Однострочники//Сборник драбблов

      Он мечется на кровати, бьет руками матрас и скидывает с себя одеяло. Он кричит в пустоту, срывает голосовые связки и даже не осознаёт это. Он кричит имя дочери в который раз за последние несколько месяцев, и она, услышав его со второго этажа, вмиг оказывается рядом с его постелью. Она берет его большую потную ладонь в свою аккуратную и тонкую, сжимает сильнее и гладит большим пальцем по костяшкам правой руки.       — Все хорошо, папочка. Я здесь. Все хорошо.       Ее голос действует на него успокаивающе, хмурость сходит с изможденного лица, и он медленно проваливается в умиротворенную дремоту. На губах его только оседает горький привкус того истошного крика, который беспокоил его парой минут ранее: «Кэсси».       Кассандра устало жмурится, устраиваясь под боком у отца и чувствуя, как он машинально обнимает ее и прижимает к себе, как она когда-то прижимала к себе по ночам того страшненького зайца, самую любимую игрушку из всех. Подарок отца.       Скотту Лэнгу снятся кошмары. Хотя, «снятся» в данном контексте не самое подходящее слово. Они его преследуют.       Стоит Скотту закрыть глаза и провалиться в дремоту, прошлое стучится в, казалось бы, плотно закрытые двери, распахивает их с ноги и ураганом сносит все построенное с таким трудом спокойствие. Воспоминания, чёткие и не очень, вылезают из самых темных уголков его памяти, раздирают и без того кровоточащие раны. Скотт пытается жить дальше без оглядки на прошлое, пытается забыть и перестать бояться, но как это представлялось возможным, когда ты изо дня в день видишь своего собственного ребенка, взрослого и самостоятельного, повзрослевшего в твоё отсутствие на гребанных пять лет? Как это представлялось возможным, когда твой взгляд невольно цепляется за усталые лица людей: людей, которые учились жить заново в изменившимся для них мире?       Как это могло быть, если те, на кого он равнялся, разбиты?       Танос оставил после себя разбитые сердца и потерянные жизни. Так себе подарочки.       Скотту Лэнгу Танос оставил кошмары.       Иногда они повторялись. Иногда затягивали в месиво из абстрактных вещей, наполненных отчаянием, страхом и искусанными до крови губами. Порой он тонул в зыбучих песках прошлого, а порой видел свои самые потаенные страхи.       Самым ужасным из них была пропасть.       Пропасть и свисающая с неё Кэсси.       Он держал ее за руку, смотрел в ее испуганные глаза, которые безоговорочно доверяли ему, надеялись на него. Он смотрел в них и не мог удержать ее: рука каждый раз соскальзывала, и девушка падала в пропасть с оглушительным криком, а Скотт смотрел на это и ловил воздух руками; задыхался. Скотт смотрел на это падение, и его сердце падало вместе с ней, с его Кэсси. На губах оставался лишь пепельный вкус, вкус предательства, и одно-единственное, наполненное сожалением всего мира, слово: «Бельчонок».       Это был наихудший кошмар из всех. Но Кэсси приходила всегда, вне зависимости от того, слышала ли она ночью своё имя или нет. Однажды она предложила ему переехать к нему в гостиную с раскладушкой, но он решительно отверг ее предложение.       — Такого больше не повторится, Бельчонок, тебе незачем волноваться об этом, — он улыбался, но это повторялось. Кэсси смирилась.       Скотту Лэнгу не снятся кошмары. По крайней мере, когда Кэсси рядом.