Как варятся сосиски

      Прозрачная пленка обнажала плоть плавно, почти с эротизмом; блики ярких кухонных ламп спускались по глянцу, безнадежно терялись у складок, венчающих кончик… Ледяная вода приняла обреченную пару в объятия с тотчас умолкающим всплеском. Змеей ожило сапфировое пламя: в утрамбовавшейся реальности ему досталась скромная роль, а ведь в любой другой, с условностями и фантасмагорическими допущениями, оно могло бы облизывать дно колдовского котла — настолько магическим, отчасти пугающим делал его собственный цвет.       Секунды тянулись нестерпимо медленно, как стекает вязкая смола по стволу. Ничто не тревожило воду, зеркало коей протянулось от одной почерневшей металлической стенки к другой. Копоть прорезали тонкие светлые полосы: словно энтузиасты сперва предпринимали попытки отскрести ее силой, раз уж порошок не берет, но вскоре сдались и отложили измученную адскими скрипами вилку.       Тончайшей канвой стала скапливаться гурьба едва различимых пузырей. Подобно зрителям, заполняющим места стадиона, они продвигались по невидимым рядам, разбухали от предвкушения — шоу уже началось. Стыдливый румянец, брат-близнец боязни сцены, разливался по телам главных звезд сегодняшнего чертовски раннего утра! И чем мягче и податливее они, брошенные публике на растерзание, соглашались быть, тем пуще кипела толпа, множились шумящие зрители!       Дым-машины включились: закручивающийся спиральными вихрями пар взмывал ввысь, смешивался с душным кухонным воздухом и таял на глазах, кажется, так и не достигая жерла сетчатой черной дыры — потусторонне гудящей громоздкой вытяжки. Он танцевал, освобожденный из хрустального шара предсказателя, по-прежнему управляемый пластичными движениями незримой пары рук; он проникал в сознание на него глядящих, усыплял бдительность, украдкой норовясь опалить сухие глаза…       Шоу достигло апогея! Разжиревшая толпа перебрасывалась кипящими всплесками, чьи осколки разлетались от стен стадиона! Наполняющаяся тревогой и злостью вода колыхала безвольные тела, покрасневшие, размякшие под обваренной кожей!..       Они не увидят, как седой дым беспорядков оставит стадион, а чернота прозвучавших булькающих воплей осядет среди подобных ей отпечатков на советском измученном металле.       Они не ощутят своей казни, отменить кою не в силах никто.       Они оттанцевали свой век, отжили отпущенный срок, настигший столь скоро… и отныне — обречены.