом. Земля подрагивала под ногами, пахло потом и чем-то еще резким и неприятным, шаги приближались. — Мако, прекрати, — раздался приятный мягкий голос, и все замерло. Рэмка решил пока не открывать глаза. В двух шагах от него кто-то шумно дышал, будто сразу несколько кузнецов дули сквозь тростниковые трубки в тигель. — Ты пугаешь мальчика. Рэмка открыл один глаз. Толстяк стоял рядом, повернув голову к миловидной темноволосой девушке в толстых голубых одеждах с загадочной угловатой трубкой в руках. Девушка не выглядела испуганной, разве что самую малость недовольной. — Да этого сопляка… — вепрь шумно выдохнул, — …по-хорошему надо бы… — Держи себя в руках, — случилось еще одно чудо: с неба опустилось прекрасное видение. Оно носило белые одежды, за спиной его трепетали белые крылья, как у цапли, а лицо окутывал золотой ореол. Несомненно, это божество было послано для спасения Рэмки. — Здесь все свои, играть роль не перед кем, а пареньку нужна помощь. Вепрь громко — и совершенно по-детски — засопел. — Если здесь все свои, то кто тогда это? — он ткнул серпом в сторону Рэмки так резко, что тот подался назад и не сдержал стона: поясница болела невыносимо. — А? Ангела? — Это туземный паренек, как я думаю, — сказала та, кого назвали Ангелой. — Игроки никогда не видят местных, таковы настройки, но нам нет ни малейшего смысла с ними враждовать. Окстон, пожалуйста, отведи его в беседку и успокой. Я сейчас подойду. Толстяк недовольно фыркнул, развернулся и покачиваясь направился к своему старому месту. А к Рэмке подскочил уже смутно знакомый, но непонятно откуда взявшийся вихрастый мальчишка, помог подняться, ухватил за здоровую руку и потащил за собой, сбивая с ног потоком слов: — Жуть, конечно, что ты так сильно навернулся с этой гнилой крыши — Ангела мне уже сто раз говорила, что рано или поздно кто-то оттуда сверзится, но кто же мог подумать, что это будет один из местных! Как ты? Рука сильно болит? Нога? Спина? Да, скверно ты приземлился, но ничего, дорогуша, беспокоиться не о чем — наездники на быках уже здесь! Как-то незаметно они миновали солнечные ворота со статуями и нырнули под сень виноградной беседки, которая когда-то, должно быть, стояла посреди сада, но сейчас была уже на треть занесена песком; остатки стен и колонн давали, надежную тень, под ногами похрустывало высохшее пальмовое дерево, а от отшлифованного желтого песчаника веяло прохладой. — Немного болит, — на самом деле, рука ныла сильно, поясница тоже отзывалась тупыми болезненными стрелами, в голове шумело, и Рэмка не сразу понял, что шум доносится, главным образом, снаружи: дворец богов будто гудел на одной низкой ноте. — И при чем здесь быки? — Какие быки? — Мальчишка задумался, смешно приложив указательный палец к носу. — Ага, это переводчик барахлит, вы просто еще не знаете… этих животных, о которых шла речь. Неважно, смысл в том, что помощь пришла, и теперь все будет хорошо. Ангела тебя подлатает. Честное слово! — А что это за гул? — Это наш… — паренек произнес слово, которое Рэмка не понял. — Да что ж такое… Передвижной дворец, вот так. По легенде, именно на нем мы прибыли из… нашего постоянного дома. Но кто же верит легендам? — Но раньше он не рычал… — Да, верно. Значит, прибыл игрок. Теперь может стать жарковато, если только… Рэмка и сам увидел. Из-за невидимого полога вынырнул закованный в доспехи великан с невероятных размеров молотом, больше похожим на чудовищный хопеш. Великан огляделся, грохоча, спустился по наклонному помосту, соединяющим «передвижной дворец» богов с землей Кемта — и вдруг, совершенно непостижимым образом ускорившись, пронесся мимо беседки, в которой затаились Рэмка с безымянным пареньком. Причем Рэмка мог бы поклясться, что за спиной у доспешного гиганта в это время трепетало и билось самое настоящее пламя! Несколько мгновений прошло в молчании. А потом — снова неожиданно — надоедливый гул в один миг затих, и дворец богов снова сделался безмолвен. Рэмка вопросительно взглянул на своего проводника. Тот скорчил гримасу и пояснил: — Игрок осмотрелся, увидел, что других игроков тут сейчас нет, и ушел. Мы снова в безопасности. По правде говоря, я бы предпочла переплыть океан из острых металлических предметов, чем столкнуться с Вильгельмом, внутри которого кто-то сидит. Неостановимая сила! Еще хуже, чем Хэммонд Разрушитель, которого ты тоже успел повидать. — Вообще-то, я не понял ни слова, — сказал Рэмка, шевеля бровями и пытаясь понять, почему мальчишка использовал женскую форму. — Но, наверное, так и должно быть. Я же простой смертный. Напоминая об этом бесспорном факте, его желудок предательски громко забурчал. Паренек на миг нахмурился и провел рукой по вихрастой шевелюре. — Предложила бы тебе пить и есть, но увы… мы не нуждаемся в еде. И еще в воде, сне, отдыхе и всем таком прочем. Мы созданы для другого. — Понятно, — рассудительно сказал Рэмка. — По большей части вы все-таки боги, пришедшие издалека. Я сразу это понял. Кроме… Мако, так? — это же явно бог Хапи, он такой же толстый! Что касается женщины с крыльями, я думаю… — Ты все понял неправильно, — вздохнул мальчишка. — Кстати, меня зовут Лена. В этот момент Рэмку посетило невероятное озарение. — Так ты девчонка! Лена хихикнула: — Это имя меня выдало? Да, конечно! А там снаружи сидят Мако, Амели, Габриэль, Ангела, Хэммонд и прочие… Я имею в виду, какие же мы боги? У богов совсем другие имена! — Вас великое множество, — сказал Рэмка. Наконец-то он чувствовал себя уверенно, жрецы перечисляли десятки имен покровителей Кемта бессчетное множество раз. — Ты говоришь, что вы не едите, не пьете и не спите. А еще вы бессмертны, верно? Лена чуточку погрустнела. — Ну, мы умираем… На пару мгновений. А потом снова возрождаемся. — Вот видишь. Вы самые обычные боги. — Ладно уж. Если ты так говоришь. В беседку снова проникло теплое сияние, в котором появилась светловолосая женщина. Рэмка вскочил и тут же снова рухнул на землю, согнувшись в поклоне. — Богиня Маат, ты спасла меня! Женщина рассеянно улыбнулась и склонилась над ним, протянув руку. Крылья у нее за спиной сияли ярче солнца. — Меня зовут Ангела. Но друзья называют меня Милостью. Я лечу раненых и… иногда даже воскрешаю мертвых. Но это не твой случай. Сядь на скамью и покажи руку. Рэмка подчинился. Ангела, нахмурившись, изучила его острое плечо, осторожно приподняла руку в кисти. Внутри стрельнуло болью, Рэмка застонал. — Сейчас будет немножко неприятно, но совсем чуть-чуть, — с опозданием сообщила женщина, положив ладони на плечо и резко надавив сверху. Что-то глухо щелкнуло. Рэмка, приготовившись к новой волне боли, разинул рот. Но боли не было. — Вот и все, — легко улыбнувшись, сказала Ангела. — Не убирай ладонь. Сейчас полечим твою спину. Посох в ее руке налился солнечным светом, который протянул свой луч к Рэмке и коснулся его. Стало очень тепло, будто он лежал на нагретом песке, и скоро мальчик ощутил, что неприятное, тянущее ощущение в пояснице ослабело, а потом и вовсе исчезло. Он снова был здоров и полон сил. — Что… это? — выдохнул мальчишка, когда золотой луч истаял и исчез. — Поток жизни, — терпеливо сказала Ангела, оставив посох. — Не могу рассказать больше, ты просто не знаешь нужных слов… — Чудеса бессмертных, — понимающе кивнул Рэмка, продолжая держать в своей пыльной ладони маленькую ладошку Милости. — Нет, чудеса современного врачевания, — усмехнулась женщина. По крайней мере, так это прозвучало в голове у Рэмки — он уже понял, что боги не говорят на обычном языке, но каким-то образом все понимают. Самое странное, что и он понимал их тоже, хотя и не все. Вот хотя бы… — Если теперь вы живете в Кемте, на земле Птаха, — сказал он, и Милость склонила голову, — значит ли это, что на смену Осирису, Гору и Исиде приходят новые божества? Вихрастая Лена прыснула и рассмеялась — беззаботно и звонко, словно колокольчик. Но та, что воскрешала мертвых, улыбаться не стала. — Как бы тебе объяснить… Давай с самого начала. Вообрази себе лягушку. — Лягушку? — Рэмка представил сперва богиню Хекат, пучеглазую и неловкую, но спохватился и сменил ее вид у себя в голове на обыкновенную ярко-зеленую попрыгунью. Она сидела на черном берегу Нила и беззвучно разевала рот. — Именно так. Насколько сильнее ее обычный человеческий ребенок? — В десять! — выпалил мальчик. Он уверенно считал до двадцати, и чуть менее уверенно — до сорока. Но сразу раскрывать свои лучшие карты не стоило. — А во сколько раз ты сильнее этого обычного ребенка? — В пять? — А во сколько раз взрослый сильнее тебя? — В три… — А ваш фараон, насколько могущественнее он любого взрослого? — Бесконечно могущественнее! — А любой из нас, аватаров, в десять раз по десять могущественнее вашего фараона! — прервала размеренный диалог Лена, которой надоело сидеть молча. — Нам не страшна смерть, мы владеем невероятным оружием, не требующим замены, мы выйдем против любой армии мира и растопчем ее даже не вспотев! Ангела сделала согласный жест. — Речь достойная Аканде… Но и нами, аватарами, тоже управляют многократно более сильные существа — игроки. Их власть над нами абсолютна, за исключением редких дней покоя — примерно как сейчас. Именно поэтому мы и можем разговаривать. — В жизни Мако — настоящий душка, но стоит внутри поселиться игроку — и он становится жутким букой, бэ-э! — снова влезла Лена, высунув язык. Это было ужасно смешно, но Милость лишь покачала головой. — В активном режиме они не видят никого, кроме других игроков, вселившихся в соответствующих аватаров. Одного ты только что наблюдал сам. Об их грядущем приближении предупреждает весь окружающий мир — ты сам увидишь. Так ты будешь знать, что пора бежать, иначе игроки разнесут тебя на клочки, сами того не зная. Голова у Рэмки шла кругом — за сегодня он узнал о непонятном и великолепном мире за пределами их мира столько, сколько не знал, наверное, сам Верховный Жрец! — А зачем они это делают… эти боги, что завладевают вашими телами? Они ведут войну? Сражаются друг с другом ради власти, или славы? Или кто-то из них, подобно нашему Сету, стал покровителем разрушения, смерти и песчаных бурь, и остальные каждый день бьются с ним ради того, чтобы люди могли жить в счастье, радуясь совершенству и порядку этого мира? Девушки посмотрели друг на друга и вздохнули. — Они играют, — сказала Ангела каким-то незнакомым сухим голосом. — Мы не знаем наверняка, но при вселении в аватары происходит соединение сознаний, и кое-что удается выяснить… С их точки зрения, это место было создано специально для того, чтобы дать им возможность как следует наиграться. — Да? — Рэмка все еще не понимал. — А во что они играют? И с кем? — Смерть, — сказала Милость. — Убийство. Разрушение. Победа. Как можно больше. Им кажется, что это весело. Они все замолчали. Снаружи пустыня касалась стен беседки легкими песчаными пальцами. Рэмка достал из тряпичного мешка чудом уцелевший кувшинчик с водой и промочил горло. Очень хотелось есть. — А я вот что подумала, — нарушила молчание Лена. — Если для них весь этот огонь, и погоня, и выстрелы, и муки — всего лишь развлечение, представьте, чем они заняты в то время, когда не отдыхают! Рэмка попытался, но не преуспел. Наверное, божественные заботы были слишком величественны и тяжелы для его простого сознания. Раздался резкий звук, словно удар хлыста, и в окно беседки гибко запрыгнула та самая синекожая женщина с красными глазами. Впрочем, Рэмка уже понял, что это были ненастоящие глаза, вроде драгоценных камней на шлеме военачальника. А вот кровоточащие порезы на левом плече женщины выглядели вполне реально. — Амели! — ахнула Лена, вскочив на ноги. Синекожая поморщилась. — Какой-то игрок на пару маленьких вскочил в Мако… — Больно? — глаза Лены излучали сочувствие. — Неприятно, — скривилась в гримасе окровавленная Амели. — Фигня вопрос, да и жирдяй уже пришел в себя, но… было неожиданно. Ангела, если не возражаешь… Из посоха Милости снова вырвался гибкий желтый луч, на мгновение синекожую окутало и скрыло золотое мерцание. Когда оно пропало, на гладком плече не осталось никаких следов ранения. — Благодарочка, — кивнула та, но уходить раздумала. Примостилась на остатках скамьи, захрустела блестящими бедрами по сухой пальме. — А вы что тут, аборигена просвещаете? — Амели, как не стыдно? — воскликнула Лена. — А по сути — да, рассказывали про игроков. Введение в игро-знание. Краткий курс. — Ненавижу сволочей, — мгновенно отреагировала девушка. — И прежде всего за ощущение беспомощности. Когда ты бежишь, стреляешь, падаешь, умираешь, и при этом осознаешь, что все это чужой выбор — чертовски обидно. Я не против смерти, это бывает весело, но все-таки хотелось бы принимать в процессе хоть какое-то участие. — Амели у нас философ и декадент, — засмеялась Лена. — Французским аристократам это положено, не так ли? — Угу, — несмотря на исцеление, настроение у синекожей не улучшилось. — Вот только откуда я знаю, что я — и правда французская аристократка? — Но ты же сама рассказывала… — …то, что сидит у меня в памяти, верно. Но откуда мне знать, что это — именно мои воспоминания, а не легенда, написанная игроками, чтобы их любимый аватар не свихнулся? Это второе, что я ненавижу — неопределенность. Пустоту внутри, заполненную блестками, материальность которых никак нельзя проверить. — Амели, негативные мысли — это просто еще одно следствие твоего невроза, — мягко сказала Милость. — Сложности с идентификацией же… — Идентификация, — ядовито выплюнула девушка. — Чем ты докажешь, Ангела, что ты родом из Швейцарии? Или что Мако из этой... как ее... Австралии? Как узнать, существует ли вообще эта Австралия? Кто мы вообще такие? Те, кем мы себя осознаем, или та легенда, которую вложили нам в голову игроки, или же мы в большей степени и есть игроки, или и то, и другое вместе? Как узнать? Рэмка уже давно ничего не говорил, а просто водил глазами вправо-влево. Он не понимал и половины. — А откуда мы знаем вообще хоть что-нибудь? — раздался над ухом мягкий голос. В поле зрения вплыл по воздуху из жаркого дня металлический человек. Он повис посреди беседки, сложив ноги так, будто сидит на удобном ковре, и соединив указательные пальцы блестящих ладоней. — Мы неразумные дети посреди нарисованного мира, брошенные взрослыми без объяснений и надежды. Мы можем только размышлять, строить догадки и называть слова, но все это — несущественно. — А вот и буддист объявился! — радостно воскликнула Лена. — Поясни-ка нам, Тек, почему не стоит говорить слова, а то мы здесь только этим и спасаемся! — Никакие слова не важны, — пояснил бог, продолжая неторопливое парение. — Но человек забывает реальность и помнит слова. Чем больше слов он помнит, тем умнее его считают окружающие. Он смотрит на великие перемены мира, но не видит их, как видит тот, кто смотрит на реальность впервые. Их имена слетают с его губ, и он улыбается и пробует их на вкус, думая, что он знает о вещах по их названиям. Он медленно повел ладонью в воздухе. — Амели считает, что она родилась в замке Гийяр тридцать лет назад, но одновременно сомневается в этом. Две реальности существуют в ее голове одновременно — это ли не чудо? Но вместо того, чтобы радоваться чуду, она раздражается ему. В чем разумность такого подхода? Ее нет, но не в разумности дело. Вы ждете, что я закончу свою речь парадоксальным выводом — поэтому я воздержусь от него. Сделайте любой вывод из сказанного, и он будет одинаково верен, потому что на самом деле я не сказал ничего. — Получается… — нарушила Лена молчание, в котором остальные боги размышляли о том, что услышали, — ты считаешь, ничто не имеет значения? Даже осознание того, кто мы такие, и из чего состоит наше «я»? — Я думаю, — тем же мягким голосом продолжил металлический человек, — что не имеет значения, что именно ты считаешь. Мы лишены способа проверить любую точку зрения, и все, что остается — парить в блаженном неведении, оставляя, однако, за собой надежду на лучшее. Как этот мир. И эта пустыня. И этот мальчик. Рэмка подумал, что это очень разумная мысль, но вслух ничего говорить не стал. Милость кашлянула, меняя тему. — Мы собрались здесь и ведем философские беседы, забыв о товарищах… Хэммонд не зажарится в одиночестве там, на площади? — Нет… — Амели изучала ногти на правой руке. — Сказал, что места, где жарко и засушливо — самые лучшие на всей Земле, и он положительно остался бы здесь жить, хотя и жалеет об инструментальном теле. Вы же знаете, когда он начинает нести эту ерунду про любовь к пустыне, с ним бесполезно спорить… — Мы теперь все друг о друге знаем, — сказала Милость. — Может, в этом и есть цель? Синекожая вздернула тонкие брови. Ангела задумчиво продолжила: — Может, в этом месте есть более глубокий смысл, чем нам раньше казалось? Узнать больше о тех, с кем встречаешься каждый день, познакомиться, разговориться, найти общие точки, темы, слабости… И в конце концов подружиться. И даже если этого смысла все еще нет, что мешает его создать? Если нам суждена вечность в этих пустошах, почему бы не сделать ее приятной? Вы не думаете? — Прекрасный словесный понос, — насмешливо проговорила Амели. Она выглядела скучающей. Милость покачала светловолосой головой, крылья за ее спиной печально поникли. Снаружи беседки ослепительной дневной зной медленно сменялся красноватой гаммой, пески тепло поблескивали оранжевым — приближался вечер. Откуда-то сверху вдруг повеяло неприятной сырой прохладой, отчего Рэмка поежился. К его удивлению, тот же жест повторили Милость и Лена. Через секунду с крыши спрыгнул кто-то высокий и черный. — Ох! — тихонько сказал Рэмка, который вспомнил, что уже видел этого бога ранее, вместо головы у него был белый череп, принадлежащий кому-то вроде сокола, в которого иногда превращался Гор. — В Хэммонда вселился игрок, — хриплым шепотом проронила черная тень. — Он укатился в сторону храма, но скоро вернется. Похоже, другие тоже на подходе. Начинается разминка! Рэмка прислушался. Передвижной дом снова испускал гул, который становился с каждым мгновением все громче. — Карта оживает, — огорченно бросила Лена, вскакивая на ноги. — Дружок, тебе бы лучше бежать отсюда побыстрее. Скоро мы перестанем быть говорливыми милашками, как сейчас, а будем только кричать, бегать и умирать. Не самое приятное зрелище, дорогой. — Так быстро? — Рэмку затопило незнакомое чувство. Еще сегодня утром его мир был прост и понятен — пусть и непознаваем. Но сейчас… Да, он узнал много, много больше, чем известно даже мудрейшим в свите фараона. Но это открытие меркло в сравнении с тем, что он мог бы узнать еще. В мальчишке просыпалась жажда познания, которую оказалось нечем утолить. Это было мучительно. Милость грустно улыбнулась. — Приятно увидеть новое лицо. Рада буду увидеть тебя снова… если только ты проявишь большую осторожность, чем сегодня, и не наткнешься на игроков. Шум за ее спиной усиливался: к уже привычному гулу добавились короткие резкие звуки, словно плясали музыкантши-сехемит, потрясая систрами у статуй божеств. Рэмка выглянул из беседки. За грязными городскими кварталами вырастали высокие, до неба, сверкающие дворцы, смотреть на которые было больно. Видимо, игрокам не нравился вид Старого Мэнфа, и они заменяли его миражом, более приятным для их нечеловеческих глаз. Лодка у беседки больше не лежала, занесенная песком, она медленно поднималась в воздух, издавая металлическое гудение. Воздух искрился от напряжения; в небе время от времени проносились стремительные серебристые тени, непохожие на птиц. Кто-то тронул его за руку. — Послушай… — Лена о чем-то на секунду задумалась, а потом весело тряхнула головой. — Ты пришел сюда в поисках… — она употребила слово, которое Рэмка снова не понял, — …ну, памятной вещи? А мы вместо этого утопили тебя в размышлениях, кто же мы такие на самом деле. Это было интересно, и спасибо, но ни на шаг не приблизило тебя к твоей цели. Прости, малыш. — Я… — начал мальчишка, но Лена покачала головой. — Нет времени. Пришлось принять решение за тебя. В общем, я подумала, что ты, наверное, много бродишь по пустыне и прочим пыльным местам… — она смешно наморщила нос. — Так что вот, держи мой подарок! Она вытащила из кармана что-то прозрачное, как нильская вода на входе в Старый Мэнф, но твердое, словно драгоценный камень, и сама аккуратно надела это Рэмке на голову. — Это называется «очки», — весело сказала Лена. — Не пропускают ни песок, ни воду, ни очень фиолетовый свет, так что можешь смело нырять или смотреть на солнце. И лицо под ними не потеет. Прослужат еще лет десять, я думаю. — Но это же твое… — Мне скоро подгонят новые. Удачи тебе, дружок. Была рада встрече. — Рэмка, — сказал мальчишка. — Это мое имя… Лена. Вихрастая девчонка — никакая не богиня! — улыбнулась, коротко, но тепло. — Хорошо, что мы познакомились! Пока, Рэмка! Мальчишка кивнул и отвернулся, тут же наткнувшись на довольно крупного хомяка. Он восседал на металлическом шаре с лапами, который Рэмка уже видел на площади, и буравил мальчишку долгим взглядом острых и совершенно разумных глаз. Вероятно, внутри него уже не было игрока, но мальчишка решил не рисковать и быстро зашагал прочь от «передвижного дворца». — Ожидание боевых действий, — сказал гулкий неживой голос из глубин шара. Хомяк что-то пискнул. Рэмка предпочел думать, что это было прощальным напутствием. Пустыня остывала быстро. Совсем недавно песок дышал зноем, но сейчас, хоть сверкающая ладья Ра еще даже не коснулась края мира, с синеватых барханов нет-нет, да и срывалось прохладное дуновение ночи. Той самой, в которой бог-солнце будет отважно биться со змеем Апепом, чтобы не допустить разрушения мира и превращения его в темную бездну царства мертвых, как уже случилось когда-то с подземным Нилом. Да, хотя бы один бог станет сражаться за людей. За то, чтобы эта земля, полная песка, подзатыльников и несовершенства, жила и не прекращалась, и со временем люди взяли власть над ней в свои руки. А новые боги… что ж, возможно, и они когда-нибудь повзрослеют. Рэмка испугался своих мыслей, но все равно обернулся еще раз, сдвинув на лоб Ленин подарок. Храм Анубиса уже почти скрылся из виду, только на вершине старой пирамиды играли красные лучи заходящего солнца, и в наступающих сумерках виднелась яркая голубая искорка, то исчезая, то появляясь снова. Там пребывали боги — посреди своих странных забав и бесконечных попыток обмануть недремлющую вахту игроков и несмотря ни на что стать друзьями. Рэмку охватило неожиданное сочувствие этим удивительным созданиям — вроде бы таким могучим, и одновременно беспомощным. Лишенным выбора неведомыми создателями, и обреченными всю свою нескончаемую жизнь только воевать, воевать… Мальчик не отводил глаз от заката. Сегодняшний день не был похож на рассказы жрецов о богах и героях. Он не совершил великого подвига, не наказал злодея и не восстановил попранную справедливость. Но все равно в его сознании крепло ощущение, что он понял что-то очень важное, что останется с ним навсегда. Возможно, это следовало считать хорошим началом долгого пути. Да, самое лучшее, самое яркое приключение в его жизни уже случилось. Но кто сказал, что оно должно стать последним? Мальчишка снова нацепил очки и, аккуратно ставя в остывающий песок босые ноги, отправился в Старый Мэнф. ***