Клинт тяжело вздыхает, скрепив руки за спиной в замок. Он пытается подобрать слова, то хмурясь, то слегка усмехаясь, и тяжело вздыхает, смотря в одну точку — в упор, не отводя взгляда.
Он многое хочет сказать, но слова не приходят в голову. Может, потому что нет ничего, что он мог бы произнести, а она бы этого не знала. Ничего нового он бы ей не рассказал.
В этом году холодает раньше: солнце всё чаще находится за тучами, порой срывается снег, например, как сейчас — снежинки незамедлительно приземляются на землю, тают на коже людей, зависают в их волосах.
Клинт пришёл один: Стив не выбирался из дома, превратившись в сраного отшельника; Сэм и Баки строили из себя новых вершителей порядка; Роуди вновь пытался усидеть у правительственной кормушки; Брюс отправился врачом в Африку (может Профессор Халк и не обладал нужной манёвренностью, он всё ещё мог похвастаться недюжинным умом); а Мария и Ник снова занимались какой-то чрезвычайно важной деятельностью канувшего в лету Щ.И.Т.а.
Клинт знал, что им не плевать, а поэтому не осуждал — впрочем, он был даже рад, что он был здесь один. С ней наедине.
— Знаю, ты не любишь этот день, но, — начинает он, но быстро останавливается, ощущая комок в горле. Он мог бы даже ничего не говорить: она бы и так всё поняла, как и всегда. Клинт делает глубокий вдох и ругает себя внутри за… да чёрт знает, за что. Он знает — она бы не назвала его эмоции слабостью, только бы колко подшутила, что он «расклеился», но поддержала бы и позволила высказаться, — но мне не хотелось, чтобы ты была одна, знаешь? Мне плевать, если ты хочешь прогнать меня.
Он усмехается, чувствуя себя сумасшедшим, но в это же время знает — всё как надо. Он должен быть здесь, с ней. Говорить с ней.
— Лайла просила передать тебе «привет», — Клинт едва улыбается, вытерев рукавом влажную дорожку со щеки. Он запрокидывает голову, вдыхая морозный воздух, пытаясь успокоиться. — Она скучает по тебе, Нат.
Он мысленно добавляет «и я тоже».
— Я долго думал, что тебе подарить, но ничего не придумал лучше, чем вернуть тебе утерянное, — он усмехается, дрожащими руками вытаскивая из кармана небольшую подвеску стрелы. — Ты тогда оставила её мне, помнишь? Боялась потерять, а потому доверила мне. Ты же её всегда носила, когда меня не было рядом, да, позёрша? — Клинт усмехается, отводя взгляд на подвеску в руках.
Он подарил её ей спустя год после их знакомства, с полной уверенностью, что она не станет её носить.
— Решил вручить мне метку, подтверждающую, что я твой напарник? Как сентиментально, Бартон, — усмехается она, прокручивая маленькую стрелу в руках. Клинт почти готов закатить глаза и, знай он Наташу чуть хуже, он бы уже давно обиженно забрал подарок назад. Но знал же, что рыжая играется, веселится, хоть ей и чертовски приятно внимание — любое хорошее, искреннее отношение к ней. К ней — девчонке с проблемами с доверием из-за предательств, половину из которых она совершила сама.
— Не хотел, чтобы, когда меня не будет рядом, ты скучала по мне, — Клинт усмехается, сложив руки на груди, оперевшись плечом об дверной косяк. Наташа улыбается с иронией, закидывая ноги на свой рабочий стол и чуть отъезжая на кресле на колёсах назад, устроившись в удобной позе. Она походила на игривую лису, но только её пляшущие огоньки в глазах выдавали ребёнка — израненного, загнанного, но ещё живого, веселящегося.
Клинт знал, что, несмотря на всё дерьмо, что с ней произошло, она всё ещё хранила свет внутри — призрачный, но всё более разгорающийся. Она всё ещё не была уверена — это было заметно в её осторожности с членами Щ.И.Т.а и Фьюри в частности — в правильности решения перейти на другую сторону и присоединиться к агентам, но было очевидно: она открывала саму себя как абсолютно нового (или просто забытого) человека.
— Не волнуйся, не буду, — всё ещё усмехается она, нарочито неряшливо откладывая подвеску в сторону, пока Клинт уходит. Обернувшись, он замечает, как она, уже вскочив с места и оказавшись у зеркала, надевает подвеску на тонкую шею.
— Стив рассказал, что ты вернулась к балету, — Клинт улыбается, наконец дав волю накопившемся эмоциям, и ему требуется время, чтобы собраться и заговорить дальше.
— Пуанты были первым и последним подарком от моих родителей, что я помню, — Наташа опускает полупустой стакан с горячащей жидкостью на стол: алкоголь, из-за сыворотки, влияет на неё не так, как на всех — к примеру, в отличие от Клинта, она почти трезвая, но на искренность её всё же пробивает. — Я о них больше ничего не помню. Вообще. Даже имени отца.
— Хотел бы я увидеть тебя танцующей, Романова, — проговаривает с иронией Клинт, улыбаясь и осушив очередной стакан. — Но ты даже падение с пятидесяти метров умудряешься превратить в балет.
Клинт умалчивает, что Стив обмолвился, что в кабинете на базе Мстителей у Наташи на столе покоились антидепрессанты.
Он не хочет, но вновь и вновь прокручивает в голове воспоминания о том дне: они были там вдвоём, с нерешённой проблемой, со страхом смерти — но не своей, а друг друга.
— Это должен был быть я, — цедит через зубы Клинт, закрывая глаза руками. — Мы с тобой знаем, что это не твоя судьба. Но тебе же нужно было поиграть в героя, да?
Он злился на неё первый месяц, осуждал, почти винил. Ощущал острую необходимость в том, что бы ненавидеть её глупое решение и, чёрт, если бы она была рядом, он бы уже наорал на неё, не извиняясь в последствии, потому что она этого заслужила. Заслужила его злость, его недовольство. Но не смерти, боже, она не заслужила этого.
Он злится на себя с того самого дня. Винит себя каждую минуту.
Клинт умалчивает, что семья убедила его начать принимать антидепрессанты.
— Мне тебя не хватает, Нат, — снег усиливается, а вся злость из голоса исчезает. Никого нет в округе — только они двое, как тогда, на Вормире, когда через минуту он был совсем один.
Он многое хочет сказать, но слова не приходят в голову. Может, потому что нет ничего, что он мог бы произнести, а она бы этого не знала. Ничего нового он бы ей не рассказал.
Клинт хранит воспоминания о ней трепетно и верно, пытаясь сберечь каждую секунду в своей искалеченной памяти, чтобы они не затмились одним единственным — концом.
— Я знаю, ты бы не хотела, чтобы я горевал по тебе, но мне плевать, — Клинт усмехается сам себе, всё ещё не сумев отвести взгляд обратно, от подвески, и можно было подумать, что говорит он с металлической миниатюрной стрелой.
Это последнее, что осталось из её вещей, которые поголовно хранились на базе Мстителей - её первом и единственном доме за долгие годы.
Он слышит женский смех где-то за спиной и рефлекторно оборачивается: группа прохожих пролетела мимо, за пределами ограды.
Он почти слышит
её смех.
— Никто из Мстителей не любит свой день рождения? Вас по такому принципу в команду набрали? — улыбается Мария, легко обнимая Клинта и вручая ему подарок. Наташа, устроившаяся на соседнем диване рядом с Тором и Стивом, лучезарно улыбается.
— Ну, Кэп любит свой просто по той причине, что это День Независимости, — подмечает Клинт, и смех команды заглушает возмущения Роджерса.
У Наташи улыбка в тысячу солнц.
— Я знаю, что я должен отпустить тебя, — он поджимает губы, сжимая в ладони маленькую стрелу, словно может обнять
её, защитить, снова ощутить
её руку в своей. — Но ты всё ещё заноза в заднице.
— Вы когда-нибудь расскажете, что произошло в Будапеште? — Клинт и Наташа переглядываются на заинтересованный вопрос Брюса, пока Тони, кажется, уже начал подключать свои ИИ к поиску данной информации.
— Не думаю, — Наташа многозначительно кивает, улыбаясь уголками губ.
— Ты привёл тётю Нат?
— Зачем ты спас меня?
— Я иду с Бартоном, Ник, и это не обсуждается.
— Ты бы видел, как Наташа за тебя вступилась. Бестия.
— Отпусти меня. Всё в порядке.
Клинт наклоняется, положив подвеску у надгробной плиты, под которым никогда не было
её тела, оставшегося на Вормире.
Солнце затянуло тучами, и снег крупными хлопьями повалил с неба.
Клинт вновь вытирает щеку рукавом и слегка улыбается, бросая последний взгляд на её имя, написанное на английский манер.
— С днём рождения, Наташа.
