Пускай мы в разных городах, Однажды я с дождем вернусь назад. Не пророни слезы — укройся от грозы. Плохой не трогай алкоголь, Я заберу себе всю твою боль И за твое тепло отдам себя всего. И помни, если в пальцах дрожь — Я тоже попаду под тот же дождь. алёна швец — дождь.
— Так вы… Встречаетесь? — спрашивает Хоби, не отрываясь от стула ручной работы девятнадцатого века. Пришлось с ним повозиться, конечно, сделать новые правые ножки, переднюю и заднюю, да и спинку неплохо было бы подровнять. Он разгибается, чувствуя, как побаливает спина. Молчание. Он оборачивается к Тее и, честно говоря, не бойся он обидеть ее, откровенно бы расхохотался. Недоеденный сэндвич замер в сантиметре от полуоткрытого рта, соус так и не вытерт с подбородка, капает на свитер — кстати, похоже, не ее свитер. — У тебя капает, — невозмутимо поднимает брови Хоби, и Тея, наконец, спохватывается, что неплохо бы и ответить. — Мы?.. Подожди, ты имеешь в виду?.. Я и…? — Ты и Боря, разумеется, — мягко уточняет Хоби и опирается спиной о рабочий стол. — Нет! — Тея пылает так, что, казалось, сейчас взорвется. — Мы просто друзья с детства, не подумай, я… — Тея, — Хоби останавливает ее движением руки, но та даже не слушает. — Она моя лучшая подруга, мы просто друзья, я никогда бы не… — Тея, — Хоби приходится чуть повысить голос, чтобы девушка посмотрела на него округлившимися глазами. — Я же не осуждаю. — Мы с Борей не встречаемся, — предельно четко говорит Тея, усаживаясь поудобнее на столе и скрещивая лодыжки. — Ладно, — спокойно уступает Хоби и уже собирается было вернуться к стулу, как дверь хлопает, и в мастерскую влетает Боря. — Утречка, мистер Хобарт, — кивает она ему на бегу, ее пухлые губы растягиваются в широкой улыбке. — Опа, сэндвич! Она выхватывает из рук Теи злосчастную еду и тут же вгрызается с урчанием. — Это. Был. Мой. Завтрак. — Я тоже без завтрака, и что дальше? Не жмодись, Поттер, — и Боря крошит прямо на стол, на котором сидит, да еще и ноги на него кладет. — Черт, Боря, это же викторианская эпоха, ручная работа, он обит натуральной кожей, прости господи, он принадлежал еще Марии Бови, любовнице французского короля, ты хоть знаешь, сколько ему лет? — А это, — с набитым ртом указывает Боря на свои каблуки. — Ботинки от «Valentino» за пятнадцать кусков! Тея издает звук, что-то среднее между «ы» и «ъ», из чего Хоби делает вывод, что Боря сейчас получит по башке. — Я уберу, — прекращает спор Хоби, посмеивась. Уходя за веником, он слышит вопли Бори: — Ты накапала ебаным соусом на мой свитер! Хоби даже смех не сдерживает. Надо же, свитера уже общие. Интересно, как долго Тея будет отрицать очевидное? Когда он возвращается, то застает вполне себе идиллическую картинку — Тея под столом пытается спрятаться от Бори, которая пытается достать ее оттуда и орет благим матом что-то вроде «мало того, что ты пиздишь мои ботинки, kurva, так еще и портишь мои свитера», на что Тео отбивается ногой и «а ты бессовестно пиздишь мою еду и шарфы, ты тоже хороша, блять». Возвращение Хоби они благополучно не замечают, а он и рад — прислонившись к дверному косяку, наблюдает. Боря наконец за ногу вытаскивает Тео, протаскивает по полу, где Тея попутно собирает джинсами опилки и стружку — кажется, подметать уже не надо, Тея прекрасно с этим справляется — Боря сжимает железными худыми бедрами ноги Тео и набрасывается на нее с кулаками. Сломай мне пальцы и ребра, только не бей в лицо. В какой-то момент Хоби и правда тревожится: драка уже не похожа на шуточную потасовку, когда Тея вцепляется Боре в шею, а та, в ответ, разбивает Тее губу. Тея касается губы кончиками пальцев, смотрит на кровь, смотрит на Борю. — Ну ты и сука, — выдает, и тогда Боря заливисто хохочет, стягивает с Теи очки и наклоняется, чтобы ее поцеловать. Хоби даже немного стыдно за то, что он это увидел, но это стоит того, чтобы смеяться над Теей и ее «мы просто друзья», до конца ее дней. А еще ему стыдно за то, что только увидев это своими глазами, он понял все окончательно — сейчас же ему вспоминаются ужины с Питом, когда Боря перехватывала полный боли и любви взгляд Теи и собственнически клала ей свою длинную ладонь на колено, с вызовом глядя на Пита. Который судорожно кашлял и пытался сделать вид, что ничего не понимает. Ему вспоминается закрытая на замок дверь в спальню Теи, когда они с Борей выбирались из комнаты взъерошенные и уставшие. Он помнит все, и это заставляет его улыбнуться, а потом и тихо покинуть комнату. Пожалуй, он выпьет чаю. Стул можно и потом доделать. Да и подметать уже, кажется, не нужно.***
В следующий раз это происходит, когда Хоби тихо-мирно, никого не трогая, от стариковской бессонницы идет на кухню. Он намеревается сделать себе пару тостов и, может быть, почитать что-нибудь из французской классики, когда слышит… То, что слышит. — Поттер… Поттер, блять, пожалуйста… Голос Бори срывается, он тонкий и ломкий, как битое стекло, он впервые слышит такие интонации от Бори — шальной, бесстыжей, резкой. На мгновение ему чудится в голосе мольба, и он думает, что ему срочно следует уйти, потому что, ну правда, это явно не для посторонних, хотя бы дверь закрывали, но потом он слышит всхлип. Он осторожно подходит к приоткрытой двери и вслушивается. — Черт, я же… — Замолчи, — голос Теи злой и резкий, она почти шипит, как рассерженная кошка. — Блять, заткнись, заткнись, заткнись! Ты не имела права заходить, не имела права учить меня, какого хуя, Борь? — Ты не заслуживаешь этого, — в голосе Бори слезы и бесконечная нежность. — Так нельзя! Сколько ты страдаешь по нему? Год? Два? Всю, блять, жизнь? Зачем, куда ты так рвешься? — Я люблю его! — слишится отчаянный выкрик, и тогда он слышит глухой стук — похоже, что-то упало. В возрасте около семнадцати лет девочкам больно часто бывает. Только Тее уже около двадцати, и всю свою жизнь она влюблена в Пита. Хромающего, мягкого, доброго Пита. У которого жар рыжих волос, сонная улыбка и трепетная, нежность к подруге детства, ничего более. — Я хочу собрать тебя. Собрать, мать твою, понимаешь? Но как мне это сделать, если ты упираешься руками и ногами? Ты уже давно должна его отпустить, у него ведь скоро помолвка, ты до сих пор живешь прошлым, думаешь, что он связывает тебя с мамой, повторяешь ее же ошибки, только чтобы быть к ней ближе. Я понимаю, Поттер, — теперь голос Бори спокойный и печальный. — Я правда понимаю. Но ты себя ломаешь. Я пытаюсь собрать, а ты ломаешь. Что я тогда могу сделать? — Я не просила… — сдавленный голос Теи ударяет по Хоби как дубина. Ему почти физически больно слышать ее вот так. — Я не просила меня спасать. — Конечно не просила, bestoloch', — теперь в голосе Бори нотки бессильного раздражения. — Но это и называется любить. Виснет тишина, такая глубокая, что Хоби уже страшно. Что там происходит? — Борь… — тихий, дрожащий голос Теи впивается в тело гвоздями. — Боря… — Нет, blyat', — теперь уже Боря в ярости. — Не смей, сука! Даже, блять, не вздумай меня жалеть! Слышишь, Поттер?! Не жалей, блять! Я не одна из твоих тупых парней, которые защитят и обогреют. И не пытайся выставить меня безнадежно влюбленной в тебя дурой, не отводи мне эту жалкую роль! Хочешь себя гробить — пожалуйста! Хочешь резать свои ручонки, тушить об них сигареты, пытаться наглотаться таблетками, упиваться жалостью к себе — твой, блять, выбор. Мне плевать. Иди к черту. Он успевает отшатнуться в темноту за секунду до того, как дверь яростно распахивается, ударяется о стену, отскакивает. Боря вылетает оттуда как ошпаренная, бежит вниз, надевает свое пальто, влезает в ботинки. Хоби, оставшись незамеченным, видит, как Тея бежит за ней. — Куда ты? Борь, ночь на дворе, куда?.. — Подальше отсюда, — отрывисто выдает Боря, застегивая каблуки. — Брось, останься… Но Боря молчит. А потом Хоби слышит неприкрытую, острую боль в насмешливых словах. — Представляешь, какая я dura? Я ведь думала, что ты хоть немного меня любишь. Не смейся, — сама же издает резкий, лающий смешок. — Я думала, что смогу тебе помочь. Я думала, что просто смогу. Кто ж знал, что ты слишком любишь своего Пита. — Борь… — Иди спать, Поттер. И такая тоска в ее голосе, что щемит сердце. Пощади меня, пощади меня, девочка-рассвет. Хлопает входная дверь. Хоби в окно видит, как Боря останавливается в двух шагах, нервно чиркает зажигалкой, пару раз вхолостую, один раз в цель. Боря не плачет — не имеет права даже на слезы, ведь девочки не любят. Девочки крутят с кем попало, девочки пьют водку залпом, даже не морщась, девочки закидываются викодином и травкой, девочки не плачут. Вот и Боря не станет. Курит, быстро, загнанно тянет в легкие никотин в свете одинокого тусклого фонаря. Аккомпанементом к этой сцене из древнегреческой трагедии служат тихие, беспомощные всхлипы Теи.***
Утром Хоби ничего не говорит. Ни словом, ни жестом Тею не попрекает. А у Теи красные глаза, опухшая разбитая губа и рукава Бориного свитера тянутся до самых кончиков изящных пальцев. — Она ведь и правда больше никогда не придет, — вдруг шепчет Тея, поднимает на Хоби огромные испуганные глаза, полные слез. — Я потеряла ее, Хоби. Хоби знает, что она просит, умоляет, требует опровержения своим словам. Но ему нечего ей ответить. И когда Тея начинает рыдать, единственное, что он может сделать — прижать ее дрожащими руками к своей груди покрепче, гладить по волосам и шептать, что все будет в порядке. Сложно любить своего хулигана, это он знает хорошо. Два дня Тея ходит бледная, заплаканная — как тень. Хоби, честно говоря, немного тревожится, и не только за Тею. Надо признаться, они обе стали ему как дочки, наверное, он взял за них ответственность в ту ночь, когда обе девочки, которым едва исполнилось пятнадцать, перепуганные, промокшие, с неестественно широкими зрачками и грязной собакой в сумке, держась за руки, позвонили в эту дверь. Ну, как держась — скорее, тощая, худая, как щепка, Боря тащила на своем плече полумертвую Тею, в бреду и с огромной температурой. «Вы можете помочь?» Недоверчиво, отрывисто. «Она сказала, что вы единственный, куда она может пойти. Ей плохо. Вы узнаете ее? Тея. Тея Деккер. Она что-то говорила про кольцо, но я так и не поняла, но вы же можете ей помочь, да? Blyat', да скорее же!» Тяжело было признать в вытянувшейся, исхудавшей, грязной девушке ту перепуганную кроху, которой она была два года назад. Но Хоби впустил их. Пока Тея спала и металась в бреду, Боря отказалась от лекарств. Попросила — вполне вежливо — у Хоби триста грамм водки и черного перца, что и смешала с невероятной сноровкой, после чего влила в Тею. «У нее иммунитет совсем слабый, вот бы ей в Россию зимой, amerikashke». Да, в Россию смерть приходит в гости повеселиться, это Хоби знает. Забавно, но после такого лечения Тея успокоилась и спала уже без снов. Пит, совсем перепуганный, пялился на все это с ужасом. В конце концов, он взял Борю, не отрывающую от Теи взгляд, за руку и отвел на кухню. Дал ей свой старый свитер и пижамные штаны, и остаток ночи Боря рассказывала о том, что пережила она с Теей в Вегасе. Жили они у Хоби уже почти пять лет, и он прикипел сердцем к ним обеим. И то, что Бори нет уже два дня, пугает Хоби до полусмерти. — Ты звонила ей? — спрашивает Хоби на третий день, и Тея убито кивает. Умирает третий день, кто сказал «так нельзя»? Потому что Боря — болезнь. — По несколько раз на день. Хоби боится даже думать, во что могла ввязаться Боря. Честно, ему порой казалось, что Боря тянет Тею на дно. Насколько он понял, Боря давала Тее пробовать наркоту, пить, научила курить и тушить боль в саморазрушении. Боря сама была сплошным разрушением, казалось, любовь Теи зовут ненавистью — он иногда даже думать не хотел о том, откуда у Бори деньги на дорогие ботинки и пальто, часы и украшения. Боялся предположить, как Боря доставала эти деньги, ведь пока Тея ходила в универ, Боря пропадала на улицах, а возвращалась взмыленная, взвинченная, разгоряченная и сразу тянулась к Тее всем телом. Хоби не хотел замечать трясущихся рук и расширенных зрачков, которые, впрочем, и так не были особо заметны в черных глазах. Хоби думает о том, почему Тея всегда среди сплошного счастья выбирает горе. Почему они души друг друга насилуют, капают на кафель кровью и слезами. Боря курит крепкие сигареты и всем нравится, смеется, пока за нее разбивают в кровь лицо, презирает таблетки от депрессии. Боря целует Тею наизлет и навылет, Боря пугает и влюбляет в себя до полусмерти, хотя хочется — до смерти. — Не берет трубку? Дрожащие губы Теи служат ему ответом. Боря возвращается на четвертый день. Ночью. Снимает пальто, ботинки, стягивает шарф с белой шеи. Хоби выходит в прихожую и стоит, скрестив руки. — Где ты была? — спрашивает спокойно. — У девчонки одной, Кати, — машет рукой Боря и трет шею. Он замечает на ней алые пятна. — Поттер у себя? — У себя, — кивает Хоби, а Боря вдруг подходит к нему и крепко обнимает. — Я правда хочу ей помочь, — сбивчиво шепчет Боря, и Хоби верит. — Знаю, — говорит и гладит слипшиеся кудри. — Знаю. Они молчат, и плечи Бори дрожат под его руками. — Иди, — говорит и чувствует, что голос у него хрипит. Старым стал, совсем размяк. — К ней. Боря отстраняется, смотрит на него своими глазами с разводами бензина. Послушно идет.***
На следующее утро все, как всегда. Они завтракают, все вроде бы в порядке, и Хоби не знает, откуда такое странное ощущение, словно в стакане зародилась буря. Боря болтает о чем-то неважном, ест с детской прожорливостью, и только взгляд Теи, честно, внушает Хоби страх. Тик. Так. Скрип ножа об тарелку. Удар капли о раковину. Тик. Звон стакана. Так. Кап. — Не делай, блять, вид, что все в порядке! — крик разрывает секунду в клочья. Тея срывается напрочь, откидывает вилку, в упор смотрит на Борю. — Сука, нельзя же пропасть на четыре дня, не отвечать на звонки и просто заявиться с таким видом, словно все нормально! — Поттер. — Да пошла ты нахуй со своим «Поттер»! — Хоби давит в себе желание проверить, не идет ли из ушей кровь от горького крика Теи. — Ты башкой своей пустой вообще не думаешь, какого хуя я должна сидеть и переживать, что там с тобой! — Поттер, horosh. — Ты знаешь, как я эти дни себя изводила, сука ты такая?! Как ты вообще могла съебать и не сказать ни слова?! Кто вообще так делает?! Чего ты хочешь от меня?! Тея кричит. Кричит, и Хоби, честно говоря, не знает, что делать. А тот факт, что Боря абсолютно спокойна, пугает еще сильнее. Боря медленно отставляет стакан с соком. Холодно встает, и Тея встает вслед за ней. Тея продолжает кричать — и про Вегас, и про какую-то луну, и еще что-то, непонятное Хоби, а потом отвешивает Боре звонкую пощечину, и Хоби ахает. Он уверен, что Боря сейчас нахер разнесет здесь все. И будет гром, кислотный ливень, ядовитый мрак. Но Боря не шевелится. Смотрит на Тео спокойно и прямо, даже руки не поднимает, хотя на белой щеке расцветает алый след. Тея испуганно замолкает, будто сама от себя такого не ожидала и вдруг вцепляется в рубашку Бори и начинает рыдать так остервенело, словно вокруг рушится мир. Ее ноги подкашиваются, Боря едва успевает подхватить ее, они вдвоем оседают на пол, Боря держит Тею в своих руках, пахнущих табаком, но лучше их ничто не согревает, шепчет ей в шею «ну, тише, тише, Поттер, все в порядке, это я» так привычно, будто бы делала это тысячи раз. Если упадет Тея, ее Боря на руках будет нести — как аксиома. Губы Бори искривляются, будто бы от боли, и Хоби вдруг понимает — и правда ведь, от боли. Только не от своей. Поверх головы Теи Боря ловит взгляд Хоби и чуть улыбается. Хоби кивает и выходит из столовой. Ему отчего-то кажется, что они сами разберутся, что делать.***
Этой ночью спальня вновь заперта на ключ. А на следующий день он застает их в мастерской — обе сидят на рабочем столе, шушукаются, и изящные пальцы перебинтованных рук Теи надежно переплетены с длинными пальцами Бори. Боря ругает Тею за испорченные ботинки, которые «suka, стоят больше, чем ты, распроданная на органы на черном рынке». Тея запускает пальцы в густые черные кудри, и Боря замолкает на полуслове, едва не мурлыча от удовольствия. На следующем ужине с Питом и парой друзей Хоби, у Теи светски интересуются — честно, Эдвард лучший друг Хоби, но он ведет себя порой по-скотски — кто эта цыганская девочка. Боря приподнимает бровь. Тея отвечает, что Боря ее сестра, и Хоби едва успевает сдержать громкий фырк в тарелку. Ага, поэтому они обжили все горизонтальные поверхности в этом доме. Пит фырка, впрочем, не сдерживает. Боре больше не нужно класть ладонь на колено Теи, чтобы доказать принадлежность. Потому что Тея делает это сама. Просто посреди ужина берет Борю за руку и не отпускает, а Хоби наблюдает, каким жарким румянцем покрывается лицо Бори. Держаться за руки, встречая рассвет, — думает он, глядя на них. Держаться за руки во время расстрела, — думает, вспоминая загнанные глаза Теи, полные слез. Пит вечером спрашивает у Хоби — в своей манере, конечно, мягкой и доброй: — И как ты с ними живешь? Хоби добродушно смеется и треплет его по рыжим волосам. Эва, с которой у Пита скоро помолвка, кажется, звонит ему каждый день и тот убегает, сдерживая улыбку до ушей. Кто бы говорил. Теперь Хоби знает то, на что искал ответ. Боря не топит Тею, хотя сделать это ей бы не составило никакого труда. Боря любит ее, так, как умеет, как ее не научили, и выходит вот такая странная, жгучая, поломанная нелюбовь. Это было насилие. Они в ссоре матом друг друга посылают далеко пойти, больные дуры — что с них взять. С синяками нелюбовь, со шрамами, со слезами по друг другу и чужим людям, с криками и разбитыми чашками. Хоби смотрит на них и понимает. Боря не разрушает Тею. Она делает все, чтобы собрать ее. Потому что Боря любит Тею. А Тея, он знает, любит ее. Глядит на то, как Боря небрежно запахивает на шее Теи шарф, пока та отбрыкивается, потому что опаздывает в колледж. Глядит на то, как Тея на прощание ласково касается щеки Бори. Замечает однажды, как Боря вытирает слезы с белых щек, целует шрамы на ее запястьях. Видит случайно, как Тея вплетает цветы в волосы Боре и как ухаживает, когда Боря решает завязать. Нет, — понимает Хоби. Они собирают друг друга. Воедино. По кусочкам.