Дневник юного англичанина

Этому миру были присущи легкий блеск, ясность и опрятность. Здесь были вымытые руки, мягкая приветливая речь, чистое платье, хорошие манеры.

Вступление Глава первая У меня не было матери, зато у отца всегда было полно любовниц. Инга, Брона, Шерин... я не хотел и не пытался запомнить их имена, они ассоциировались у меня с цветами платьев, которые подарил им отец. Например Эби Раскин - сине-зелёный. Но Эби я запомнил. Её нельзя было не запомнить, невозможно было не помнить. Эби - первая, кто обратил внимание на меня, первая, кто толкнул меня в бездну, где я ощущаю себя последние несколько месяцев… Я устраиваюсь поудобнее, откидывая лишние подушки и поворачиваюсь к окну. Экипаж слегка встряхивает. В этот же день ровно полгода назад Джеймса отправили в Оксфорд. Окончив Итан, где он провел, не считая дни каникул, все эти 6 лет, он вернулся домой и какое-то время жил с нами. Я одновременно ждал и с неприязнью думал о его приезде. Ждал, потому, что чувствовал, что мне одному не справиться с отцом, потому что в те моменты, когда он не предоставлял меня себе самому, когда он вспоминал о моем существовании, он принимался с рьяностью помешанного искать упущения, допущенные в моем воспитании. Таким упущением он счел Мэри, молодую гувернантку, с которой я начал слишком часто разговаривать во время, свободное от занятий. Она единственная говорила со мной живым голосом о простых вещах, она не была искушена жизнью, но, оказалось, понимала её, куда лучше, чем Джеймс, отец или Эби. Они трое испытали разнообразнейшие наслаждения, повидали жизнь и во всех страннейших и безобразнейших проявлениях показали ее мне. Она не искала ничего странного, она не искала наслаждений, она не искала даже счастья - она не думала, что оно может не прийти, и оно приходило. Отец выгнал ее на улицу, а я остался с ними. Тогда я впервые испугался за свое будущее, не после его слов, а потому, что понял, что у меня больше не будет гувернера. Мэри была моим третьем воспитателем за эти 10 лет. Между ними, конечно же были перерывы и , конечно же, я сравнительно мало времени проводил за занятиями. Поэтому, я не хотел приезда брата. Когда дома жил Джеймс, мы почти каждый день «выходили в свет», зачастую светом он именовал самые гадкие места Лондона, вроде притонов в Уайтчепеле, где мы смотрели крысиные бои, собачьи бои, бои человеческие, в которых вылетали челюсти и рубашки третьей свежести обливались кровью. Джеймс показывал мне еле стоящих на ногах матросов и странно смеющихся женщин, не скупясь на циничные замечания. Иногда он брал с собой своих друзей и они давали мне попробовать разную дрянь, названия которой я узнавал уже позже, после головокружений и тошноты. Но в других случаях мы и правда выходили в свет, на балах и в гостиных мне иногда удавалось забыть то, что я видел дома и не только, танцуя с девочкой в розовом, Софи, дочкой графа, знакомого с моим отцом, слушая сплетни пожилых дам и громкие споры мужчин, но до того момента, пока не встречалось лицо, виденное в Уайтчепеле, а встречались такие лица - очень часто. Когда Джеймса не было, я, не зная, чем себя занять, пытался воспроизвести виденное во время походов с ним. Я говорю о боях. Каждый день мне было положено заниматься фехтованием, иногда, даже, моим наставником был отец, но я получал куда большее удовольствие, когда он был соперником. Выбить шпагу у него из рук, услышать ее звон о холодный мрамор пола, хоть где-то выплеснуть на него свои столь слабые в остальной жизни эмоции. Шпага падала на пол. Эби Раскин, поправляя шелка, вставала, рукоплеща, с бархатного дивана в полутьме зала. Отец смеясь, направлялся к ней «Моя прекрасная дама довольна своим поверженным рыцарем?» Прекрасная дама это слишком громко для Эби, и уж никогда, не после каких угроз отца, я не назову ее леди! Мне в целом нравится фехтовать, дома даже говорят, что я делаю большие успехи, но в фехтовании - слишком много условностей, как в высшем свете; драка это совсем другое… Я никогда не жаловался на память и с легкостью мог повторить все приемы матросов и остальных странных людей, калечивших друг друга с расчетом получить какой-то пенни от публики, иногда я сам осторожно совал в грязную ладонь монеты, но гораздо больше мне нравилось на заднем дворе самому пробовать то, что делали они. Я дрался с уличными мальчишками и детьми прислуги, иногда, втягивал в это кого-то из своей ровни, но реже. Это не было темной стороной моей двойной жизни , мне просто хотелось чего-то физического и настоящего, чего-то отличного от занятий в еле освещенной библиотеке, где Эби Раскин отодвинув мои волосы, шептала на ухо свои не дающие уснуть вопросы и еще более сомнительные и противоречивые ответы на них. Тогда, я пропадал на заднем дворе и в каких-то переулках целыми днями, но вскоре мне показалось, что отцу что-то известно, и однажды утром я остался дома, просто сидел в кресле в гостиной и читал. Днем пошел дождь, отец с Эби уехали на чей-то прием, а я остался. В какой-то момент я поднял глаза от книги и увидел того человека в гостиной. Он выносил столовое серебро и оценивающе косился на портрет матери. Конечно, увидев меня, он все бросил и кинулся к креслу, хотел удушить меня подушкой, чтобы я не закричал, но ему это не удалось, я ударил его, причем точно, как не всегда получалось. У него подкосились ноги и он упал на ковер. Я не сразу позвал на помощь. Сначала, подумал об одном вопросе Эби и слегка улыбнулся. Экипаж встряхивает сильнее. За окном все так однообразно… ⁃ Джонсон, нам еще долго ехать? ⁃ Точно не знаю сэр, но на час езды точно. А то и на два, сэр. Глава вторая Во дворе, виднеющимся впереди из окна, пусто, я жду, когда Джонсон откроет дверь и спрыгиваю с подножки на каменистую землю перед воротами. Человек, присланный нести мои вещи, ждёт, осматривая, от нечего делать, экипаж. Джонсон, суетясь, достаёт чемодан. День выдался пасмурный и не очень теплый. Я чуть вздрагиваю от холода после привычной духоты. Джонсон замечает это и подаёт мне куртку, но я отказываюсь. Человек принимает чемодан и изучает бирку с именем: ⁃ Мистер Дарлингтон, верно? ⁃ Да. Человек, которого, оказывается, зовут Джим, и который работает здесь помощником объясняет, что во дворе и в коридорах пусто, потому что идут занятия. Я оглядываю кирпичные стены, старинные трубы и невысокие стрельчатые башни с часами, кажется, ненадолго теряю счёт времени, так как Джим повторно приглашает меня войти. Это очень старое здание, отец говорил, тут учился ещё мой прадед. Внутри не зажжены лампы и свет проникает через большие сводчатые окна. Кто-то бы сказал, что здесь темно, но я привык к полутемным залам дома, и мне так не кажется. По-моему, тут очень даже много света. Мы идём разными коридорами, в которых по стенам висят портреты каких-то людей; Джим говорит, что это портреты известных учеников и покровителей школы, но я не особенно слушаю. Мы останавливаемся у больших дубовых дверей. ⁃ Вот и кабинет директора, сэр, позвольте, я отнесу Ваши вещи, пока вы будете беседовать. ⁃ Я пойду один? ⁃ Если Вы хотите, я могу войти с Вами, главное, не бойтесь! Я отрицательно качаю головой: ⁃ Спасибо, не стоит. А где я буду жить? ⁃ На втором этаже, сэр, когда закончите, я покажу Вам вашу комнату. У Джима очень странный акцент. Похоже на ирландский, но я не уверен. Его грязно-русые волосы как-то беспорядочно топорщатся после попытки зачесать их назад, одет он довольно просто, но опрятно. Не думаю, что он из благородных, взять хотя бы его имя. Я замешкался у дверей и быстро вхожу, чтобы не заставлять сэра Малькольма ждать. Пунктуальность - первое достоинство английского студента, как говорил Джеймс. В кабинете на удивление темно, очевидно, приспущены шторы. Сэр Малькольм Хэвишем, директор, очень прямо сидит в своем высоком кресле. Его взгляд несколько растерян и блуждает по комнате, но вскоре останавливается на мне и становится предельно сосредоточен. ⁃ Добрый день, сэр. ⁃ Мистер Дарлингтон? - директор очень четко проговаривает каждую букву ⁃ Да, сэр. Я принес рекомендательное письмо и… - я достаю из внутреннего кармана пиджака конверт подписанный курсивом с деньгами, выданными отцом. В нем 500 фунтов, плата за первый семестр. Те 10 гиней, которые мне дали на карманные расходы - в другом конверте. ⁃ Хорошо. Подойди, садись. - он берет из моих рук и убирает конверт, снова осматривает меня, теперь вблизи; люди с таким взглядом и голосом, как у него, кажется, видят других насквозь и будто все понимают, но не думаю, что он составил правильное впечатление обо мне. Им воообще свойственно ошибаться куда серьезнее других, когда они все-таки ошибутся. Я неловко усаживаюсь во второе кресло и долго пытаюсь устроиться, прежде чем продолжить разговор. Наконец, поднимаю взгляд; лицо у сэра Малькольма усталое, но выглядит он гораздо моложе своих лет. По словам отца, ему должно быть около пятидесяти, но я бы ни за что не дал ему больше сорока лет. Одет он - безупречно, у него есть полное право требовать того же от учеников. ⁃ Скажите, как вы доехали? - он говорит вкрадчиво и медленно, словно взвешивая слова, хотя возможно это просто его обычная манера. Он, должно быть, имеет успех у женщин. Мне всегда казалось, им нравится, когда так говорят. В таких интонациях - таинственность и уверенность в себе. Хотя, мой отец так никогда не говорил… ⁃ Благополучно. - я медлю, обегая взглядом стол и переводя его на свои сложенные на коленях руки. ⁃ Что ж, думаю, Вам в любом случае стоит отдохнуть после дороги. Занятия для Вас начнутся завтра. Вы, надеюсь, хоть сколько-нибудь ознакомлены с порядками? Я чуть киваю. ⁃ Замечательно. На всякий случай, Ваш наставник, мистер Беркли, Вам чуть позже еще раз все расскажет. - сэр Малькольм на секунду замолкает и смотрит на часы. - Вы уже приобрели форменный костюм? ⁃ Да, сэр. - я хочу еще раз поднять на него глаза, но успеваю передумать. ⁃ Отлично. В таком случае, желаю Вам успехов, расписание Вы тоже скоро получите, и, должен сообщить, первые испытания - уже через две недели. Очень жаль, что Вы не учились с начала семестра, но если Вы будете усердно заниматься, я уверен, Вы все нагоните. Прощайте. - он чуть кивает Перед тем, как уйти, я успеваю заметить, что его светло-зеленые глаза составляют довольно необычный контраст с темно-каштановыми волосами. *** Чемодан стоит раскрытый у убранной кровати. На подушке лежат свежие цветы. Я раскладываю вещи. Джим давно ушел, попытавшись припугнуть меня ранним подъемом в шесть часов. Я не испугался. Мне никогда не удавалось долго спать по утрам. Сон просто уходил, и я больше не мог лечь и уснуть. Я вставал обычно около пяти и долго бродил один по дому и саду или читал, ожидая, пока проснется прислуга. А ведь в раннем детстве у меня не было проблем со сном. Бессонницы начались с появлением Эби Раскин и ее вопросов. Как ни странно, я ни о чем конкретно не думаю, рассматриваю вещи и вспоминаю дни до отъезда. Все утро воскресенья я молился, как мне казалось, все еще замаливал ту улыбку; я замаливал ее весь остаток лета и начало осени, а потом все осталось позади. Не знаю, простили ли меня, но сейчас я об этом уже почти не думаю. Потом, я вернулся в комнату собирать вещи. Отец послал мне помочь Эби, но я не пустил её и сказал, что мне не потребуется ее помощь. Она не настаивала, но, уходя, улыбнулась, и ее улыбка долго не давала думать не о чем другом, так же как ее вопросы. Я идеально аккуратно складывал кремовые и белоснежные рубашки, поправлял накладные воротнички и гладил атласные и бархатные банты, приготовил белье, щетку для одежды и волос, осталось все уложить, и я зачем-то позвал горничную. Когда она пришла, я покраснел и почему-то стыдливо отвел глаза, говоря с ней. Это был не первый раз, когда я прогнал Эби. С самого первого дня я испытывал по отношению к ней неприязнь и опасения. После ухода Мэри, я возненавидел её, понимая её причастность к такому решению отца. Но с того дня, как её вопрос вызвал у меня улыбку, я ужасно испугался её, я понял, что случится, если я от неё и от всего этого не отгорожусь, я понял, что у меня почти нет шансов спастись от неё, но сделать это нужно любой ценой. Худшее, что с ней был и отец, что Джеймс, уехавший в Оксфорд, не мог мне помочь, что даже во сне я видел драки, что при слове любовь я вспоминал подвязки подруг Джеймса и их странные с ним разговоры у него в комнате, когда отец был у себя или на приёме, а я стоял у дверей и наблюдал за ними через дым. Поэтому отъезд представился мне не наказанием, а спасением. Он представляется мне им и сейчас. Отец говорил, что здесь всем правит строжайший порядок и, чтобы сохранить место, мне, конечно же, придётся быть очень прилежным. Это школа для хороших мальчиков из благородных семей, каким, если не знать о том, что я оставил дома, все будут считать и меня, здесь я смогу выбраться из бездны и больше не бояться снова в неё упасть.