***
Карин всегда любила поезда - мерное и убаюкивающее покачивание вагонов, стук колес и яркие солнечные блики на исцарапанном стекле. Когда Карин было шесть, она уверенно заявила отцу, что наверняка будет машинистом. Он долго смеялся, но ничего не сказал, разве что предложил взять с собой в путешествие возбужденно пищащую Юзу, и Карин серьезно - совсем как взрослая - кивнула в ответ. В семь Карин решила, что будет футболистом, и далекая мечта бесплатно кататься на высокоскоростных поездах бесследно испарилась. Впрочем, в ее родной Каракуре не было не то что подземки, даже железнодорожных путей, а Юзу всегда боялась передвигаться на чем-либо, кроме своих двоих. Юзу очень долго не разговаривала с Карин, после того как та решила переехать в Токио. Почему-то ей казалось, что их первая встреча случилась именно там, октябрьским утром в среду, когда Карин опаздывала на работу, хмурилась и поправляла челку, держа под мышкой огромную папку с репродукциями Тернера и какого-то известного художника на «А». В этот день она просыпалась ровно трижды, но еще долго лежала в постели, собираясь с мыслями. Карин не была уверена, произошла ли эта встреча на самом деле, или же это был плод воображения, больная фантазия больного человека. Так или иначе, он просто сказал: «Привет». Она вздрогнула. В свете люминисцентных ламп силуэт казался расплывчато-желтым и странным, а взгляд - рассеяно-спокойным; Карин решила, что ей послышалось. - Ты художница? Поезд дернулся и остановился; из другого вагона тянуло сигаретным дымом, и между ними повисло напряженное молчание. Карин неловко повела плечами. - И нет, и да. Мальчишка - на первый взгляд ему было лет тринадцать-четырнадцать - удивленно приподнял светлые брови, но ничего не ответил, только посмотрел внимательно и строго куда-то за окно, где моросил серый октябрьский дождь. - Сегодня ужасная погода, не так ли? - продолжил он будничным тоном, прислонившись к холодной спинке сиденья. Карин хотелось спрятаться от его пристального взгляда, но время тянулось медленно, мучительно медленно, а потом и вовсе замерло. В наступившей тишине было слышно только неровное биение ее сердца, эхом разносившего по венам удары. - Мы знакомы? - наконец спросила Карин. Голос прокатился по непривычно пустому вагону и надломился. Он криво улыбнулся: - И да, и нет. - Чт... «Пересадка на Оэде, - металлический голос вспорол тишину ножом, и поезд, наконец, тронулся, - пассажирам, спешащим на работу, приносим свои извинения за задержку». В темноте было видно, как мальчишка улыбнулся. Карин замерла. Сидение напротив было пустым.***
Говорят, что человеческой памяти свойственно стирать ненужные или малоприятные воспоминания. Их вторая встреча (или же она была первой - это, в общем-то, не имело никакого значения) случилась спустя две недели, после той самой октябрьской среды. «Случилась» - как случаются с людьми неприятности или болезни, точно так же «случайно» они «встретились» еще раз. В это день Карин ушла с работы пораньше - Яма-дзи в кои-то веки расщедрился на внеплановый выходной и отправил по домам всех напутственным «чтобы послезавтра были на месте вовремя» и «особенно это касается тебя, Куросаки». Карин натянуто улыбнулась и пожала плечами. Ей казалось, что это уже вошло в привычку - опаздывать везде и всюду. Забывать билеты и оставлять дома ключи, а потом извиняться и ехать на другой конец города к Рангику за запасными (она всегда хранила их на тот случай, если Карин забудет), а затем снова опаздывать на последний поезд. «Ну, всем творческим людям свойственна рассеянность». Карин казалось, что с ее памятью медленно и неотвратимо происходит что-то ужасное. Пока она помнила - даже синие крестики на ладонях не помогали - приходилось делать все и сразу. В Акихабаре много забавных магазинчиков - правда, мало кто знает, что здесь продают не только отаку-атрибутику и компьютерные игры, но и заграничные масляные краски, поэтому Карин тратила практически все наличные на тюбики и кисти просто для того чтобы не ехать сюда еще раз, а на оставшиеся покупала ванильное мороженое. Она заметила его почти сразу, но не придала этому ровно никакого значения. Мало ли что можно увидеть в отаку-квартале - до неприличия беловолосых мальчишек, нисколько не похожих на японцев, хватало везде. Вместо того чтобы удивиться, она присела на скамейку и аккуратно поставила рядом тяжелый пакет. Незнакомый мальчишка нахмурился. - Мы виделись раньше, да? - спросила Карин после двухминутного молчания и упрямого поединка взглядов - сдаваться она не собиралась. Он был не очень далеко - всего лишь через пустующую (почему-то это не было странным) дорогу, поэтому ей показалось, что он услышал. Он нахмурился еще больше, но все же, как и положено, посмотрел сначала налево, потом направо, перешел улицу и замер ровно в трех шагах от Карин. У него была удивительно светлая кожа и не по-детски пронзительный взгляд (совсем как у Ичиго). А еще Карин подумала, что такие как он никогда не заговорят первыми. - Как тебя зовут? Он промолчал. - Ты меня не понимаешь? - Тоширо. - Тоширо, - послушно повторила она. «Странное имя». - Мы виделись раньше, Тоширо? Солнце слепило глаза, и Карин совершенно не обратила внимания на его странную мешковатую одежду, не похожую на одежду обычного человека, вышедшего на вечернюю прогулку, или хотя бы школьника. - Виделись? - он задумчиво посмотрел на нее. - Нет. Вся эта ситуация в одно мгновение показалась ей ужасно глупой и бессмысленной. - Прости. - Ты художница? - Эй, я же старше, - возмутилась она. Карин показалось, что он улыбнулся и сделал несколько быстрых шагов назад. - Я знаю. Она ошеломленно посмотрела ему вслед. Телефон коротко прозвонил. «Встретимся завтра».***
Когда год назад, после выпуска, Карин получила распределение в Токийский музей западного искусства, она не знала, стоит радоваться этому или нет. С одной стороны, перспектива проводить рабочее время в мастерской вместе с «нахальной Мацумото» с параллельного потока не слишком прельщала, но с другой, профессия реставратора не требовала ни спешки, ни постоянного сидения в офисе, только работы - кропотливой и упорной. Поэтому да - Карин могла сказать, что жизнь полностью ее устраивала. До какого-то определенного момента. - ...Нет, я решительно не понимаю, что ты здесь делаешь. Мацумото отложила кисточку и воинственно сложила руки на груди. - Ты гробишь свою жизнь. Карин ответила ей удивленным взглядом; на кончике кисточки замерла маленькая капелька краски, и она, поморщившись, промокнула ее. - С чего ты взяла? Рангику была старше ее на три с лишним года, но учились они не просто на одном факультете, а даже в одно и то же время. Кажется, до этого Мацумото училась в медицинском, но что-то там не сложилось - Карин не была уверена, стоит ли доверять университетским сплетням. - А с того, - продолжила Мацумото, - что я вижу тебя каждый день. Дай себе отдохнуть. Рангику легко поднялась и прошлась по комнате, а Карин потянулась и аккуратно отпила чай из глиняной чашки. - И что? - И ничего. Рангику подчеркнуто не смотрела на нее. У глиняной чашки были теплые стенки, и Карин понимала, что Мацумото была права. Все, что она знала о Тоширо, укладывалось в три слова - он очень странный. Нет, серьезно, ему то ли тринадцать, то ли четырнадцать лет, у него была то ли сестра, то ли подруга, а еще он лечился от какой-то непонятной болезни (черт, Карин даже не была уверена, что лечился - когда она спросила, где он живет, он подумал и ответил: "В больнице", но это выглядело слишком неправдоподобно) и писал ей sms по нескольку раз в день. И это тоже странно, учитывая, что ей полные двадцать три, у него - совершенно не детский взгляд, и Карин никогда не давала ему свой телефон. Она думала об этом, когда ехала на встречу с Ичиго - он обещал передать что-то от Юзу и отца, и даже когда они наконец встретились, когда Карин поцеловала его в щеку и привычно спросила, как у всех дела, старший-из-детей-Куросаки видел ее сосредоточенный взгляд. - Хэй, - начал Ичиго, - у тебя все в порядке? Карин кивнула и заверила его, что все чудесно и почти замечательно, что... На прощание Ичиго вручил ей пакет с выпечкой («Это Юзу приготовила», - как-то виновато улыбнулся он и пожелал удачи), и Карин на секунду показалось, что понимание - это их общая черта. Семейная, так сказать. А потом она снова встретила Тоширо - интересно, в который раз за месяц? Она уже перестала считать и удивляться, вот только он совершенно не походил на девочку-сталкера или кого-то подобного. Всегда получалось так, что каждый раз они встречались словно бы впервые и совершенно случайно. Тоширо рассказывал ей о том, что Момо любит арбузы и персики, но она очень глупая и боится темноты и холода, поэтому по ночам приходит к нему греться. Он, в общем-то, не очень любил рассказывать, а Карин - слушать. - ...мы уже встречались раньше, - едва заметно усмехнувшись, он прикрыл глаза. - Тогда тебе было столько же, сколько мне сейчас. И когда мы умрем, то встретимся снова - только в другом мире. - И что, ты в это веришь? - насмешливо улыбнулась Карин. - Да, - он нахмурился, - потому что так и было. Иначе откуда я знал тебя раньше? - Видел на улице? - Я искал именно тебя, - убежденно начал Тоширо, - я везде искал тебя. Я не знаю почему, но... - Кто ты? Вопрос повис в воздухе. - Но я не сумасшедший, - он как-то неловко улыбнулся. - Конечно нет, - Карин внезапно стало страшно. - Так кто же ты? Он посмотрел на нее внимательно и серьезно и тихо ответил: - Я не знаю. На следующий день Карин разбудил будильник, и все пошло совершенно не так, как ей хотелось.***
В ноябре небо дробилось на мелкие кусочки и каплями падало в ладони, потому что у ноябрьских дней не было ни начала, ни конца. Было только «завтра», «встретимся в шесть», «до встречи». Он больше не появлялся. Из памяти телефона постепенно исчезли звонки, а потом и sms. В декабре ей казалось, что все произошедшее когда-то – ложь. Карин просыпалась, пила по утрам остывший крепкий кофе из цветастой кружки и спешила на работу. Карин чувствовала себя надтреснутой, надломанной, разбитой, но все еще живой. В списке контактов не было никаких обновлений. В меню звонков тоже. Двадцать пятого декабря - что было вполне символично - шел снег. Под ногами шумели опавшие листья, люди надевали теплые варежки и шарфы, а Карин упрямо расстёгивала куртку и грелась в теплом метро. И хмурилась, да. Рангику говорила: «Тебе нужно больше улыбаться. Пойдешь со мной в кино?». Карин смотрела на молчащий телефон, на список звонков (последний был в конце ноября, когда Мацумото забыла дома ключи) и отвечала, что «нет, у меня много работы, нужно закончить полотно и…» Рангику укоризненно покачала головой и ушла в кино с Хисаги – кажется, именно так звали ее нового ухажера. Иногда Карин не понимала, что она забыла в художественном университете и почему выбрала специальность реставратора, а не, например, дизайнера. Однажды даже спросила об этом, когда во время обеденного перерыва Мацумото вышла покурить, а «надоедливая Куросаки» почему-то увязалась за ней. «Ты похожа на своего брата, - ответила Рангику и хрипло засмеялась, скомкав изящными длинными пальцами сигарету, - он тоже слишком честный». Карин неловко переступила с ноги на ногу и спрятала перепачканные краской руки в карманы. Кажется, на третьем курсе она перестала верить в чудо. «Никакого прогресса, Куросаки-сан», - сухо и как по-отечески твердо говорил седой, похожий на главного злодея из манги профессор. «Послушайте, почему бы вам не сменить место обучения? Или хотя бы факультет». Карин упрямо сжимала кулаки и кусала губы – она хотела быть именно художником. «Не хотите? Будете всю свою жизнь статистом». После этого Карин разрисовала потолок в своей квартире. Потом – стены. Ичиго бы, наверное, разозлился, если бы узнал. После работы она едет домой - три станции на Хибия, еще пять по линии Оэда, одну на Синкансэне***, а на выходных ей хочется в Каракуру. Но они с Мацумото поехали в Акихабару за красками - потому что у Карин опять закончились, а еще потому, что Рангику каким-то седьмым женским чувством видела, что ей плохо. - Эй, Карин-тян, не грусти, - говорила Мацумото, - мы поедем по магазинам, а потом зайдем в кафе, тебе станет легче, а еще... Впрочем, Карин ее не слушала. Улица была абсолютно пустой и безлюдной, когда она увидела его снова. Что-то радостное, почти счастливое на мгновение исказило черты лица. - Тоширо! - громко позвала она. Он обернулся. Карин радостно улыбнулась и пояснила: - Это мой друг. - Где? - Рангику непонимающе переводила взгляд с нее на улицу, силясь отыскать. - Я... Карин ответила ей сердитым взглядом: - Ну же, Рангику! Ты что, не видишь? Та растерянно - впервые Карин видела уверенную Мацумото растерянной - произнесла: - Но там же... никого нет.***
Карин проснулась от того, что в глаза настойчиво бил солнечный свет, а над головой раздавалось тихое позвякивание - удар металла о металл, похожий на тонкий перезвон фурина. Карин открыла глаза, и позвякивание прекратилось; перед ней на корточках сидел какой-то человек. На секунду ей показалось, что она снова видит сон – очень старый сон, в котором Карин все еще четырнадцать лет, она по-прежнему играет в футбол и учится в средней школе. У мальчишки напротив были ослепительно-светлые, выбеленные временем и Вселенной волосы и глаза столетнего старика. Он забавно хмурил брови, и Карин хотелось протянуть к нему руку – в знак приветствия, а может быть, и просто так. Карин показалось, что они встречались раньше. Впрочем, это не так уж важно. «Привет?» * Фурин - традиционный японский колокольчик, который размещают летом на окнах или под карнизом. ** Кодзима Коукей - известный японский художник. Пишет в стиле «сансуй» (пейзажная живопись). *** Оэда и Хибия - ветки метро, Синкансэн - железнодорожная ветка.